Чародей в ярости. Чародей-странник - Кристофер Сташеф

Марианна нахмурилась, покачала головой:

— А в чем же тут будет помощь?

— Король Туан пойдет походом на север — рано или поздно. И когда он тронется в путь, мы дадим весточку для вас, чтобы ведьмы собрались поближе к полю главного сражения и помогли нам.

— Помочь в бою? — переспросила Марианна, широко раскрыв глаза. — Но как?

— Об этом мы тоже расскажем, но позднее. Просто будьте готовы.

Девушка медленно кивнула:

— Я, правда, не совсем понимаю… но верю вам обоим и сделаю, как вы просите.

— Вот и умница! И не волнуйся, ты сама поймешь многое! Ничего слишком трудного не будет. Надо просто собраться в некоем месте и напасть на некую часть войска колдуна.

— Будь по-твоему, — не слишком уверенно кивнула Марианна. — Но как же я узнаю, что надо делать и когда?

— Кто-нибудь скажет тебе об этом. С сегодняшнего дня тебя зовут… Эсмеральда, и по этому имени тебя будут знать все остальные, кто восстанет против Альфара. Так что… как только кто-то явится и скажет, что принес весть для Эсмеральды от Керна (Род снова пожалел о том, что выбрал для себя это прозвище), ты поймешь, что это весть от меня.

— Но почему я не могу называться Марианной?

— Чтобы никто не мог предать тебя. Если кто-то донесет Альфару об изменнице по имени Эсмеральда, он не поймет, кто это на самом деле.

— А Керн — не настоящее твое имя?

«Хотелось бы верить», — с тоской подумал Род.

— Имя как имя. Самое главное как раз в том, чтобы мы не знали настоящих имен друг друга. Ну, согласна? Станешь Эсмеральдой и будешь делать то, о чем мы тебя просим?

Марианна медленно кивнула:

— Да. Если вы и вправду думаете, что только так я могу вам помочь.

— Молодчина! — Род сжал ее руку, ощутив небывалое облегчение. У него словно гора свалилась с плеч. Девушка была так юна и нежна, и страшно было представить ее в пыточных камерах Альфара. Лучше было оставить ее там, где бы она была в безопасности. — Ну а теперь… будь так добра, пойди успокой своего дружка Дольна, ладно? А то у меня такое чувство, будто ему все еще не терпится сунуть мне нож под ребра.

— Да-да, конечно. — Марианна покраснела и поспешно встала. — Спасибо вам, люди добрые.

Она отвернулась и направилась к своему ухажеру.

— Похоже, она тут же про тебя забыла, — едва заметно усмехнувшись, заметил Саймон.

— Конечно. Так и должно быть, верно? — Род смотрел на Дольна, а тот не спускал глаз с лица Марианны. Но вот он взял девушку за руку, и Род со вздохом повернулся к Саймону и Фларану. — О, юная любовь! Разве это не прекрасно?

— Воистину это прекрасно, — согласился Саймон, глядя на молодую парочку через плечо Рода. — Но я все думаю о том, друг Оуэн, что в ее словах была изрядная доля истины… я не о том, что мысли о славе и величии были ее собственными, нет, — а о том, что те семена, что сеет Альфар, падают на благодатную почву.

— Ну да, само собой! Человека трудно загипнотизировать, если он сам того не желает! — Род вдруг перешел на интеллектуальную речь. — А этот дистанционный гипноз не сработал бы настолько безотказно, если бы Марианна не страдала комплексом неполноценности.

— Не… полноценности? — выпучил глаза Фларан. — Но как же так? Ведь колдовской дар возвышает нас над другими людьми!

Род не пропустил мимо ушей местоимение «нас».

— Да, но тем, кто наделен таким даром, так не кажется. Они понимают лишь, что они отличатся от других, что если другие поймут, насколько они от них отличаются, то тогда никто их не будет любить. — Он пожал плечами. — А когда тебя никто не любит, ты становишься неполноценным. Я понимаю, звучит не слишком убедительно, но на деле все так и есть. Так устроен разум человеческий. И поскольку считать себя ничтожеством человеку нестерпимо, довольно скоро чародей начинает себе твердить, что он вовсе не ничтожество и что все косо смотрят на него только потому, что завидуют ему. А люди действительно косо смотрят на ведьм и чародеев уже не первую сотню лет.

— Верно! — ухватился за эту мысль Фларан. — Это так и есть! Дело не только в том, что нам кажется, будто другие нас недолюбливают!

— Конечно! Очень легко ощутить себя преследуемым, когда это на самом деле так. Но ведь это должно означать, что ты — еще хуже, чем ничтожество. — Род описал указательным пальцем обратную дугу. — Если люди смотрят на тебя искоса и если это хорошие люди, которые тебе всегда нравились, а потом вдруг почему-то начали тебя недолюбливать, то получается, что ты почему-то стал человеком второго сорта, гадким, дурным! Но кто способен счесть себя законченным мерзавцем?

— Мерзавцы, думаю, способны, — быстро ответил Фларан.

— Вот именно! — развел руками Род. — Вместо того чтобы сказать себе: «Я — человек второго сорта», люди говорят: «Я мерзавец». Им больше по душе быть первосортными негодяями, нежели второсортными добряками.

Фларан окончательно растерялся. Он смотрел на Рода, не мигая.

— Либо! — Род поднял указательный палец. — Либо ты решаешь, что ты — не злодей и что ты при этом — не человек второго сорта, и что не любят тебя исключительно потому, что завидуют тебе. Косые взгляды — лишнее подтверждение того, что ты лучше, чем они. А они просто боятся конкурентов и готовы уничтожить тебя, потому что ты представляешь для них угрозу.

Фларан медленно поднял голову. Род увидел в его глазах огоньки понимания.

Род пожал плечами:

— В какой-то степени таким отношением к жизни и окружающим отличаются все ведьмы и чародеи. Оно называется «паранойя». Однако они стараются не давать волю своим чувствам. Они понимают, что даже в том случае, если их самооценка правдива, то правда есть и в том, что их соседи — люди по большому счету хорошие, что также недалеко от истины. А если у человека, наделенного колдовским даром, есть хоть капля самоуничижения, то он видит свои грехи столь же ясно, как и свои способности, и тогда ему удается держать свои комплексы в узде. Это нечто вроде попытки удержать равновесие, балансируя между паранойей и реальностью. Но такие люди становятся легкой жертвой промывания мозгов… ну, то есть для чар, напускаемых Альфаром.

Фларан отвел взгляд и уставился на крышку стола. Он сильно побледнел, его руки дрожали.

Род смотрел на него и качал головой, печально улыбаясь.

«Бедный малый, — думал Род, — ни в чем не повинный бедолага». Наверное, в каком-то смысле Фларан предпочел бы остаться изгоем до конца дней своих. Вероятно, довольно-таки болезненно ему было узнать о том, что его чувства если не нормальны, то по крайней мере стандартны для его состояния. Родиться эспером само по себе было не слишком приятно, а еще неприятнее было узнать, что в этом нет ничего исключительного.