Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

— Доктор! Есть здесь доктор? — метался Келлер.

Наконец врач-натуропат сделал несколько робких шагов, поднял веко, посмотрел в стеклянные режиссерские глаза, подержал запястье, как бы щупая пульс, вытер свои руки белоснежным платком и после некоторого молчания объявил негромко:

— Он мертв.

— Как? Мертв?.. Может быть, искусственное дыхание? Переливание крови?

— Странный случай, — пожал плечами врач, — Он совершенно остывший. Мало того. Просто ледяной.

— Убили! — горестно запричитал Келлер, — Сперва Почетным гостем избрали, а через час убили! На глазах у всех, то есть со всеобщего согласия, если не сказать — одобрения.

Осторожный Мэр высказал сомнение, не поспешным ли было решение об избрании покойного Почетным гостем города? Что-то в нем было все-таки сомнительное, провокационное… Неясное, одним словом.

— А с господином убийцей все ясно? — подскочил Келлер, — И это говорит Мэр? Первое лицо города!

Теперь всеобщее внимание было обращено на Траурный марш. Рядом с ним стоял самоотверженный Свадебный. Он просил не называть его коллегу убийцей, ибо он выиграл поединок в равной честной борьбе. И не толпе непросвещенной судить о нем! Он был оскорблен! Он защищал свою честь и достоинство!

Толпа чрезвычайно обиделась на то, что ее назвали непросвещенной. Здесь! В этом зале! Истинных ценителей! Послышались крики: «Долой! Что они себе позволяют?!» Стали требовать немедленного ареста преступников. Полковник, не зная, на что решиться, подошел к Мэру за советом.

— Полковник, ваша жизнь прошла в фантазиях. Какие преступники?

— А ваша, господин Мэр, в страхе и заблуждениях, — парировал полковник, оглядываясь в поисках сержанта Вилли. Какой-то смельчак из публики подскочил к Мэру и маленьким ножичком срезал ему полгалстука.

Толпа, уже скандируя, требовала изгнать убийцу из «Элизиума» и из города: «Вон! Вон!»

Полковник подошел к Траурному и довольно грубо потребовал сдать исторический дуэльный пистолет. Марш резко обернулся к вопящим:

— Вы мне тоже надоели! Я ухожу! Но ухожу, не прощаясь, ибо знаю, что с каждым из вас попрощаюсь отдельно.

Вид его был настолько страшен, что кто-то из первого ряда вдруг упал на колени.

— Оставьте это для новых режиссерских фантасмагорий! Вы придете ко мне. И не на коленях. А лежа! Помните: с каждым отдельно!

Траурный вдруг вытянул, словно тот был резиновый, ствол у пистолета, закрутил его винтом и протянул его полковнику с церемонной фразой: «Прошу принять на память». После этих слов оба Марша удалились.

Каприччиозо

Мэр теребил свой изуродованный галстук, то и дело нервически проверяя, на месте ли магистратская цепь с бляхой, и озирался в недоумении.

— Так было славно! Замечательный карнавал, концерт, ужин! А в итоге конфликт, смерть — и Мэр всему виной. Пастор, — обратился он к Клауберу, — вы бы хоть подошли, какое-то участие приняли…

Священник, не торопясь, приблизился, сложил руки, явно неохотно встал на одно колено, собираясь читать молитву, как, ко всеобщему изумлению и ужасу, покойник зашевелился.

— Зачем это? — поднимаясь, возмутился Режиссер, — Уведите это!

Пастора Клаубера немедленно отодвинули вглубь зала. Публика от изумления и страха перешла к восторженным аплодисментам. Режиссер невозмутимо раскланивался.

— А куда девался мой противник?

— Очевидно, отправился вас хоронить, — услужливо и иронично ответил Келлер, — Вместе с господином священником.

— Это их профессиональный долг, — снисходительно улыбнулся Режиссер, — Их дело — хоронить, а наше — продолжать праздник!

— Продолжать! Продолжать! — раздались в публике возгласы облегчения и восторга. Посыпались новые тосты за здоровье господина Режиссера, за поразительный талант господина Режиссера, за долгую дружбу господина Режиссера с городом и горожанами:

— Кудесник! Вы очаровали весь город!

— Мы избираем вас Королем карнавала!

— Побудьте с нами! Не покидайте! Вы перенесли нас в другой мир!

— Просим Короля удивить нас и развлечь!

— У меня, собственно, были другие планы… — Режиссер кланялся уже непрерывно, его осыпали лепестками роз и лилий, выхваченными в приступе энтузиазма из букетов, украшавших зал и столы.

В суматохе к Мэру подобрался врач-натуропат:

— Я практикую сорок лет. На моих глазах умерли сотни пациентов. Режиссер — фигура невероятная. Я не верю себе. Клянусь, он был холоден как лед. Ни пульса, ни малейшего признака жизни. Глаза отражали лишь потолок.

— Доктор, не морочьте мне голову. Она и так трещит.

— Да, но я теперь могу потерять практику.

— Вы ее уже потеряли.

Зал не прекращал скандировать:

— Просим! Просим! Удивить и развлечь!

— Хорошо, уговорили! — Режиссер поднял руки жестом, достойным коронованной особы, — Оркестр! Мое любимое каприччиозо! Я покажу вам мою новую работу — она навеяна мотивами вашего города. Участвуют все присутствующие. Городская мистерия! Музыка! Свет!

Музыка была приятной, даже разнеживающей. Лакеи в ливреях внесли черные длинные свечи. Высокие канделябры образовали большой круг. Пламя горело с треском, в зале стало жарко, просто угарно. Пахло чем-то сладковато-горьким, будто одновременно тлели сушеная дыня и кубинская сигара. Музыка же была все так же светла — и контраст между ней и жаром свечей создавал странное ощущение.

— Вы все здесь — мои ассистенты! — объявил Режиссер, — Я рад, что не ошибся в вас! Пройдемте же в зал! На сцену, дамы и господа!

Музыка оживилась, стала более нервной — зал заполняли знакомые фигуры. Все существовало в хаосе, появляясь и исчезая вполне неожиданно, но в этом хаосе чувствовались жесткая направляющая мысль, холодная логика Режиссера.

Все, кто так или иначе сделал карнавал карнавалом, был здесь и играл свою роль:

Ганс-трубочист пытался по своей лесенке добраться до черта.

Кураноскэ сидел верхом на компьютере, как конная статуя.

Карлик летал в петле высоко.

Мария металась с размытым портретом Анатоля, гремел гром — и она грозила небу кулаком.

Майор Ризенкампф запутался в рыболовных сетях, перекусывая их, словно резинки женских трусиков.

Матвей Кувайцев в национальном костюме отступал и открещивался от наступающей на него картины Репина «Крестный ход в Тульской губернии». Вместо церковных хоругвей над ходом маячили два переплета — черный и красный.

Пауль Гендель в паре с пеликаном исполняли новую песню «Я хочу тебя сейчас», а непорочные девицы из Капеллы снимали с себя бордово-черное белье и терлись животами друг о друга.

Дирижер с лицом мудреца и младенца пытался управлять полетом портретов. Да! Портреты композиторов с живыми напряженными лицами плавали в воздухе, стараясь уклониться от встречи с Бахом, который по-командорски настаивал на рукопожатии.

В этом карнавальном калейдоскопе ходил Александр Ткаллер с супругой, которая повторяла ему с интонацией сивиллы: «Александр! Бойся исполнения своих желаний!»

Каждого, кто был в зале, заносило в вихрь неистового каприччио. И этот каждый, переживая все происходящее, непостижимым образом мог видеть себя со стороны.

— Браво! Браво! — визжали в зале, — Непостижимо! Как вам это удается? Мир не знал такого праздника!

— Истинный режиссер — всегда гипнотизер, — изумлялся Мэр, разводя трясущимися руками.

И снова всех увлекало вихрем. В воздухе носились бокалы и бутылки, свадебные букеты и похоронные венки, огромные скрипки и разноцветный бархат. И крики, возгласы, стоны: «Вот она — радость! Вот она — „Ода к Радости“!»

Ткаллер потихоньку выбрался из толпы, охваченной безумным духом нечеловеческого веселья. Клара тотчас же последовала за ним. Доведенный почти до сомнамбулического состояния скотским весельем тех, о чьей нежной уязвимой психике он заботился так, что даже унизился до лжи, Александр все свое отчаяние обрушил на Клару:

— Не контролируй меня! Ты… Ты просто меня преследуешь! Твоя любовь — как… как сержант Вилли с его наручниками!

— Это не контроль, это участие… И сейчас оно тебе абсолютно необходимо, — Клара пропустила «сержанта» мимо ушей. Ей было важно уберечь мужа от чего-то неотвратимострашного.

— Вот как раз сейчас оно мне аб-со-лют-но не нужно! — ответил Ткаллер, — Перестань меня преследовать! Дай мне побыть одному хоть несколько часов!

Их разговор прервала староста Капеллы непорочных девиц: она никак не могла забыть обворожительного душку-танцора, который предложил ей тур вальса! Такой воспитанный! Такой галантный! Капелла должна непременно встретиться с ним! Это может стать поворотным моментом во всем их дальнейшем творчестве!

Ткаллер пообещал настойчивой девственнице непременно отыскать «душку-танцора» и, едва вырвавшись из ее цепких пальцев, столкнулся с Кураноскэ.