Вокруг света: в поисках совершенной еды - Энтони Бурден

У шотландской говядины заслуженно хорошая репутация. А шотландская дичь — куропатки, фазаны, дикие зайцы, кролики, — возможно, самая лучшая в мире. Я завер­шил свои скитания по Шотландии в Инвернессе, на Северном Хайленде, в поместье рода Кавдоров — 25 ООО акров земли. Такому человеку, как я, трудно понять, как живут представители привилегированного класса, особенно если речь идет о Великобритании. Для американцев аристократ — любой удачливый жулик, у которого больше четырех автомобилей и собственный участок прибрежной полосы в Хэмптоне. В Шотландии, как я понял, это значит совсем другое. Богатые иначе произносят слова. Все они, кажется, знакомы друг с другом. А что касается седьмого графа Кавдорского, то, по-моему, он знает буквально всех своих предков. Его семья с тринадцатого века живет на этой земле размером с Род-Айленд — земле пустошей с куропатками, лесов, ручьев, где водится форель. Центр поместья — замок, который считается, хотя этого никто и не доказал, резиденцией Макбета, тана Кавдорского. Кавдоры любезно разрешили мне остановиться в Драйнахан Лодж, в своих охотничьих угодьях. Здесь мне предстояло попробовать местную форель и скрепя сердце убить на охоте нескольких беззащитных кроликов.

Здесь действительно все по-другому. В Америке я не знаю людей, которые держали бы не только поваров, слуг и экономок, но и егерей и лесников. Я не знаю ни одного состоятельного американца из хорошей семьи, который, указав на великолепный лес с высокими деревьями и узкими теснинами, смог бы сказать: «Этот лес посадил мой пра-пра-пра-прадедушка». Здесь так красиво, что просто дух захватывает. С моей широкой украшенной медью кровати мне видна куропаточья пустошь, напоминающая шахматную доску — кустарник и вереск выжжены тщательно рассчитанными квадратами. Все это для того, чтобы создать наилучшие условия для драгоценных куропаток. У двери моего дома свободно разгуливают фазаны. Из-за косуль в этом густом лесу очень скромный подлесок. Форель буквально выпрыгивает из кристально чистых ручьев. На мно­гих милях обширной, кажущейся бесконечной территории, спускающейся к морю, создана и уже сотни лет поддерживается экологически замкнутая система.

Родди, егерь, взял меня на рыбалку и научил закидывать удочку. Я надеялся, что форель клюнет на муху. Рыбы выскакивали из ручья в нескольких футах от меня, прямо в глаза мне заглядывали, но совершенно не реагировали на наживку. Вот уж точно, нет никого глупее рыбы. Но мне было все равно. Просто стоять на берегу шотландского ручья, забрасывать удочку, потом сматывать удочку, Медленно идти вниз по течению ручья чистым, ясным весенним утром — уже само по себе блаженство. Мне было все равно, поймаю я что-нибудь или нет. К счастью, у Рут, хозяйки охотничьего домика, имелся изрядный запас форели, так что поесть было что.

Я согласился (снова телевидение!) отправиться с Родди охотиться на кроликов. План был такой: добыть несколько кроликов и принести их Рут, чтобы она приготовила традиционное рагу из кроликов и косули с капустой в красном вине. Хотя к тому времени благодаря своему камбоджийскому опыту я уже умел обращаться с автоматическим и полуавтоматическим оружием, я еще никогда в жизни не стрелял из дробовика. И никогда еще не приходилось мне стрелять по живой, дышащей, быстро бегущей мишени. Никак не одобряю охоту ради трофеев — никогда не стал бы этим заниматься, и другим не советую. Но если ты охотишься, чтобы потом съесть свою добычу, это совсем другое дело. Дело, однако, я был уверен, вполне безнадежное, потому что я не способен убить кролика и, значит, вернусь с охоты с пустыми руками. Я надеялся только на Родди. Уж он-то, закаленный профессионал, добудет нам достаточно кроликов для ланча.

Не знаю, как это получилось. Я нес ружье так, чтобы случайно не застрелить кого-нибудь из телевизионщиков или егерей, если вдруг споткнусь о кочку или оступлюсь. Я поставил его на предохранитель. Вдруг впереди, в каких-то шестидесяти – восьмидесяти футах, я увидел кролика. Мне пришлось быстро вскинуть дробовик, взвести курок, прицелиться и выстрелить — в шустрое, едва видимое маленькое существо, которое бежало своей дорогой по своей территории. Бах! Очень слабая отдача. Я вышиб дух из животного, которое издалека выглядело не крупнее клопа. Я был в полном замешательстве.

— Отличный выстрел, сэр, — сказал помощник егеря, показывая мне мокрый, еще теплый трупик.

Взяв в руки свою добычу, я с трудом удержался, чтобы не погладить ее, — такой он был славный и уютный, этот кролик. Когда я говорил, а меня снимали на камеру, голос у меня слегка дрожал.

После каждого выстрела помощник вынимал из моего ружья отстрелянную гильзу и вставлял новый патрон. И вот я заметил легкое шевеление где-то сбоку, резко развернулся, и, толкнув камеру Криса, выстрелил в очень отдаленную цель. Господи! Да я просто расстрельная машина какая-то! Теперь на моей совести уже два маленьких кролика с милыми мордочками! Это все было очень неправильно. Но, черт меня возьми, мне это нравилось! Еще пара часов — и я, пожалуй, подпишусь на охоту на куропаток.

В охотничьем домике Рут приготовила потрясающий ланч: рагу из косули и кролика, суп из крапивы, кусочки сушеной говядины, шотландские сыры, домашний хлеб. Потом все мы — Рут, Глория, чудесная сумасшедшая экономка из Глазго, помощник егеря — отправились на берег ручья. Рут накрыла ланч на переносном столике для пикника, и мы насладились не такой уж обильной добычей белого охотника.

Это было потрясающе. Сидеть и смотреть, как на склоне холма, на том берегу ручья, пасутся коровы, слушать шотландские анекдоты Глории, пить красное вино и смотреть, как вереск колышется на ветру. Трудно представить себе лучшую обстановку для ланча. И все же кое-что меня серьезно беспокоило. Когда все эти картинки будут транслировать по телевидению, когда ребята из Ассоциации защиты животных увидят, как я стреляю кроликов, меня ждут крупные неприятности. Мне вовсе не улыбается, чтобы вегетарианские террористы обрызгали меня кровью, особенно если на мне будет дорогая куртка. Единственная надежда — что у моих потенциальных противников кишка тонка нанести сколько-нибудь серьезный ущерб моему здоровью или моему гардеробу. У них в организме слишком мало белка. Но никогда нельзя быть уверенным на все сто, правда? Возможно, мне следует на всякий случай купить электрошокер.

Глава 15

Сильный, очень сильный

Итак, опять Сайгон. По утрам навещаю рынок. Курю сигареты «555». Пью пиво «333». Обосновался в «Континентале» (давно уже следовало там поселиться), прямо через дорогу от кондитерской «Живрал» и старого муниципального театра. Поблекшие фотографии отеля висят в рамках на стенах бара «Сад орхидей». Снимки относятся к 1880-м годам, на них изображены французские генералы, вьетнамцы в соломенных шляпах, колонисты в белых костюмах, наместники, рикши. На гораздо более поздних фотографиях — солдаты северо-вьетнамской армии, отдыхающие у входа в гостиницу. Через площадь находится отель «Каравелла», откуда журналисты и наблюдатели из Командования по оказанию военной помощи Вьетнаму смотрели с верхнего этажа, как бомбардировщики «В-52» и пулеметы системы Гатлинга хозяйничают в окрестностях города. Здесь останавливался Грэм Грин. Его Фаулер обычно пил внизу, в кафе, где по вечерам собирался весь Сайгон, чтобы выпить и посплетничать.

Думаю, что я «обамбучился», как здесь говорили о британских офицерах, которые слишком долго задержались в этой стране. Я помешался на Вьетнаме, я безнадежно влю­бился в него. Я пристрастился к острому супу фо на завтрак, к холодному эспрессо со льдом и сгущенным молоком в «Чун Нгуене» (вьетнамский вариант «Старбакс», только лучше), к ланчу в дешевых закусочных, где можно взять миску риса с рыбой, цыпленком или мясом. Я привык к запаху жасмина, франжипани, дуриана, рыбного соуса, к постоянному гулу и урчанию мотоциклов. Я научился ходить так, чтобы торговкам было удобно меня огибать, — всем этим женщинам с коромыслами: с одной стороны котелок с лапшой, с другой — множество мисок. Люди здесь симпатичные, а еда неизменно вкусная.

Линь очень переменился с тех пор, как познакомил меня с мадам Нгок. Несколько недель назад он был сама подозрительность. Нервничал по любому поводу. Когда я сказал ему перед отъездом в Нячанг, что Филипп прогуляется по городу, а потом присоединится к нам в Кантхо, лицо его окаменело — непредвиденные, а значит, неприятные обстоятельства. Ему надо проконсультироваться в Народном комитете, сказал он. Все наши действия отслеживаются. Неожиданное пополнение в наших рядах — это осложнение. Кто этот Филипп? Какие у него намерения? Он тоже журналист? Он французский гражданин или американский? Когда подали напитки в баре безвкусно оформленного ресторана «Рекс», и я вышел в туалет, Линь последовал за мной. Линь последовал туда за мной и демонстративно долго мыл руки, рассматривая себя в зеркало, — хотел удостовериться, что у меня нет в туалете какого-нибудь тайника, что я не шепчу что-нибудь в микрофон спутникового передатчика.