Вдова из Последнего утеса - Екатерина Сергеевна Бакулина

Аарона своим сыном, усыновлю, воспитаю как своего, он перестанет быть Марнахом, то на это закроют глаза. Хочешь, — и вдруг сверкнули глаза почти с надеждой, — я кровью поклянусь, что как только Аарон сам сможет держать оружие в руках, я передам ему Утес? Сейчас ему нужна защита, но как только он сможет…

На севере мужчина становится взрослым, как только может драться сам. Не возраст, только умение. Может быть, уже в четырнадцать…

И Тодд даже дернулся было вытащить меч для клятвы. Он ведь это всерьез.

— Тихо… — Кейлен остановила, поймав его за руку, приложив пальцы к его губам. И Тодд замер. — Ты правда готов признать моего сына своим?

Его глубокий вдох, чуть раздуваются ноздри…

Чуть неуверенная улыбка.

— Мне тут тролли сказали, что я сделал для его рождения едва ли не больше, чем Элмер, так что…

Почти смешно.

Губы облизал.

Так и есть. Сколько Тодд сидел с ней, пел колыбельные. Сколько сил отдал, когда скакал ночью, пытаясь спасти, успеть. Готов был свою жизнь отдать. Да, пожалуй, что больше.

— У тебя будут свои сыновья…

Он улыбнулся уже куда увереннее.

— Надеюсь, что будут. — И чуть сверкнули глаза. — Старший уже есть.

Кейлен покачала головой.

То есть нет, она не о том.

— Не надо клятв, — сказала тихо. — Я и так верю тебе. И я бы предпочла, чтобы Аарон получил землю и всю ответственность не мальчишкой, когда едва сможет повзрослеть, это слишком тяжело, слишком рано, а только когда будет уже зрелым и опытным мужчиной. Когда придет время. Не скоро. Как от отца.

Сердце колотится.

Тодд смотрит на нее. Глаза у него серые, золотые искорки в глубине. Счастье, надежда и ужас сразу. А еще глаза темнеют, расширяются зрачки.

Но с каждым вздохом тревога уходит. Тут другое…

Все ясно и так. Давно решено.

— А ты выйдешь за меня? — шепотом говорит он.

И все… Решено, да. От облегчения хочется плакать. И смеяться сразу.

— Да, — кивает Кейлен, утыкается ему в плечо, обнимает. Его неудобно обнимать сейчас, на нем тяжелый доспех со стальными пластинами, но так хочется дотронуться. Поэтому она тянется, гладит его шею, ерошит пальцами волосы на затылке. Тихонько, кончиками пальцев. Закрыв глаза.

Вот и все.

Так хорошо.

И он впервые обнимает ее сам. Сначала осторожно, потом…

Выдох, словно гора с плеч.

Прижимает к себе. Дыхание становится чаще, рваным, нетерпеливым.

Целует в губы. Быстро. Горячо.

— Я люблю тебя, — у него голос дрожит. — Кейлен, я… Мне больше никто не нужен…

Ответить, сказать, нет сил, только обнять крепко-крепко. И так хорошо.

Шмыгнуть носом.

Больше не нужно ничего бояться.

Тянется к нему сама, целует. Всем телом прижимаясь к нему. Она столько боялась, ночей не спала…

Его пальцы подхватывают и сминают ее платье. Со стоном. Почти звериным рычанием. Так отчаянно, резко, словно давнее напряжение срывает как плотину и захлестывает… он подхватывает ее на руки. Быстро. Его горячие пальцы под платьем вдруг касаются ее кожи… И Кейлен чуть вскрикивает.

Тодд замирает разом, словно его окатили водой. Зажмуривается. Еще тяжело дышит. Но отпускает.

— Прости, — говорит тихо, хрипло. Отчетливо всеми силами пытается взять себя в руки. — Я…

Забылся?

Ставит на ноги, пытается даже сделать шаг назад. Но Кейлен не отпускает. Обнимает, держит его. Вдруг понимает, что не хочет отпускать. Что ей нужно того же.

— Не отпускай, — говорит шепотом. — Все правильно. Мне было страшно, а теперь… хорошо теперь. Мне нужно почувствовать, что больше не одна.

— Ты не одна, — так же тихо говорит он. Мягко, хотя глаза еще сумасшедшие, дикие от нахлынувших чувств. — Тебе не нужно меня бояться. Я не трону.

Глупый.

Она улыбается. Касается пальцами его щеки.

— Я не боюсь, — говорит уверено. — И вообще, я уже родила тебе сына, ты спал в моей постели. Думаешь, еще есть, чего бояться?

Он моргает чуть ошарашено и улыбается в ответ. Легко. Тепло безумно.

— Кейлен… — и смеется, обнимает ее снова, но иначе, так нежно. Наклоняется, осторожно трется щекой о ее шею. — А можно, я сегодня снова приду, посплю у тебя в кресле? И колыбельную спою.

— Можно, — соглашается она. — Приходи.

И от этого так хорошо и тепло становится.

* * *

Он сидел на медвежьей шкуре у камина в спальне, тихо покачивая Аарона на руках. Аарон, только что накормленный, сыто причмокивал, пуская пузыри, обхватив крохотными пальчиками за палец Тодда. Тодд улыбался, что-то тихо-тихо говорил ему, осторожно эти пальчики поглаживал, поглядывая на Кейлен. Страшно довольный.

Удивительно, насколько сейчас этот лорд и бывший командир гарнизона казался другим. Кейлен впервые видела его таким спокойным, расслабленным. Впервые — такую блаженную улыбку у него на губах. И так отлично виделось сейчас, что Тодд и сам почти мальчишка, пусть и пришлось рано повзрослеть, пусть и ответственность лежит на плечах.

Как все это вышло?

— А знаешь, — задумчиво сказала она, — я тебя вначале боялась. Ты был таким суровым, хмурым. Мне даже казалось, что ты старше вдвое. Не человек, скала.

Тодд фыркнул, склонив голову на бок, глянул на нее.

— Ну, я старше тебя, это точно. А ты казалась мне совсем ребенком. Но ты и есть ребенок…

— Не ребенок, — почти возмутилась она, впрочем, несерьезно. Улыбнулась.

— Не ребенок, — согласился он. — Совсем недавно — была. Из тебя получился бы отличный правитель. Строгий. Сильный. Уверенный. У тебя и самой бы все получилось. Может, еще и придется, если король так решит.

Не придется. Они говорили с Макмиланом и сомнений нет. Все это только формальности. Тем более, если Тодд женится на ней. А, между прочим, соседи собрались на свадьбу с Сазерланом. И, пожалуй, не стоит отправлять их обратно, ведь свадьба будет. Только герцог теперь другой.

Какой смысл тянуть? Она бы уже сейчас была женой Никласа Сазерлана.

Женой Тодда будет через три дня.

И это не пугает совсем. С Тоддом вдруг так легко. Спокойно. Не нужно думать, как правильно себя вести, не нужно ничего доказывать. Кейлен словно знает его всю жизнь.

И сейчас он сидит рядом, и это ничуть не смущает.

Совсем ночь уже. Тодд приехал-то уже в сумерках, а потом они долго обсуждали что-то с Говардом и Макмиланом в библиотеке. Кейлен не пустили. Да и куда уж… Слышала, как Говард что-то страшно и самозабвенно орал, он был не согласен, был в гневе. Слышала голос Макмилана. Тодда не слыша почти, он говорил тихо.