Корень жизни: Таежные были - Сергей Кучеренко

Наконец мы выбрались на рыбачью тропу, которая вскоре превратилась в проселочную дорогу, приведшую нас в Мельничное. Через час в Мельничное приплыл на лодке и Витя. Он, оказывается, вчера искал нас, сигналил выстрелами, да без толку: в это время мы были уже на Приманке. Витя догадывался, что коль мы не пришли на свою базу, то сегодня должны выйти в Мельничное.

Да, непростая работа у охотоведа. Но удивительно: стоит отдохнуть и выспаться, и снова тянет в тайгу. Только с картой, компасом и топориком — так спокойнее.

20 сентября. Дождя нет, погода хмурая. Изюбры молчат, белки присмирели, да и другое зверье утихло, попряталось. В лесу промозгло, неприветливо. Только на рыбу эта погода не повлияла, а норок и выдр она определенно взбодрила — они любят ненастье.

Мы снялись с табора, уложили все в лодки и направились по Колумбе. Это пятый по величине приток Большой Уссурки, длина его сто двадцать пять километров. Река средняя, но необыкновенно интересная. Вдоль нее тянутся девственные леса, много зверя. Недаром эти места охранялись, да и теперь верхняя половина бассейна входит в Сихотэ-Алинский заповедник.

Плавание по Колумбе довольно опасное: залом на заломе, узкий фарватер, мелкие перекаты, крутые повороты, подводные камни и затонувшие коряги… Старый высокоствольный лес сжимает реку с обоих берегов. Над нею там и сям, справа и слева, склонились как бы в прощальном поклоне величественные кедры, хмурые ели, тополя и ясени с подмытыми корнями. Остановились на сороковом километре от устья реки.

По лесу я ходил долго. Здесь он в общих чертах такой же, как и в долине Большой Уссурки. Мне попались совсем свежие следы тигра на иле речной отмели, и это наводило на мысль, что тигр слышал меня, а вот увидеть его не удалось.

Колумбе — тигровая река. Здесь в тайге всегда было полно полосатых красавцев. Когда в тридцатых — сороковых годах на Дальнем Востоке уцелели лишь единицы этих хищников, они скрывались именно на Колумбе. Кормились многочисленными кабанами, изюбрами и лосями, а человеку в те годы попасть сюда было сложно. Безлюдно тут и поныне. Сравнительно, конечно.

Рядом с Колумбе петляет по лесу, мечется с одного берега на другой старинная, глубоко набитая тропа. Натоптана она еще в незапамятные времена зверями, потом ею пользовались охотники, староверы, топографы, лесоустроители, геологи…

Выйдя на нее, я вспомнил недавно услышанный рассказ промысловика о том, как он однажды возвращался в свое зимовье ночью, а его долго и неотвязно сопровождал тигр. Ночь была темна, амба трещал в кустах рядом, и охотник шел, не помня себя от страха и проклиная зверя. Человек был уверен (по крайней мере, он убеждал меня в этом), что тигр хотел его задавить и сожрать, да боялся ружья.

Я же был склонен считать, что полосатый только любопытства ради следил за человеком, а может быть, просто забавлялся.

Уже под вечер, присев на валежину отдохнуть, увидел семью харз. Четыре пестро окрашенные хищницы, размером с очень крупного сибирского кота, двигались «фронтом» в мою сторону. Они тщательно обследовали на своем пути все — от нор и пустот между корней до крон и вершин деревьев. На моих глазах харзы быстро настигли белку, а через минуту от той остался лишь хвост.

Харзы действовали согласованно, каждая из них знала, где остальные и что делают. Когда одна заметила меня, все семейство, как по команде, скрылось.

21 сентября. Ночью черные тучи сплошь затянули небо. К утру шквальный ветер прижал их к земле и стал рвать о гребни гор. Потом ветер утих и пошел дождь, типичный осенний дождь — мелкий, непрестанный, нудный. Он навевал такую тяжелую тоску, что не хотелось ни спать, ни читать, ни писать. В лес идти бесполезно: за пару минут вымокнешь от пяток до макушки, зверей же, пережидающих непогоду в укромных местах, вряд ли увидишь.

Дождь мог идти и день, и два, и неделю. Сидеть все это время в палатке тягостно — жалко бесцельно терять время. Подумав, решили плыть вниз по Колумбе. Натянуть на себя плащи и плыть.

В полдень были в Мельничном, оставили здесь Юру и Виктора, а мы с Витей поплыли дальше, вниз по Большой Уссурке.

Облегченная лодка по течению шла стремительно. Мелькали деревья, скалы, сопки. На мелких перекатах Витя сбавлял обороты, рывком поднимал из воды мотор, лодка, как с горки, катилась вниз, плескаясь о волны и стуча днищем по гальке, затем мотор снова заводил свою рабочую песню и гнал лодку вперед.

Семьдесят километров по Большой Уссурке до Арму «пролетели» за два часа. Но Арму, как только мы вошли в нее, с ходу охладила наш пыл. Видимо, в верховьях прошли не только сильные, но и затяжные дожди, и сейчас оттуда надвигался паводок. «Высокая» вода мчала вывороченные с корнями деревья, черные корявые карчи, всякий мусор. Как всегда в такое время, могучий поток разбрасывал старые и нагромождал новые заломы, перемывал галечные косы: одни протоки забивались наглухо, другие расчищались.

С большим трудом увертываясь от карчей и плывущих деревьев, лавируя между заломами, «расческами», прижимами и крупнокаменистыми перекатами, мы к вечеру кое-как добрались до устья Микулы. Хотели подняться еще на десять километров, но нас так прижало к залому, что я и сейчас удивляюсь, как не опрокинулась лодка. Все-таки борт ее оказался проломанным. Мы набрали полтонны воды, но все же вывернулись и успели пристать к берегу.

— Хватит. Точка. Храбрость и безумие — это не одно и то же.

Сейчас я сижу в палатке и пишу этот дневник под грохот воды в реке, шорох дождя и Витин храп. Мечется огонек свечи, нудно гудят комары в палатке, скрипит склонившаяся береза… Сырость, кажется, пропитала не только все наши вещи, но и нас самих. Когда же кончится это ненастье?!

22 сентября. В полдень дождь перестал, в разрывах туч показалось чистое голубое небо; вскоре появилось солнце. А ветер все дул.

Пока Витя ремонтировал лодку, я решил побродить по окрестностям. Горы здесь не очень крутые, в лесу по-прежнему сыро. Через горы и лес тянется зимняя дорога, и я прошел по ней километров десять туда и столько же обратно.

Вокруг, сколько видели глаза, царила горная тайга Сихотэ-Алиня. Березы, липы, клены лишь наполовину сбросили свою листву, другие деревья стояли уже оголенные. В лесу стало прозрачно, видимость намного улучшилась.

Обрадовавшись солнцу, ожили и засуетились разные существа, тоже уставшие от долгого ненастья. Пересвистываясь, перепархивали выводки рябчиков, деловито обследовали деревья поползни и пестрые дятлы, цокали изголодавшиеся белки. В ста метрах впереди меня дорогу лениво перешел старый секач, где-то в глубоком распадке не вовремя прокричал изюбр. А может быть, и не изюбр это подал голос, а какой-то охотник умело подул в свою трубу.