Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства - Андрей Буровский

У туристов, впервые посещающих музеи под открытым небом, где хранятся памятники деревянного зодчества (они есть в Суздале, под Новгородом), обязательно возникает вопрос: что, отдельных комнат ни у кого вообще не было?! Нет, ни у кого не было. И… это… у супружеских пар не было?! Не было. А как же… А вот так. А дети?!

Но в том-то и дело, что никого в те простенькие времена особенно не волновало — видят дети чьи-то половые действия (в том числе и половые действия родителей) или не видят. Даже лучше, чтобы видели и учились. Дети и учились, и не только на примере всевозможных животных, домашних и диких, но и на примере своих ближайших родственников.

В традиционной русской избе веками топили «по-черному» — то есть без дымохода. Дым во время протопки выходил в двери, а сажу после протопки сметали веничками из крылышек кур или диких куриных — рябчиков, тетеревов, глухарей. Топить по-черному выгодно и удобно в том смысле, что при этом расходуется примерно втрое меньше дров — сплошная экономия!

В XV веке только самые верхи общества строили дымоходы. В XVI веке по-белому топят в основном в городах, и то лишь у верхушки населения. Теперь же, в XVII веке, практически все горожане и очень многие сельские жители заводят печи с трубами — по-видимому, их не смущает необходимость тратить больше дров. «Тратить больше дров» в бытовой практике означает необходимость чаще ездить в лес, совершать больше трудовых усилий или тратить больше денег, оплачивая труд других. И люди на это идут, что говорит об очень серьезных изменениях в общественном сознании.

Но и в XVII веке не так уж мало крестьянских изб топится по-черному, сохраняя эту старую традицию.

Разделенные на комнаты разного назначения, большие по площади дома богатых горожан уже больше похожи на то, что мы сами привыкли называть «домом», но и в них почти нет знакомой нам мебели.

То есть стол и скамейка — это родные, что называется, предметы. Хуже то, что в доме почти ничего другого нет… Не только шведской стенки или удобного современного кресла; не только нет дивана, на котором можно было бы свернуться и подремать после обеда — изобретение этих обычнейших предметов таится в дали не познанных еще времен.

Но и шкафы, шифоньеры, трюмо, кровати, письменные столы, стулья — всех этих элементарнейших, повседневно необходимых вещей нет в доме русского человека. Встретить их можно разве что в доме человека, близкого ко двору и привезшего их из зарубежных западных стран (скажем, у боярина Артамона Сергеевича Матвеева). Ну и в домах «немцев» на слободе Кукуй, конечно.

И любые «тряпки», и дорогие вещи, и запасы, и книги — все это складывают в сундуки. Спят на лавках, на тех самых, на которых сидят днем. К тому же в домах темновато — окна в них маленькие, и стоит набежать на солнце тучке, как становится совсем пасмурно.

Вообще в доме как-то очень уж мало вещей, и они неудобные, грубые. Мы привыкли к вещам, соразмерным для нас, — маленьким и удобным. Привыкли, что поломавшиеся вещи легко и просто заменить. По современным представлениям, все эти сундуки и скамейки добротны, надежны, прочны, но очень уж грубы и примитивны.

К тому же окна не открываются, нет форточек. И летом, когда в доме прохладно, и зимой, в натопленном доме, попросту говоря, душно. По-видимому, привычные московиты вовсе не испытывают от этого особых страданий, но с тем же успехом могу сказать — и в современной… ну, почти что в современной России, еще в 1970–1980-е годы, по крайней мере некоторые сельские жители закупоривали на ночь свои дома так, что городской, привычный к форточкам человек в них попросту начинал задыхаться.

Не раз в различных экспедициях автору этих строк доводилось сталкиваться с ситуацией, когда «экспедишники» дружно вопили хозяину дома: мол, давайте наконец откроем окно! А хозяин качает головой и укоризненно говорит что-то типа: «Сквозник же…» А его супруга смотрит на бедных городских с выражением сочувствия и ужаса, как на рафинированных самоубийц. Причем только что эти милые люди сидели на лавочке и без всякого вреда для себя вдыхали свежий вечерний воздух, напоенный запахом цветущих растений, сохнущего сена и влаги. Но стоит им отправиться спать — и тут же появляется железная необходимость любой ценой отгородить себя от струй свежего воздуха, совершенно непостижимая и неприятная для городского «экспедишника».

Такую же точно ситуацию описывает Джеральд Даррелл в своей книге «Земля шорохов», где аргентинцы ложатся спать в горной хижине, только «тщательно прикрыв окно и двери, чтобы смертоносное дыхание ночи не проникло внутрь (между прочим, всю предшествующую ночь эти аргентинцы проспали на воздухе без всякого вреда для себя)».

Так вот, для современного россиянина… по крайней мере для абсолютного большинства россиян, невозможность проветрить помещение была бы неприятной и даже попросту мучительной.

Как и обилие насекомых, особенно тараканов. «Искаться» — это обычнейшее занятие для сельских жителей еще в начале XX века. И что такое «искаться», вы знаете? А это вот что: один или одна ложится на колени головой к другу (подруге), а та перебирает волосы, выцепляя там насекомых, в первую очередь вшей. Выглядит не очень «аппетитно», согласен, но таких малоприятных деталей довольно много в жизни людей того времени. Искались ведь не только на Руси. В Европе этот обычай тоже бытовал все Средневековье, а уничтожила его урбанизация быта. Начиная с XVII–XVIII веков слишком много людей в Британии, Скандинавии, Голландии, Северной Франции начали жить в проветриваемых домах, мыться чаще, чем раз в неделю, следить за чистотой белья и получили представление о пользе мытья рук и чистки зубов.

До этого во всех аграрно-традиционных обществах очень много всего «неаппетитного». Описание, скажем, традиционного дома скандинавского крестьянина способно вызвать попросту тошноту, в том числе у современных шведов и норвежцев. Было в этом доме почти всегда холодно (экономили древесину для протопки) и сильно пахло несвежей мочой — в моче стирали, и потому в земляном полу делалось углубление, в которое мочились все домочадцы; так сказать, не покидая жилья, впрок запасали необходимое в хозяйстве.

А обычай молодых мам высасывать сопли из носа младенцев исчез совсем недавно; в Британии он отмечался в эпоху наполеоновских войн (как яркий признак некультурности батраков, мелких фермеров и прочих малообразованных слоев населения); в Германии он описывался в конце XIX века, а в России зафиксирован последний раз еще в 1920-е годы, уже перед коллективизацией.

В качестве навязчивого штампа из книги в книгу воспроизводится одно и то же, достаточно забавное утверждение: мол, на Руси жили чистоплотнее! «У них в Европе» и бань-то не было, жили грязнулями, а у нас что ни неделя, то в баню ходили!

Вообще-то представления о гадких европейцах, погрязших в свинстве, пожалуй, все-таки нуждаются в разъяснении. Примерно до конца XIV века «банные» традиции Руси и остальной Европы почти ничем не различаются. А вот века с XV в Европе начинается самый настоящий экологический кризис: густые леса, еще в XII–XIII веках покрывавшие большую часть Франции, Италии и Британии, исчезают. То есть обеднение природы началось там и раньше — уже в V веке, на самом рубеже Средневековья и античного времени, в Галлии (будущей Франции) исчезает зубр, дикий тур, чуть позже — и дикая лошадь-тарпан. В X веке зубры исчезают и в Британии, а в XII столетии в Ирландии истребляют удивительное и прекрасное животное — большерогого оленя. Этот удивительный зверь с рогами-лопатами в размахе до четырех метров у крупных самцов — близкий родственник лани, но размерами превышал лося. Его и называли «ирландский лось»: быстро бегать он не мог, мешали колоссальные рога, и во всей Европе он исчез еще в доисторические времена. В Ирландии на колоссальных доисторических зверей охотились до XII века, а потом перестали их встречать.

На востоке Германии, в Польше и в XIII, и даже в XV веке еще много и зубров, и туров, и тарпанов, но западные области Германии, по Рейну, к XV веку тоже оказываются в зоне экологической катастрофы.

Нет лесов! А того, что есть, катастрофически не хватает на всех. Тогда и появляются классические сказки про дровосеков (очень почтенная профессия, между прочим!) и про «бедных людей», которые собирают хворост в лесу. Много ли смогут принести сушняка вдовы и сироты, да еще в местах, где у них полно конкурентов?! А вот получается, что многие «неполные семьи» без главного кормильца так зарабатывают на жизнь, потому что топливо стоит несоразмерно дорого.

Теперь и Робину Гуду, и отрядам восставших французских крестьян будет уже некуда прятаться, это вам не XIII век! Владельцы лесных угодий потирают руки, а в законодательство вносятся все новые статьи, все строже карающие за порубку чужого или общественного леса. Доходит дело до того, что свалить чужое дерево становится опаснее, чем совершить предумышленное убийство.