Иерусалимский покер - Эдвард Уитмор

Нубар строевым шагом прошел к окну, встал там, уперев руки в бока, и дерзко уставился во тьму — в пустоту. Он был полностью поглощен видениями порядка и послушания и глубоко удовлетворен сам собой. Он еще не знал, что его старый друг Махмуд будет в ответе и за первоначальный успех, и за печальный конец Священной албанской фаланги.

   Он познакомился с Махмудом, когда ему было двенадцать, а Махмуду — годом больше.

Весной того года София отдыхала на Родосе. Однажды на закате на стенах островной крепости крестоносцев София завела разговор с другой туристкой, пожилой принцессой из афганской королевской семьи. Две пожилые женщины сразу же понравились друг другу и отправились в номер Софии в отеле, чтобы отобедать вместе. Принцесса направлялась на Ривьеру, но обещала заехать в Албанию в сентябре, на обратном пути, и привезти с собой младшего внука, чтобы Нубару было с кем играть.

Когда они приехали в замок, Нубару показалось, что афганский принц старше его больше чем на год. Махмуд был на голову выше, голос у него уже ломался, и на слабой груди уже росли волосы. Нубар, все еще безволосый и с высоким голосом, в смущении спрятался в дальних комнатах и отказался выйти поиграть с гостем.

В то время Нубар был очарован плохой албанской поэзией. Он познакомился с человеком по имени Арноти, молодым французом албанского происхождения, который показал ему потрепанный томик собственных стихов, проезжая через страну по пути в Александрию. Поэмы были большей частью жутко сентиментальны, но заворожили Нубара, и он начал писать стихи сам, подражая Арноти, втискивая в строки названия редких минералов и самоцветов. Этот стилистический прием Арноти изобрел, чтобы обыденные цвета показались неискушенному читателю экзотическими.

Пропрятавшись несколько дней, Нубар наконец согласился показать Махмуду свои стихи. Махмуд сказал, что ему очень нравится. Мальчики начали хихикать, и вскоре они уже вместе задыхались на кушетке, пылко нашептывая друг другу о реальных и воображаемых приключениях с животными, предметами быта и слугами-мужчинами.

Из всех историй Махмуда больше всего Нубара поразил рассказ о закрытой частной клинике недалеко от Кабула. Нубар никогда не лежал в больнице, и истории о мрачных мужчинах в белых халатах, которые то входили, то уходили со странными инструментами в руках, взволновали его.

Оказалось, что, когда Махмуду исполнилось одиннадцать, у него проявились признаки нервного расстройства. Он истерически смеялся в неподходящие моменты, а потом вдруг разражался беспричинными слезами. Были призваны афганские специалисты и вынесен вердикт — раннее слабоумие с возможными наслоениями пубертатной кататонии. Для интенсивного наблюдения была рекомендована психиатрическая лечебница на окраине Кабула.

Махмуд провел там следующие полтора года. Клиника находилась в идиллической местности: ручьи и пруды, козы и овцы, множество диких цветов. Каждое утро врачи лечили его гипнозом, и мать преданно навещала его каждый день, чтобы прогуляться с ним по территории лечебницы. Но улучшений не было. Считать улучшением то, что Махмуд всхлипывал еще яростнее и смеялся в еще более неподходящих местах, было бы, в общем, неразумно.

День был прекрасный и солнечный, и Махмуд, как обычно, гулял с матерью, когда в кустах у бурливого ручья на них наткнулся доктор. Доктор неожиданно закричал на мать и сердито замахал руками.

Что ты делаешь, женщина? вопил доктор.

Махмуд лежал в траве на спине, неслышно хихикая, и глядел на пробивающиеся сквозь кусты лучи солнца, а его мать, стоя на коленях, делала ему минет. Мать, темная таджичка, на которой отец Махмуда женился по политическим соображениям, смущенно подняла голову и вытерла рот.

Но он заплакал, просто сказала она. Я всегда так делаю, когда он плачет. Смотрите, он опять улыбается.

И Махмуд действительно улыбался, хотя отрешенная ухмылка на его лице весьма напоминала слабоумную ухмылку идиота. Его мать немедленно выгнали из клиники без права возвращаться. Через месяц объявили, что Махмуд здоров, и послали его отдохнуть на Ривьеру к родственникам.

В конце октября афганская принцесса с внуком уехали. Они покинули замок и вернулись в Афганистан, а там пожилая принцесса вскоре умерла от сотрясения мозга, упав с лошади на скалах. Нубар несколько раз писал другу, но Махмуд был слишком ленив, чтобы отвечать. И поэтому Нубар ничего не знал о Махмуде до тех пор, пока осенью 1929 года тот неожиданно не появился в Албании. Тайное послание пришло из дешевого отеля в Тиране и гласило, что Махмуд только что прибыл в страну и ему отчаянно нужна помощь.

Нубар поехал в убогий отель в Тиране и нашел своего старого друга распростертым на грязной постели в бесформенном одеянии турецкого крестьянина. После десятилетней разлуки они со слезами обнялись. Потом Махмуд достал бутылку дешевой тутовой ракии и начал рассказывать о себе.

Казалось, надвигающийся экономический кризис уже ощущался во дворцах афганской королевской семьи. Различные спекулятивные предприятия рушились, и в конце концов Махмуд оказался замешанным в заговоре с целью отравить министра финансов, своего дядю по отцу, с которым он поддерживал тайные сексуальные отношения, чтобы иметь доступ к различной экономической информации.

Махмуду только что удалось инкогнито покинуть страну. Он проехал через Баку и Одессу, на всем пути раздавая солидные взятки — дядины самоцветы и другие ценности, которые удалось похитить в последний момент. У него все еще есть маленький доход от владений на Ривьере, но сейчас ему просто необходимо укрыться в каком-нибудь незаметном месте, пока скандал дома не позабудется. Он знает, что в Албании наверняка найдется такое местечко, и просит друга помочь.

   Махмуд был столь же откровенен и в остальном. За последние десять лет он сделался алкоголиком, сказал он, и, преисполнившись низкого мнения о звериной натуре человека, теперь медленно морил себя голодом. Ему не хватало мужества уйти из жизни более грубым способом, а кроме того, он был вполне доволен распорядком, который придумал сам для себя. По средиземноморской привычке он теперь устраивал сиесту, чтобы насладиться возможностью напиваться до чертиков не один, а два раза в день.

Его распорядок дня был четок и строг. Проснувшись утром, он еще в постели выпивал несколько кварт теплого пива, чтобы успокоить желудок. К середине утра его желудок достаточно замирал, чтобы Махмуд мог вылезти из кровати и пойти в кафе, где до полудня бокалами пил тутовую ракию, почитывая литературные обозрения. Выполнив таким образом ежедневную норму интеллектуального труда, он шел в ресторан, где съедал одно жареное крылышко цыпленка. Ел он руками, потому что не мог удержать в бешено трясущихся пальцах нож и вилку и они громко стучали по тарелке.