Шрам - Марина Дяченко

– Эгерт, – она шагнула к нему и вцепилась в его руку. – Эгерт, все будет… Все будет хорошо. Не надо… Пойдем домой. Все будет… Вот увидишь, Эгерт, – но в этот момент воля изменила ей, и она горько расплакалась.

Солль, стоящий на ногах на удивление твердо, подставил ей руку, и теперь уже она оперлась на его локоть. Медленно и молча они двинулись прочь; за спиной у них раздалось вдруг негромкое:

– Минутку…

Оба, вздрогнув, обернулись.

Скиталец стоял, привалившись к перилам, и в задумчивости разглядывал носок собственного ботфорта. Поднял голову, прищурился навстречу восходящему солнцу:

– Заклятие не имеет обратной силы, но может быть сброшено… В исключительных обстоятельствах. Раз в жизни бывает этот момент, и пропустивший его лишается надежды навсегда; условия же таковы…

Легко забросив плащ за спину, он спускался им навстречу, и Эгерту показалось в это мгновение, что Скиталец – его ровесник.

– Слушайте и запоминайте, Солль:

КОГДА ПЕРВОЕ В ВАШЕЙ ДУШЕ ОБЕРНЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ…

КОГДА ПУТЬ БУДЕТ ПРОЙДЕН ДО КОНЦА…

КОГДА НА ПЯТЬ ВОПРОСОВ ВЫ ПЯТЬ РАЗ ОТВЕТИТЕ «ДА»…

Скиталец замолчал. Добавил тихо:

– Заклятие спадет само собой… Только не ошибитесь. Ошибиться легко, и ошибка дорого вам обойдется… Прощайте, господа. Не повторяйте своих ошибок…

Едва продравший глаза служитель обмер от изумления, увидев поднимавшихся по парадным университетским ступеням вольнослушателя Солля и дочь декана Торию. Оба были бледны, как покойники, и готовы были упасть, лишившись опоры; опорой каждому служила рука другого.

Часть третья.

Луаян

Летними днями каменная площадка, служившая двориком, накалялась, как подошва чугунного утюга, и воздух над ней дрожал и колебался. Улицы лежащего под скалой поселка тогда сходили с места и меняли очертания; учитель Орлан таинственно улыбался: «Видимость… В знакомом спрятано незнакомое, в известном сидит неведомое, до дна этого колодца ты не дочерпнешь, как бы не старался… Впрочем, зачем тебе дно? Напейся – и будь благодарен…»

Маленький Луаян не сразу понял, о каком колодце говорит учитель. В дворике на скале не было никакого колодца – воду приходилось таскать снизу, а это так тяжело…

Зато в доме старого мага было прохладно даже в самые знойные дни, и стальное крыло, укрепленное над входом, призвано было хранить жилище от напастей, болезней и врагов… Луаян твердо знал – пока жив учитель Орлан, так оно и будет.

Пока жив учитель…

Декан оторвал взгляд от желтого пламени, пляшущего в камине – ибо после Дня Премноголикования обычно наступали по-настоящему осенние, сырые, промозглые дни. Его учитель имел обыкновение топить и среди лета; Орлан утверждал, что огонь в камине способствует раздумьям. Возможно, он был прав – однако Луаян не успел перенять у него эту привычку, и летом камин его стоял пустой и холодный.

Кто знает, как сложилась бы его судьба, проживи Орлан еще хотя бы несколько лет?

Множество ошибок… Вся жизнь – хранилище ошибок, и всегда накануне несчастья он чувствовал тянущий холод в груди – совсем как сегодня.

Он обернулся. Тория, дочь его, сидела на краешке стола, и освещенное камином лицо ее казалось строгим, даже суровым; с этого лица на декана в который раз укоризненно глянула другая женщина – ее столь же молодая и прекрасная мать. Декан в задумчивости потер висок – но смутное предчувствие не уходило; за спиной у Тории поблескивали в полумраке воспаленные глаза Эгерта Солля.

Декан поворошил в камине поленья – огонь разгорелся ярче. Луаяну вспомнилось, как вот так же ярко пылал огонь в домике у скалы, и стояли друг против друга два кресла с высокими спинками, и в одном из них сидел старик, а в другом – завороженный его речью мальчик… Старею, подумал он с иронией. Слишком ясно вспоминается прошлое, и откуда это ноющее, неопределенное предчувствие недоброго?

– Пять «да»… – в который раз пробормотал из темноты Эгерт. – Кто-то… Спросит пять раз? И надо успеть ответить?

Тория смотрела на отца почти что требовательно.

Он отвернулся. Разве это Луаян загадал загадку, разве он знает ответ… Ему самому нужна теперь помощь, но тот, кто не раз помогал ему и подсказывал, уже много десятилетий лежит в каменной могиле под высеченным в скале крылом…

Тория вздрогнула, и вскинул голову Эгерт – в тяжелую дверь часто и беспорядочно застучали. Декан удивленно поднял брови:

– Да?

В приоткрывшуюся щель опасливо просунулось скуластое лицо Гаэтана, за его спиной угадывался еще кто-то перешептывающийся, переминающийся, шикающий друг на друга.

– Господин декан… – выдохнул Лис. – Там… На площади… Лаш.

Эгерт почувствовал поднимающуюся в груди волну могильного холода.

Площадь была привычно заполнена народом – и непривычно тиха. Башня Лаш распахнула настежь свои вечно закрытые ворота, и из ворот этих густой стеной валил тяжелый, отдающий благовониями дым. Под покровом его мелькали серые плащи – однако никто из потрясенных небывалым явлением горожан не мог как следует разглядеть происходящего в плотных, как войлок, коричневых клубах.

Группка студентов разрезала толпу, будто ножом – острием этому ножу служил декан Луаян. Эгерт держался позади, и в ушах у него стоял вкрадчивый голос Фагирры: «Грядут испытания, Эгерт… Всех живущих ждут испытания… Надо успеть, Эгерт… Прежде чем случится… то, что случится непременно… Вы породнитесь с нами – и спасетесь, тогда как другие возопиют…»

Тяжелый коричневый дым помедлил и стал подниматься к небу. На месте, где он только что клубился, обнаружилось неподвижное человеческое кольцо – плечом к плечу, плотно, как заостренные колья в частоколе, кольцом стояли служители Лаш – все капюшоны были низко опущены, и лица, обращенные к удивленным обывателям, скрывались грубой тканью. Эгерт спрятался за чьей-то спиной – ему казалось, что из-под капюшонов его высматривают зоркие внимательные глаза.

– Что это за… – насмешливо начала было Тория, и в этот момент длинный, вытягивающий душу звук в одночасье позатыкал рты всем, кто собрался сегодня на площади.

В сером кольце плащеносцев мелькнуло огненно-красное одеяние знакомого Эгерту карлика; потом из-за неподвижных, будто каменных спин поднялся сноп дыма, и, словно возносимый его клубами, над площадью поднялся Магистр. Возможно, один лишь Солль догадался, что это именно Магистр – все остальные увидели только белый шар всклокоченных седин, взошедший, как луна, над зубчатой стеной из капюшонов.

Площадь зашепталась, завозилась, запереглядывалась; протяжный звук повторился, и снова упала мертвая, неестественная для людного места тишина. Тяжелый дым поднимался к небу нехотя, будто против воли.