Наследие. Печать Бездны часть 2 - Вячеслав Седов

   Из ямы, меж тем, послышались голоса охотников за наградой, что уже ожидали там свою жертву. По законам Ларона преступников, даже самых отъявленных, должны были убивать, а не казнить, не важно в честном поединке или нет.

   - Мужики, не нравится мне это. Чую, жопа будет, - не унимался фивландский бас.

   - Ну и проваливай! Нам больше достанется, - отозвался феларский хрипун, - Пятьдесят косариков и на троих шикарно делятся!

   - Держи карман шире!

   - Я так скоро совсем замерзну, - жалобно подал голос сильванийский тенор.

   - Ах-ах, какие мы нежные! - закартавил истаниец, - Таки прихватил бы муфту своей бабки, знал ведь куда ломимся.

   Коннетабль зло улыбнулся и крикнул, не смущаясь своего акцента, по феларски:

   - Господа охотники, приготовьтесь! Перед вами легендарный палач прошедшей эпохи. Тот, кто практически в одиночку перебил стрелковую женскую сотню из лессов Роккар и смял построение Бешенных феларского корпуса во время истанийской кампании!

   Последующая пауза немного затянулась. Очевидно, охотники ждали чего-то еще.

   - А как зовут-то твоего "легендарного"? - донеслось, наконец, басом из ямы.

   - У него столько имен, что если зачитывать все - уйдет слишком много времени. Если заживетесь, я вам их после назову, - холодно отозвался коннетабль.

   Заскрежетали шестерни механизмов, что поднимали решетку...

   - Ха! Да вы бы с него кандалы-то сняли, или хотя бы гирю с цепью на ноге, - залился смехом сильванийский тенор.

   - И дайте ему уже железяку! - потребовал хрипун, - Терпеть не могу убивать безоружного.

   - Оружие - это можно, - коннетабль подхватил фламберг и с размаху швырнул его в яму, - А насчет цепей... Ты скоро пожалеешь, что он не прикован к решетке по самую шею! Слышишь меня, сильванийский засранец!?

   - Да что ты там лопочешь, беляк...?

   Послышался удар лезвия о камень, но меч явно успели подхватить.

   - ПРОКЛЯТЬЕ!!! - вскричали разом все четверо.

   Коннетабль не спеша отошел к стене высокой башни, достал островитянскую тонкую трубку и изготовил для курения. Эльф прислонился к каменной кладке и с удовольствием вдыхал густой дым, чувствуя расслабление, разливающееся по всему телу от наркотика. Он смотрел на восходящее солнце, слушал истошные вопли из ямы и понимал, что каждая клеточка его тела сейчас действительно дышала в потоке времени, который неумолимо нес господина и его самого вперед к Бездне.

   - ... шмаляй! Шмаляй резче, курва сильванийская!!! - возопил халфлинг.

   - Да без толку! - заголосил в отчаянии сильванийский тенор, - Эта тварь даже парные стрелы сбивает своей "дурой" в полете!

   Тенор перешел в фальцет. Обострившимся от островитянской трубки слухом коннетабль различил сначала звук прошивающего плоть лезвия, потом тупой хлопок плоскостью... Голова сильванийца вылетела из ямы и откатилась к его ногам.

   Эльф мягко улыбнулся. Он каждый раз менял место и всякий раз господин вслепую находил его и посылал эдакий презент.

   Безголовое тело сильванийца взвилось в воздух и с отвратительным хрустом опустилось на один из стальных шипов нависших над ямой.

   Высший класс! Бедолага даже не успел выронить лук и стрелу.

   - "Зря ключник встал так близко," - подумал коннетабль, видя вытаращенные глаза молодого стража, что склонился над ямой с ужасом наблюдал за расправой.

   Следующим заорал хрипун. Дико, пронзительно. Он просто был еще слишком цел, хоть и остался без ног, когда его насадили на один из шипов.

   Коннетабль скривился. И от этого крика и от утробных звуков отчаянно блюющего рядом ключника. Эльф сделал одолжение и, схватив молодого стражника за шкирку, оттащил его от края ямы к башне.

   - Да заткнись ты уже! - рявкнул коннетабль на феларца.

   Из ямы мелькнула босая нога, крутанулась цепь и круглая гиря размозжила голову человека в куски.

   - Пощади! - загудел бас.

   - Спасите! - подкартавил гному халфлинг и, если убрать "прочие" выражения, добавил, - Что это за чудовище!?

   Ответом им был только лишь громкий, истерический, раскатистый женский смех.

   Коннетабль отвернулся, когда последний из охотников беспомощно повис, насаженный на стальной шип. Он не хотел видеть, как господин взвивается в воздух, перехватывая меч, опускается на песок, вгоняет туда волнистое лезвие по самую рукоять и пускает в четыре стороны четыре фиолетовые змеи. Как эти змеи обвиваются и ползут по прутьям, как они впиваются в тела убитых и... проливают кровавый дождь.

   Беловолосая худая фигура стояла посреди красный струй, уронив голову на грудь, и вздрагивала от нервного хихиканья...

   Он плюхнулся позади коннетабля, встал, легко подхватил алебастровыми пальцами настигшую его гирю, будто она и не весила дюжину фунтов, и вопросительно посмотрел на скрючившегося у башни ключника.

   - Прощения просим, - склонился эльф.

   Император нахмурился. Коннетабль с виноватым видом протянул ему золотую трубку с тем же наркотиком, что недавно курил сам.

   Господин хмыкнул и без видимого усилия разорвал цепи на кандалах, чьи звенья были толщиной в палец. По тонкой коже предплечий побежали две красные струйки, когда он взял трубку.

   - В следующий раз либо найдите кого покрепче, либо не кормите перед этим! Да, и поднимите награду замою голову еще на десять тысяч крон, как всегда анонимно. Иначе я так совсем умру от скуки.

   - Будет исполнено, - ответил коннетабль, услужливо перерубая своим мечом цепь на гире.

   - А теперь к архивариусу, - возвестил император, - В этом месяце я еще не выбрал себе новое имя. Кстати, в прошлом было приятно быть вашим тезкой.

   Теплый плащ, подбитый мехом, сорвался с плеча и с величайшими предосторожностями был наброшен на голые алебастровые плечи.

   - Это... была высочайшая честь для меня.

   - Коннетабль, я не просил...

   - Иначе, глядя на вас, я сам промерзну до костей, пусть хоть на меня наденут все плащи мира. Умоляю!

   - Ладно, - он обернулся и мягко улыбнулся, глядя своими огромными глазами, - Так что там с реестром?

   - Да... так вышло, что вы перебрали почти все мужские ларонийские имена.

   - Ой, какое горе. Коли так, начнем именоваться женскими!

   Коннетабль следовал за императором и думал, что все-таки не сможет привыкнуть к своему обожаемому господину, хотя бы потому, что, как ни старался, не смог этого сделать за сорок с лишним лет, которые верно служил ему, и за те двадцать, которые они росли вместе... Однако, он не горевал. Каждый день не был похож на другой и каждый день эта "звезда" светила настолько горячо и ярко с ларонийского трона, что согревала друзей и обжигала врагов, одновременно ослепляя своим сиянием и тех и других.