Пестель - Владимир Муравьев

«Черт побери, его заслушаешься! — с невольным восхищением подумал Рылеев. — Он сухие статьи читает, как вдохновенную поэму».

Пестель заговорил о Риэго, о роли вождя в революции, потом перешел к Наполеону.

Рылеев насторожился.

Перед Наполеоном Пестель не скрывал своего восхищения.

— Вот истинно великий человек! — говорил он. — По моему мнению, если уж иметь деспота, то иметь Наполеона. Как он возвысил Францию! Сколько создал новых фортун! Он отличал не знатность, а дарования. Я преклоняюсь перед ним. Русский Наполеон мог бы…

— Сохрани нас бог от Наполеона! — резко перебил его Рылеев. Он встал и взволнованно прошелся по комнате. «Вот, наконец, сам раскрылся, — думал Рылеев. — Все-таки правы были Трубецкой и Муравьев: он метит в Бонапарты».

Рылеев остановился и, глядя в упор на Пестеля, многозначительно произнес:

— Да, впрочем, этого и опасаться нечего. В наше время даже и честолюбец, если только он благоразумен, пожелает лучше быть Вашингтоном, чем Наполеоном.

Пестель понял, что увлекся, но с твердостью ответил:

— Разумеется! Я только хотел сказать, что не должно опасаться честолюбивых замыслов. Если кто и воспользуется нашим переворотом, то ему должно быть вторым Наполеоном; и в таком случае мы не останемся в проигрыше.

И тут же перевел разговор:

— Скажите же, какое вы предпочитаете правление для России в теперешнее время?

— Мне кажется удобнейшим для России, — ответил Рылеев, — областное правление Северо-Американской республики при императоре, которого власть не должна много превосходить власти президента Штатов.

Пестель на минуту задумался.

— Это счастливая мысль! — сказал он. — Об этом надо хорошенько подумать!

— Хоть я убежден, что это наилучшее, что может быть, — строго заметил Рылеев, — но покорюсь большинству голосов членов общества. Устав, который будет принят нами, должен быть представлен великому Народному собранию как проект и отнюдь не следует вводить его насильно.

— Ну уж нет, — возразил Пестель, — стоит ли хлопотать из-за одного проекта? Где гарантии, что проект будет принят? А может быть, большинство Народного собрания выскажется за самодержавие? Нет и еще раз нет! Справедливо и необходимо поддержать одобренный обществом устав всеми возможными мерами; или уж по крайней мере стараться, чтобы в народные представители попало как можно больше наших.

— Это совсем другое дело, — ответил Рылеев. — Безрассудно было бы о том не хлопотать, ибо этим сохранится законность и свобода принятия государственного устава.

— Как же вы, такой противник насилий, думаете влиять на народ? — с заметной иронией спросил Пестель. — Уговорами? И вы полагаете, что противники ваши тоже ограничатся словами?

— Я не враг насилия только потому, что оно насилие, — пылко ответил Рылеев, задетый тоном Пестеля. — Больше скажу: я за истребление всей царской фамилии, а не одного только царя, тогда все партии поневоле объединятся или по крайней мере легче их будет успокоить. Но навязывать свою волю Народному собранию то же насилие, что и при самодержавии.

— В этом мы с вами не сойдемся, — ответил Пестель, — но то, что вы за истребление всей царской фамилии, меня радует. Хоть этим вы разнитесь от Трубецкого и тех, кто с ним.

И он стал развивать перед Рылеевым свой план переворота и установления нового строя. Рылеев слушал внимательно. Потом Пестель перешел на свою излюбленную тему — толкование конституции и разделение земли. Но он не счел возможным быть до конца откровенным и соглашался с рылеевским пониманием планов землеустройства.

Обсуждением земельного вопроса и кончилась двухчасовая беседа Пестеля и Рылеева. Пестель уходил с сознанием, что его основная цель не достигнута. В чем-то они понимали друг друга, но многие важные вопросы решались ими различно. Пестель ясно ощущал настороженность Рылеева по отношению к себе, понимал, что тот подозревает его в честолюбивых замыслах, и в этом находил главную причину, мешавшую им столковаться.

Пестель произвел на Рылеева большое впечатление. Рылеев отдавал должное его уму, твердости занятой им позиции. Стремление Пестеля слить воедино Северное и Южное общества Рылеев понимал и одобрял.

Вскоре после их встречи на квартире у Рылеева собралось совещание, на котором присутствовали Трубецкой, Тургенев, Митьков, Оболенский, Пущин и Матвей Муравьев-Апостол. На этом совещании Трубецкой старался доказать, что объединение обществ невозможно из-за кардинального различия Конституций.

— В этом находить препятствие есть знак самолюбия, — возразил Рылеев. — По моему мнению, мы вправе только разрушить то правление, которое почитаем неудобным для своего отечества. Конституция, принятая большинством голосов членов обоих обществ, должна быть представлена Народному собранию как проект.

Мнение Рылеева возобладало.

Рассказывая Пестелю о совещании у Рылеева, Матвей Муравьев-Апостол сообщил, что на нем было решено объединить оба общества.

— Ну, слава богу! — облегченно вздохнул Пестель, узнав о решении.

— Но знаете почему? — продолжал Матвей Муравьев-Апостол. — Потому что, мол, вы человек опасный для России и для видов общества и вас нельзя выпускать из виду и надо знать все ваши движения. Потому-то объединение обществ необходимо. Предложил это Рылеев после того, как Трубецкой рассказал о своем разговоре с вами относительно временного правления.

Пестель криво усмехнулся, хотел что-то сказать, но махнул рукой и промолчал.

Трубецкой подробно осведомлял Никиту. Муравьева обо всем происходящем. Рассказы Трубецкого были несколько тенденциозны, и потому, когда Пестель пришел к Никите Муравьеву, тот встретил его холодно.

Авторы конституций, естественно, начали разговор с обсуждения своих работ. Никита Муравьев сказал, что намерен после окончания своего труда стараться всюду его распространять, не выставляя, конечно, своего имени, и вербовать таким образом сторонников.

— Потому что, — объяснял он, — мы можем достичь нашей цели посредством одного только общего мнения.

Снова, в который уже раз, Пестель заговорил о необходимости начать с истребления царской фамилии и провозглашения диктатуры временного правления и потом уже постепенно вводить новые порядки. Никита Муравьев ответил, что считает план Пестеля варварским и противным нравственности. Предлагавший когда-то цареубийство, Никита Муравьев соглашался теперь на введении республики только в случае, если царская семья не примет конституции, по и тогда Романовых следовало лишь спокойно выпроводить за границу. Говоря о конституции Пестеля, он особенно оспаривал избирательную систему и проект разделения земли, то есть самые важные ее положения.