Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

23 апреля 1945 года начался закат мифа Гитлера как внутри партии, так и государства. Рейхсмаршал Герман Геринг, старый соратник и верный друг, покинувший Берлин незадолго до начала штурма русских войск и теперь находившийся в Южной Германии, в высокогорном районе Оберзальцберг, решил на этой последней фазе войны взять судьбу рейха в свои руки. Он надеялся, что благодаря своим международным связям сможет заключить сепаратный мир с западными союзниками. Его жена, Эмми Геринг, вспоминает: «На следующее утро, это было 23 апреля, мой муж пришел ко мне в спальню. Я была крайне удивлена, так как предполагала, что на рассвете он уже уехал. Всю ночь я никак не могла уснуть и только ближе к утру наконец крепко заснула. По лицу мужа я сразу поняла, что произошло что-то чрезвычайно важное. Он был бледен как смерть, но его лицо выражало непоколебимую решимость и необычайную энергию. Сохраняя спокойствие, он сообщил, что рано утром пришла радиограмма от начальника Генерального штаба люфтваффе генерала Коллера (телефонная и телеграфная связь с Берлином была прервана). В этой радиограмме он просил моего мужа никуда не уезжать, так как он, Коллер, скоро прилетит на самолете с важным сообщением из Берлина. Вскоре Коллер действительно прибыл и сообщил следующее: на последнем ежедневном совещании, где обсуждалось положение на фронтах, Гитлер впервые признал, что война проиграна. На вопрос генералов, что же они теперь должны делать, он ответил: «Обращайтесь к рейхсмаршалу, он должен вступить в переговоры с врагом, он может сделать это лучше, чем я». В связи с этим генерал Коллер задал Гитлеру вопрос, может ли он сообщить об этом рейхсмаршалу. Адольф Гитлер ответил утвердительно, но не предоставил ему никаких полномочий.

Бункер рейхсканцелярии: последняя штаб-квартира Гитлера

1 — спальня Гитлера; 2 — жилая комната Гитлера (здесь Адольф и Ева Гитлер покончили с собой); 3 — приемная; 4 — жилая комната и спальня Евы Браун; 5 – спальня Геббельса; 6 — кабинет Геббельса; 7 – жилая комната камердинера Линге; 8 — комната ординарцев; 9 — кабинет Бормана; 10 — телефонный коммутатор (узел связи); 11 — лестничная клетка и выход в сад рейхсканцелярии; 12 — слой земли толщиной 2 м; 13 — бетонное потолочное перекрытие толщиной 3,5 м; 14 — комната для совещаний: здесь проводилось ежедневное совещание, так называемое обсуждение положения; 15 — проход к находившемуся на два метра выше форбункеру с хозяйственными помещениями; в форбункере жила семья Геббельса; 16 — помещение для караула; 77– коридор, одновременно служивший приемной; 18— коридор; 19— машинное отделение; 20 — помещение для собак Гитлера; 21 — комната для умывания; 22 — туалет; 23 — ванная комната

Мой муж послал за доктором Ламмерсом, рейхсминистром без портфеля и бывшим шефом аппарата рейхсканцелярии… Он находился внизу в Берхтесгадене и тотчас прибыл к нам наверх. На вопрос моего мужа, осталось ли завещание таким же, каким оно было, когда мой муж получил его от Адольфа Гитлера, Ламмерс ответил утвердительно. Возможно, у моего мужа были основания предполагать, что тем временем Гитлер изменил свое завещание, с учетом тех натянутых отношений, которые в последние два года сложились между ним и Гитлером. Ни при каких обстоятельствах мой муж не хотел предпринимать какие-либо шаги без письменного приказа. Поэтому он послал Адольфу Гитлеру радиограмму следующего содержания:

«Мой фюрер! Согласны ли Вы с тем, что после Вашего решения остаться на командном пункте в крепости Берлин я, согласно Вашему указу от 29 июня 1941 года, как Ваш заместитель немедленно приму на себя общее руководство рейхом с полной свободой действий внутри страны и за рубежом?

В том случае, если ответ не поступит до 22 часов, я буду считать, что Вы лишены свободы действий. Тогда я сочту Ваш указ вступившим в силу и буду действовать на благо народа и отечества.

То, что я чувствую в эти самые тяжелые часы моей жизни по отношению к Вам, Вы знаете, и я не могу выразить это словами. Да хранит Вас Бог, да поможет Он Вам несмотря ни на что, как можно скорее прибыть сюда!

Преданный Вам Герман Геринг».

«Тогда министр Ламмерс попросил меня, – так рассказывал мой муж, – убрать из текста радиограммы фюреру назначение срока, но я на это не пошел». <…>

Рассказывая мне все это, мой муж взволнованно ходил по комнате из угла в угол. С горькой иронией и глубочайшим отчаянием в голосе он произнес: «Вот, наконец-то мне суждено взять Германию в свои руки, именно тогда, когда все разрушено и когда уже слишком поздно! Разве не мог фюрер еще в декабре предоставить мне полномочия на полную свободу действий? Как же настоятельно я просил его тогда об этом!»

Но потом он неожиданно приободрился: «А может быть, и сейчас еще не слишком поздно. Я попытаюсь сделать все, что в моих силах, чтобы Германии не пришлось заключать позорный мир. Возможно, мне еще удастся добиться приемлемых условий».

Как только у него в руках будет ответ от фюрера с его согласием, мой муж намеревался приложить все усилия, чтобы связаться с Черчиллем, Эйзенхауэром и Трумэном. Он подошел ко мне, крепко взял меня обеими руками за плечи и спросил: «Эмми, если с Германией заключат почетный мир, но отвергнут мою кандидатуру, так как я играл слишком большую роль в Третьем рейхе, и, действуя по рецептам Первой мировой войны, потребуют выдать меня, а возможно, и тебя, ты готова вынести все – абсолютно все, ради блага Германии?»

Не задумываясь, я ответила: «Да, Герман!»

«Именно это «да» я и хотел от тебя услышать, – сказал он. – А теперь я хочу как можно быстрее начать действовать, как только придет ответ».

Но Герингу так и не пришлось больше действовать. Хотя его радиограмма и дошла до рейхсканцелярии, она вызвала у Гитлера совершенно неожиданную для рейхсмаршала реакцию. Ротмистр Герхард Больдт свидетельствует:

«Рано утром 26 апреля поступила радиограмма от рейхсмаршала Геринга с юга рейха. Ее содержание было примерно следующим: «Мой фюрер, поскольку Вы своим указом назначили меня своим преемником на тот случай, когда Вы, мой фюрер, будете не в состоянии исполнять обязанности главы правительства, я считаю, что сейчас наступил момент взять на себя управление правительством и страной. В том случае, если до 24.00 26 апреля я не получу противоположный ответ, то тогда буду считать это Вашим согласием».

Это известие поразило Гитлера, как удар обухом по голове. Сначала он расплакался, как ребенок, а потом стал неистовствовать как одержимый. В его глазах это было неслыханным предательством. Кроме того, он принял телеграмму за ультиматум, что позднее на судебном процессе в Нюрнберге Геринг, однако, решительно отверг. Возмущение Гитлера разделяло с ним и все ближайшее окружение, находившееся в бункере. Геббельс тоже кипел от ярости и дал волю своим чувствам в театральном словоизвержении.

За его высокопарными фразами о чести, верности, смерти, крови, о фюрере чувствовалась плохо скрываемая зависть. Видимо, Геббельс предполагал, что Геринг намеревался спасти свою шкуру и вытащить голову из петли. Борман тоже постарался не упустить возможность еще сильнее разжечь пылающую страсть Гитлера. Гитлер приказал гестапо тотчас же арестовать Геринга. «Бросить его в тюрьму крепости Куфштайн!» – кричал он.

Тотчас же был отдан и секретный приказ. В том случае, если он, Гитлер, не переживет войны, Геринг должен быть умерщвлен. <…>

Преемником Геринга был назначен генерал-полковник Роберт фон Грейм. Ему была послана радиограмма с приказом немедленно явиться в рейхсканцелярию».

Новому главнокомандующему германскими люфтваффе генерал-полковнику Роберту фон Грейму лишь с риском для жизни удалось прилететь в уже окруженный Берлин. Его самолетом, одноместным истребителем типа «Фокке-Вульф-190», переоборудованным для установки второго сиденья, управляла отважная летчица, «валькирия Третьего рейха» Ханна Рейч (Райч). Сначала они приземлились в Гатове.

«Мы тотчас отыскали противовоздушное убежище управления полетами. Наконец, Грейм связался по телефону с рейхсканцелярией, что удалось сделать с большим трудом. К тому же связь постоянно прерывалась. На его вопрос о причинах вызова полковник фон Белов сообщил, что Гитлер хочет непременно поговорить с ним, не раскрывая, однако, причины столь срочного вызова. Одновременно Грейму сообщили, что все подъездные дороги к городу уже находятся в руках русских, точно так же, как и вокзал Анхальтер, западная конечная станция метро «Кни», часть улиц Бюловштрассе и Потсдамерштрассе.

В сложившихся обстоятельствах казалось, что уже почти невозможно добраться до рейхсканцелярии. Но Грейм считал, что обязан сделать все возможное, чтобы выполнить приказ. Поразмыслив, мы решили, что до Берлина можно долететь на легком самолете «Физелер-Шторьх» и приземлиться у Бранденбургских ворот».