Янычары - Василий Сергеев

Караванный путь, уводивший от переправы в глубь страны – к Болайиру, Кавану и далее на Кадыкёй, – с каждым днем выглядел все более обжитым. Торлаки братства бекташи и суфии других братств селились вдоль троп, строили монастыри, создавали целые поселения вокруг них, обрабатывая наконец-то доставшуюся им землю. Эта земля, само право выстроить на ней завийе, текке, караван-сарай, мельницу, разбить фруктовый сад, посеять ячмень, выращивать овощи – недешево достались им, и они в любой момент были готовы наравне с армией принять участие в военных действиях.

На эти монастыри были возложены жандармские функции в их околотках: каждый торлак имел меч и владел им! О том, чтобы построены они были преимущественно в ключевых стратегических пунктах, Хайр уд-Дин думал задолго до этой, наконец случившейся, оккупации. Шейхи текке обязаны были обеспечивать спокойствие на дорогах, предоставлять кров путешествующим и проезжающим, причем за постой в них османских войск и чиновников фиска они получали налоговые льготы. Купцы, разумеется, должны были платить сами.

В сельце на караванном пути, местное название которого было уже забыто, а сами торлаки называли его Ахилар , собирались заложить новый текке – и в Цимпе было отправлено приглашение присутствовать на закладке первого камня. Суфиям было важно ощутить непосредственный контакт с регулярной армией, ибо в округе появились бандиты во главе с какой-то бабой. Ага орты Акче Коджа, назначенный диздаром крепости, отправил Абдаллаха, вручив ему в качестве дара строителям Коран в переплете зеленого сафьяна:

– Можешь считать, что на побывку. Ты ведь отсюдошний?

С ним он смог выделить только десяток воинов.

...В первые же дни, когда пришлось много поездить по полуострову, Абдаллах убедился, что не может отыскать той деревни, того дома, в котором рука матери чинила его детскую рубашечку... И дом, и деревушка эта, как и многие другие, были давно сожжены, при каком-то из пиратских налетов, может, при том самом, когда Абдаллах был уведен в рабство. Он не нашел ни тех лужаек, на которых ловил мотыльков, ни тех ручьев, на которых лепил глиняные «запруды». Они остались в каком-то другом мире... Деревья за четверть века выросли, речушки намыли новые перекаты, а все холмы были похожи – на одно лицо. Но «где-то в этих местах» – этого было мало, чтобы поклониться могиле родителей...

...Праздник закладки первого камня прошел отменно. Вокруг караван-сарая как на дрожжах уже вырос целый городок турлучных домиков. Здесь уже умели получать напиток «ал-кохл» из мелких, желтых и кислых плодов придорожной алычи, называя его «ракия», и Абдаллах не отказался выпить и один, и два, и три турьих рога. Было вдоволь баранины на деревянных блюдах, были овощи, была музыка – барабаны, флейты, комуз, – был и танец живота – словом, день прошел на славу. Ночь десяток провел здесь же, в караван-сарае, а наутро – путь предстоял неблизкий – выехали обратно. С ними отправилось несколько крестьян, нагрузивших своих ослов овощами и зеленью, молоком и птицей, сыром, медом и вином, – все это они собирались продать в замке. Никаких денег отряд не вез – Акче-Коджа, который получил в тимар эти земли, распорядился передать налоговые суммы, буде они окажутся, на строительство текке. Сказалась ли ракия, сказалось ли радушие хозяев, или рассвет был фантастически хорош, – но с самого утра Абдаллах чувствовал себя прежним Живко...

...Небольшой караван неторопливо двигался среди слабо всхолмленной степи, приближаясь к речной долине, откуда уже рукой было подать до замка. До реки оставалось около фарсанха, уже в порывах ветра угадывался ее влажный болотистый запах. Один берег ее покруче, весь в густом кустарнике, а другой – пологий, в камышах и желтых ирисах...

Солнце давно перевалило на западную сторону неба. И тогда слева на холмах появилось шесть конных силуэтов...

Абдаллах спйшил троих всадников, чтобы они натягивали арбалеты троим другим, оставшимся верхом; впрочем, он распорядился, чтобы и они были готовы спйшиться, положить лошадей и стрелять из-за них, – завалы здесь, на гладкой, как ковер, равнине, где лишь изредка встречались чахлые, почти прозрачные кусты терна, больше сделать было не из чего. Двоим янычарам на резвых лошадях он велел быть готовыми, как только враги перейдут в атаку, обойти их слева, сам с еще одним воином, приготовился зайти справа. Впрочем, он догадывался, что положение его с его крохотным отрядом – безнадежно: если бы их там было всего шестеро, они бы не появились, видя, что отряд янычар почти вдвое больше. Значит, их там много, и сейчас через гребень холма перехлестнет конная лава... Он предупредил, чтобы остававшиеся с арбалетами стрелки ни в коем случае не переходили в наступление, даже если эти шестеро поскачут назад: заманивают! Если же там никого нет, он даст сигнал с вершины холма.

...Оттуда, с холма, раздался ослабленный расстоянием гортанный крик, и шесть всадников ринулись на приготовившийся к обороне отряд Абдаллаха. Бой был коротким. Когда безостановочно работавшие арбалеты положили двоих, а оставшиеся четверо повернули назад, Абдаллах вынесся на вершину холма и увидел: там, позади, не было никого! Всадники скакали на смерть, заведомо зная это. Абдаллах призывно махнул рукой, и все десятеро погнали четверых, как зайцев в поле.

Еще один бандит кувыркнулся с коня позади, распластанный саблей преследователя. Дальше Абдаллах не следил, ибо у того, кто удирал от него, явно вожака, судя по одежде, был добрый конь, и Абдаллах до последней минуты не был уверен, сможет ли он догнать врага. Остальные давно отстали. Минут через семь погони расстояние между всадниками стало сокращаться. Когда появилась возможность бросить аркан, Абдаллах оставил поводья и привычным жестом отстегнул его от левого вьюка.

Однако ни первый, ни второй броски цели не достигли. Абдаллах сматывал аркан для третьего броска, когда вдруг конь бандита перед ним с размаху грянулся о землю и бандит вылетел из седла. Абдаллах лишь на мгновение потерял его из виду, спрыгивая с коня, а когда кинулся к нему – тот уже стоял на ногах. По плечам его рассыпались пышные золотые волосы. Прихрамывая, он сделал несколько шагов навстречу Абдаллаху и упал...

.g».D:TEXTFOENIXJANUCH15.BMP»;3.0»;3.0»;

Марица

Непозволительно мужчине уединяться с женщиной, не принадлежащей ему по закону, ибо в этом случае третьим с ними будет Шайтан.

Не так уж подло, и не так уж просто,

Как хочется тебе, чтоб крепче спать.

Теперь иди. С высокого помоста

Кивну тебе опять.

Он сразу узнал ее – она была так же хороша, словно и не было между ними этих долгих лет.

– Марица?! – охнул он...

А она не пожелала узнавать его! Она посмотрела в его лицо, вздрогнула, напряглась, а потом процедила:

– У меня был когда-то парень, его звали Живко... Но он был булгар, он был христианин, а здесь я вижу обрезанного турка...

Ему показалось, что теперь он, как за минуту перед тем она, с размаху грянулся оземь, даже в ушах зазвенело...

– Марица, это я! Это же я... – он повторил это несколько раз, словно став прежним пятнадцатилетним мальчишкой... Потом он услыхал себя со стороны, и понял, до чего нелепо это бормотание. «Я»... Что такое «я»? Поистине, «я» – это хаджаб, та преграда, которая каждого отделяет от мира – и от других людей. Нужно какое-то «мы»... «А помнишь, как мы бегали взапуски, и ты, чтобы быстрее бежать, ручонками задирала слишком длинную рубашонку, открывая белые стройные ножки», «а помнишь, мы разорили осиное гнездо и ты высасывала мне кровь и жало из укуса», «а помнишь, мы...»

Но язык почему-то не поворачивался сказать это.

Он не поворачивался это сказать, потому что его «я» не принадлежало теперь ему, а было частью могучей военной машины, надежно, с большим запасом прочности встроенной в эту машину частью. Это сразу поняла Марица – но Абдаллаху, чтобы понять, нужно было увидать себя и эту машину со стороны, извне, а он был внутри ее... Он видел только одно: произошла катастрофа. Не только с ней, но и с ним. Но в чем смысл катастрофы, постигшей его? Он лишь ощущал ее, как непосредственную данность, но в толк взять не мог... До сих пор мир был ясен, прост и логичен; он понимал в нем все; его рост по службе, большое число друзей, в том числе в очень высоких сферах, подтверждали верность и эффективность этого понимания. И вот одна из деталей мира – как оказалось, по-прежнему самая важная для него деталь – ни под каким видом в этот мир не желала укладываться...

Пока ум Абдаллаха был занят этой лихорадочной работой, его пальцы, руки и ноги привычно делали свое дело. Ноги подвели его к коню Марицы, а глаза и пальцы убедились, что конь на всем скаку попал правой передней ногой в нору тарбагана и сломал ее. Это означало для Марицы смерть, быструю и неотвратимую, ибо он не мог теперь ее просто отпустить, сказав, что не догнал. Он тупо смотрел на покрытые кровью ноги коня, и глаза его, пошарив вокруг, быстро нашли причину: высокие жесткие колючки с синеватыми шарами соцветий и длинными острыми сизоватыми шипами на листьях... Они ранили ноги коней на скаку. Если здесь в степи много таких колючек, нужно заказать серраджы чакшир на ноги для всех лошадей...