Пятая пробирка - Майкл Палмер

—Четырнадцать минут.

Сен-Пьер огляделась, словно ища защиты.

—Мне нужно позвонить!

—Если только это не займет больше четырнадцати минут.

Сен-Пьер вскочила.

—Мне пойти с ней? — спросил Нгале.

—У нее единственный выход — сказать правду. Люди, на которых она работает, умны, очень умны. Они все пой­мут.

Через несколько минут Элизабет вернулась.

—Хорошо, — начала она, с трудом переводя дыхание, — хорошо! Мне разрешили раскрыть вам некоторые факты, не называя имен. Это вас устроит?

—Элизабет, я не собираюсь давать вам никаких обеща­ний.

—Хорошо, садитесь и слушайте.

Энсон кивнул Нгале. Тот принес стул, еще раз внима­тельно посмотрел на обоих и вышел из комнаты.

—Продолжайте, — потребовал Энсон, — только помни­те: если я почувствую, что вы снова лжете, второго шанса у вас не будет.

Он поднял руку с пультом, как бы в подтверждение своих слов.

Сен-Пьер выпрямилась на стуле и посмотрела Энсону прямо в глаза.

—Несколько лет назад, — начала она, — примерно пят­надцать, небольшая группа специалистов-трансплантологов и хирургов, встречаясь на международных конферен­циях по трансплантологии, начала обсуждать насущные вопросы по своей специализации и делиться мнениями о несовершенстве системы получения и пересадки органов.

—Продолжайте.

—По всему миру мы сталкивались с законодатель­ными ограничениями, которые не позволяли нам при­нимать решения. Поэтому хирурги начали дезинфор­мировать пациентов относительно серьезности их положения, чтобы вынудить внести свои имена в некий список. Кроме того, невежество, существовавшее в об­щественном сознании по этому вопросу, и позиция офи­циальных властей и церкви не позволяли обеспечить нуждающихся необходимом количеством донорских органов. Но самое главное и самое печальное, что люди, чей образ жизни привел их к необходимости пересадки органа, после операции снова возвращались к старым привычкам и в буквальном смысле слова уничтожали драгоценный орган, который мог бы спасти жизнь дру­гому, более ответственному и более достойному паци­енту.

—Вы являлись членом этой группы?

—Не с самого начала. Меня пригласили присоединить­ся к Хранителям около одиннадцати лет назад

—Хранителям?

—Как вы можете себе представить, сначала все дискус­сии в группе трансплантологов были глубоко философ­скими. В этой группе состояли выдающиеся врачи, перед которыми стояли огромные этические проблемы.

—И еще они были, как я слышал, величайшими эго­истами.

—Эти мужчины и женщины, особенно хирурги, несли такую ответственность, которую невозможно ни оценить, ни представить!

—Хранители?

— Постепенно в поисках объединяющей философской доктрины группа начала все больше и больше сосредото­чиваться на трудах Платона, особенно на его трактате «Го­сударство». Его философия и логика понятны и доступны любому. Так, со временем был выработан фундамент на­шего закрытого тайного общества.

— Доктор Хандури тоже Хранитель?

— Я сказала — никаких имен!

— Черт бы вас побрал! Да или нет? — крикнул Энсон.

— Конечно. Конечно, он из Хранителей. Почему вы спросили?

— Потому, что он говорил о своих разногласиях с сик­хами, касающихся отрицания ими кастовой системы. Пла­тон, насколько я помню, делил общество на три касты.

— Он не использовал такое слово, но, в принципе, да. Низшее сословие из трех — ремесленники. Это рабочие, фермеры и им подобные. Следующими идут помощни­ки: военнослужащие, менеджеры, руководители среднего уровня. Вершина же этой пирамиды...[48]

— Хранители, — закончил фразу Энсон. — Элита.

Сен-Пьер вскинула голову.

— Интеллектуальная, физическая, творческая, науч­ная, политическая... Подумайте, что было бы, если бы Эйнштейн, или Нельсон Мандела, или Раймонд Дамидян, который изобрел магнитно-резонансный томограф, или... или мать Тереза нуждались в органе, который спас бы им жизнь, числясь в каком-нибудь бюрократическом списке с красной полоской или... или если бы такого органа вообще не оказалось? Подумайте о себе, Джозеф, и о том, что вы можете дать человечеству только по той причине, что мы обеспечили вам подходящее легкое, и не просто подходя­щее, а исключительно подходящее! Задача Хранителей в государстве, в нашем случае — специалистов-трансплантологов — обеспечить других Хранителей, где бы они ни жили, необходимым органом.

Убежденность, с которой говорила Элизабет, завора­живала. Энсон едва мог дышать. Слово «обеспечили» ре­зануло его, как ножом. Впервые он задумался над возмож­ностью того, что источником его новой жизни мог стать кто-то, не признанный умершим в законном порядке.

— Где? — хрипло спросил Джозеф.

— Прошу прощения?

— Где? Где вы берете эти органы?

— Как где? У ремесленников и помощников, естествен­но, — ответила Сен-Пьер. — Конечно же, не у других Хра­нителей. Иначе это бы не имело смысла и противоречило нашим принципам.

Энсон смотрел на женщину, которую он знал, точнее думал, что знает, восемь лет. И самым ужасным было не то, что Элизабет говорила, а то, что она говорила это с полной уверенностью в своей правоте.

— Сколько всего Хранителей? — спросил он.

— Не очень много, — ответила Элизабет. — Человек двадцать пять, может быть, тридцать. Мы подходим к от­бору очень тщательно и, как вы, наверное, догадываетесь, весьма осторожно. Только лучшие из лучших.

— Разумеется, — пробормотал Энсон. — Только лучшие из лучших. — Он поднял и покрутил в руке пульт. — Эли­забет, предупреждаю, что если вы попробуете встать с это­го стула, не ответив на все мои вопросы, я нажму на эту кнопку, и вы погибнете вместе с лабораторией.

— Но вы тоже погибнете!

— У меня другие приоритеты. Теперь расскажите мне о том, как удается обеспечить абсолютно совместимый ор­ган.

Сен-Пьер беспокойно заерзала на стуле и снова огляде­лась, словно ожидая рыцаря-спасителя.

— Ну, понимаете, — начала она, уже хуже владея со­бой, — если Хранителю нужно пересадить орган, он дол­жен быть абсолютно или почти абсолютно совместимым. В противном случае потребуется применение больших доз токсичных препаратов, препятствующих отторжению. Взгляните на себя, Джозеф! Вы принимаете минимум ле­карств. После операции вы вернулись к своей важной и очень нужной работе в самые короткие сроки.

—Я догадываюсь, что многие Хранители, получающие органы, могут заплатить за них.

—Да, и они платят. Эти деньги идут на развитие обще­ства.

—Через фонд «Уайтстоун».

—Да, «Уайтстоун» — это мы. Мы занимаемся благо­творительностью по всему миру. Мы помогаем артистам, врачам, политикам, ученым вроде вас. Нам принадлежат лаборатории «Уайтстоун», компания «Уайтстоун фармасьютикалс», а скоро, если вы человек слова, будет при­надлежать и «Сара-9».

—Не вам судить, человек я слова или нет! Вся эта по­ездка в Индию была одним большим обманом!

—Все потому, что вы были одержимы идеей познако­миться с семьей донора. Поэтому совет хранителей решил, что в данный момент, по крайней мере, это непрактично и нежелательно.

—Мне операцию делали не в Индии?

—Я старалась ответить на все ваши вопросы, Джозеф. Давайте больше не будем об этом.

—Где была сделана операция? — Энсон снова сжал в руке пульт. — Не лгать!

—В Бразилии. На одном из объектов «Уайтстоуна». Вас накачали снотворным, а потом, как только это стало безопасным, перевезли в хирургическую клинику Храни­телей в Кейптауне.

Энсон сделал глубокий вдох.

—Ладно, Элизабет. Теперь скажите мне, кто он?

—Простите?

—Донор. Кто он и откуда?

И снова Сен-Пьер тщетно озиралась в ожидании чудес­ного спасителя. Ее губы решительно сжались.

—         На самом деле, — проговорила она наконец, — это была женщина. Женщина из Соединенных Штатов, из Бостона.

— Ее имя?

— Я же сказала, никаких...

— Черт возьми, Элизабет! — крикнул Энсон. -Назо­вите ее имя или приготовьтесь умереть — здесь и сейчас! Я не шучу, и вы это знаете!

— Ее имя Рейес. Натали Рейес.

— Хорошо. А сейчас вы мне расскажете все, что знаете об этой Натали Рейес, и почему выбрали именно ее, чтобы пересадить мне легкое.

ГЛАВА 35

Когда кому-нибудь близка мысль о смерти, на человека находит страх, и охватывает его раздумье о том, что раньше и на ум ему не приходило.

Платон, "Государство", кн. I

Придя в сознание, Бен почувствовал сильный, острый запах, не лишенный приятности, и услышал женский го­лос, тихо напевающей что-то на языке, которого он не понимал. Стрелы уже не было. Острая боль в ноге и му­чительная тяжесть во всем теле еще ощущались, но уже приглушенно. Каллахэн понял, что не первый раз прихо­дит в себя и не первый раз слышит пение женщины. Раз­детый до пояса, он лежал на спине на куче одеял и коври­ков в какой-то пещере. Через ее вход, футах в десяти от его ложа, проникал солнечный свет.