Конторщица 2 - А. Фонд

Эх, если б я знала, чем всё обернется…

Но буду по порядку.

Стою, я, значит, в очереди к кассе, нагребла полный поднос еды (и супчик тоже!) и тут какой-то сухонький сморщенный старичок подходит такой и говорит мне с удивлением:

— Лида Скобелева?

— Здравствуйте, — кивнула я и уточнила. — Мы знакомы?

— Ну а как же! — расцвел улыбкой дедок. — Вы же у меня дважды лечение проходили, я профессор Вайсфельд, забыли разве?

Я похлопала глазами.

— Ладно, давайте знакомиться заново, — снисходительно усмехнулся профессор Вайсфельд. — Позвольте представиться — Яков Давидович Вайсфельд, профессор, заведующий общепсихиатрическим отделением № 2.

Я зависла.

— Надеюсь, вы же не будете возражать, если мы сядем за один столик? — сказал Вайсфельд непреклонным тоном. — У меня есть ряд вопросов касаемо вашего психического здоровья после моего лечения.

Как раз подошла моя очередь расплачиваться, поэтому я машинально кивнула. Да и у меня есть ряд вопросов к милейшему профессору (кто бы подумал, что Лидочку в дурке аж целый профессор лечил! Причем дважды!).

Мы уселись за столик в углу и приступили к еде.

— Расскажите, Лида, как у вас сейчас обстоят дела? — начал профессор, когда мы покончили с супчиком и перешли ко второму.

— Нормально, — дипломатично ответила я и отпила компот (он тут оказался вкусным, впрочем, как и вся остальная еда).

— Нет-нет-нет! Меня такой ответ категорически не устраивает! — возмутился Вайсфельд и с удвоенной агрессией начал пилить отбивную. — Кстати, мой аспирант Саша Каценеленбоген как раз пишет кандидатскую на эту тему. Жаль, что он сейчас уехал на конференцию в Новосибирск, да и сам изрядный шалопай, но тема очень актуальная. Так вот, мой первый конкретный вопрос — вы сейчас голоса в голове так и продолжаете слышать?

Я чуть не подавилась картофельной запеканкой.

— Н-нет, — закашлялась я.

— Жаль, очень жаль, — задумчиво поковырял отбивную профессор. — Как бы это пригодилось для статистики…

Я не знала, что и сказать.

— Подумайте, а есть ли у вас тремор рук при воспоминании о тех голосах? Головные боли? — профессор вытащил изрядно мятый блокнот из кармана белого халата и приготовился записывать.

— Какие воспоминания? Что за голоса? — удивилась я. — Яков Давидович, вы меня извините, но вряд ли я хоть чем-то могу вам помочь. Понимаете, я же ничего, абсолютно ничего, об этом не помню!

Вайсфельд удивлённо-заинтересованно хмыкнул и что-то торопливо записал в блокнот.

— Более того, мне кажется, что я вас впервые вижу. — Продолжила я. — И я даже не знаю, почему я лечилась в дурке… извините, в психиатрическом отделении… тем более аж целых два раза!

Вайсфельд взглянул на меня из-под очков и возбужденно воскликнул:

— Занятно! Занятно!

Я скептически посмотрела на него, ничего занятного, мол, не вижу.

— Простите, увлекся, — чуть смутился профессор и водрузил очки обратно на переносицу, — но согласитесь, это же как для науки интересно, что все ваши неприятные и пугающие воспоминания были вытеснены. Вы всё благополучно забыли!

— Какие воспоминания? — я решила чуток повернуть беседу в более конструктивное русло. — Расскажите, будьте добры!

— Но раз ваш разум сам противится этим воспоминанием, то я не уверен… — замялся профессор.

— Ну, а как же я могу вам помочь в статистике, если сама ничего не помню? — подтолкнула докторишку я, нажав на самое больное место — научную алчность.

— Да, вы правы… вы правы… Ну, что ж, тогда слушайте. Первый раз, Лидия, вас привезли к нам в смирительной рубашке, уж извините, за неприятные воспоминания, — извиняясь, пожал плечами профессор, — вы тогда были крайне агрессивны.

Я тоже пожала плечами, мол, что ж поделать, бывает.

— Вы кричали, что попали к нам из 3030 года, что вы — гражданка Якутской Советской Империи и ваша цель — спасти СССР. Представляете? А перед этим, в деревне, где вы жили, вы на свадьбе сестры бычьей кровью все столы залили. Еле-еле мы вас привели тогда в себя.

Профессор вздохнул. А я сидела в шоке (мягко говоря).

— Очень долго мы вас потом лечили. Почти полгода вы восстанавливались.

Я скривилась.

— Потом вы выздоровели, даже в училище поступили, мы регулярно наблюдали, — продолжил доктор. — И вот однажды пошел рецидив — вас опять привезли, и вы утверждали, что попали в тело Лиды уже из 2020 года, что там как раз какой-то смертельный вирус накрыл всю планету, эпидемия, что люди тысячами умирают, сидят дома и на улицу не выходят по полгода. Фантастика! И тоже рвалась спасать СССР, призывали убить какого-то «меченого». Очень интересные у вас были галлюцинации, причем при этом очень даже логичные. Тогда мы вас еще дольше лечили… мда…

Я пораженно сидела и не знала, как всё это и комментировать.

— У нас тогда как раз Элеонора Рудольфовна в хозяйственном отделе работала она вас своему сыну присмотрела, и вы потом замуж за Валерку вышли, — улыбнулся Вайсфельд, видимо, чтобы нивелировать шок после своего рассказа, — Валерий — творческий человек, но абсолютно не самостоятельный и не приспособленный к жизни. А вы хозяйка хорошая, а после наших препаратов почти не разговаривали, улыбались только. Ничего не спрашивали. Она вас потом в депо «Монорельс» машинисткой-конторщицей устроила. Вы, кстати, там до сих пор и работаете?

— Да, работаю, — кивнула я, задумчиво, — в институт вот поступила. В Партию заявление подала. В нашей газете рубрику для женщин веду…

— Так это вы?! Вот как! — восхитился профессор, радостно потирая руки. — А я ведь говорил Иванову, что именно моя методика более эффективна, но она долгоиграющая и пациенты раскрываются лишь со временем. А у вас еще и творческий потенциал открылся! Очевидно, надо патентировать… да… надо… Эх, Иванов теперь умрет от зависти!

Вайсфельд задумчиво уставился в потолок, чему-то мечтательно улыбаясь (может представил, как препарирует мой труп перед научным сообществом).

— Лидия, вы же не против, если мы вас на обследование пригласим? — спросил он вдруг. — Это архиважно для советской науки!

— Ой, мне сейчас некогда! — замахала головой я. — Я замуж вот-вот выхожу, на днях почти, суета, вообще времени нету. Да и мой будущий муж вряд ли одобрит.