Безумцы - Александр Насибов

Такова была обстановка на Востоке, когда самолет Гитлера взмыл в воздух, направляясь в Италию. В кабине, разумеется, находился и Фегелейн, прихваченный фюрером в благодарность за хороший совет. Генерал СС был счастлив от сознания того, что благополучно выкарабкался из всей этой истории.

Италия!.. Фегелейн не сомневался, что нынешняя поездка Гитлера — затея пустая. Русские лишили фюрера козырей, которые тот собирался выложить перед своими коллегами.

И тем приятнее было, что встретили их подчеркнуто пышно и торжественно. На аэродроме — почетный караул личной гвардии Муссолини, развевающиеся знамена, оркестры, выспренняя речь самого дуче о великой миссии двух государств и партий, о непоколебимой верности их союзу.

Все это поначалу озадачило Фегелейна. Уж он-то знал, что итальянская армия, растерявшая в России и Африке свои лучшие дивизии, сейчас представляет жалкое зрелище. Потомкам Ромула и Рема осточертела война. При первой же возможности они швыряют оружие и тянут вверх руки перед неприятелем. Недавно почти без сопротивления капитулировали сильные итальянские гарнизоны островов Пантеллерия и Лампедуза, где за мощными укреплениями можно было держаться месяцами. А всего несколько дней назад американцы высадились и на Сицилии.

Да, торжественный парад, который дуче устроил в честь Гитлера, на всем этом фоне выглядел поистине странно. Но потом Фегелейн понял: Муссолини затеял пышную церемонию, чтобы показать: он еще на коне, он силен, у него могучий союзник.

Точно так же вел себя дуче и за столом переговоров — вызывал адъютантов, отдавал распоряжения, подсчитывал количество дивизий из вновь мобилизуемых резервистов. Он клялся: Италия будет с Германией до конца, до полной победы…

По пути на родину самолет Гитлера сделал остановку в Париже. Во Франции, как считал фюрер, сравнительно спокойно, он пробудет здесь несколько дней, отдохнет. Остановка эта была предпринята тоже по совету Фегелейна, который жаждал провести ночку-другую в хорошем обществе… Но в самом центре Парижа по автомобилю высокого гостя вдруг простучала автоматная очередь. И это несмотря на сильную охрану и специально объявленную воздушную тревогу, загнавшую горожан в убежища и подворотни! Правда, фюрер не пострадал (бронированный кузов и пуленепробиваемые стекла машины), но настроение у него было испорчено.

Надо ли удивляться тому, что фюрер не задержался в Париже!

…Вскоре показался Берлин в разрывах низких кучевых облаков. Теряя высоту, машина прошла сквозь облачность. Солнце еще только вставало, город был в глубоких тенях, обозначавших проспекты, массивы парков, заводские кварталы. Юго-запад, затянутый дымом, сквозь который пробивались языки рыжего пламени, отсюда, с высоты трех сотен метров, походил на костер из детских кубиков. Пожар был результатом налета американских “крепостей”.

“Целендорф или Штеглиц”, — определил район пожаров Фегелейн.

Он покосился на Гитлера. Тот сидел у борта машины, сложив на груди руки. Фегелейну была видна его напряженно округлившаяся спина, затылок. Внезапно Гитлер всем корпусом отодвинулся от иллюминатора.

— Господин Фегелейн, завтра утром вы отправитесь в Пенемюнде. Там сейчас решается судьба Германии. Вы понимаете?

— Да, мой фюрер. — Генерал вскочил с кресла.

— Вернуться сможете с первыми партиями ФАУ, не раньше. Вы головой отвечаете за Вернера фон Брауна и его работу. Каждую неделю вы будете докладывать мне о положении дел.

Пенемюнде!.. Опускаясь на место, Фегелейи даже закашлялся от волнения. Боже, как ему не повезло!

Минувшей ночью, когда они сели на промежуточном аэродроме, чтобы переждать воздушный налет на Берлин, он проводил Гитлера в приготовленные ему апартаменты, затем направился в местное отделение гестапо, чтобы узнать новости. Там ему вручили сводку событий за последние часы. Сводка оказалась настолько плохой, что Фегелейн не рискнул показать ее Гитлеру. Он мудро рассудил, что будет лучше, если о ней доложат другие. Теперь все равно ничего не изменишь.

В сводке сообщалось: группа тяжелых бомбардировщиков противника пыталась прорваться в центральные районы страны. Истребители перехватили их, сбили несколько машин. Однако часть самолетов, продолжая полет, вскоре оказалась над Пенемюнде и подвергла остров бомбардировке. Ударами с воздуха причинены разрушения, которые уточняются.

Фегелейн подозревал, что на Пенемюнде шла вся группа бомбардировщиков. А если так, то естественно предположить, что секрет острова Узедом раскрыт и этот налет только начало.

Генерал поежился. Вот она, ирония судьбы: благополучно выбраться из пекла только для того, чтобы попасть в другое, еще более страшное!..

Как же быть? Что предпринять? Испытанное средство — подставить другого вместо себя. Но на это требуется время. А в запасе у Фегелейна только один день и одна ночь.

Отворилась дверь пилотской кабины. Бортрадист, держа в руках лист бумаги, направился к Гитлеру.

Тот пробежал глазами сообщение. Отложил его. Помедлив, прочитал снова. Лоб у него был в морщинах. Казалось, Гитлер в растерянности, силится что-то понять — и не может.

И вот до Фегелейна донеслись странные звуки. Он прислушался. Сомнений не было: фюрер плакал!

Фегелейн вскочил с места. Но первыми возле Гитлера оказались телохранители. Они встали по обеим сторонам кресла фюрера и угрюмо поглядывали на окружающих — здоровенные парни, каждый с двумя пистолетами и кинжалом на поясе.

Кто-то вскрикнул. Все оглянулись. В дальнем конце фюзеляжа, зажав ладонями рот, скорчилась повариха. Неподалеку испуганно крестился камердинер.

К Гитлеру подошел врач. Достав термос с питьем, он трясущимися руками отвинчивал крышку.

Фегелейн коснулся плеча радиста:

— Что случилось?

— Свергнут и арестован Муссолини, — тихо ответил радист.

Что творилось в Берлине в тот памятный день!

Сильные эсэсовские патрули перегородили Фоссштрассе и Герингштрассе в районе резиденции Гитлера, пропуская лишь автомобили ОКБ и РСХА. Сотни военных заполнили вместительные залы рейхсканцелярии — там шли совещания.

В типографиях ротационные машины выбрасывали экстренные выпуски “Фолькишер беобахтер”, “Ан-грифф”, “Дас шварце кор” с портретами Муссолини и клятвами верности бывшему итальянскому дуче.

Уличные громкоговорители изрыгали речи Геббельса, Фриче и других гитлеровских краснобаев, перемежаемые бравурными маршами.

Все это имело одно общее название: паника. Откровенная паника — и ничто иное, ибо в свете последних событий нацисты как-то по-новому стали оценивать провалы и поражения на Востоке, неудачи в Африке и на Средиземноморье, растущее освободительное движение в оккупированных странах.