Последнее отступление - Исай Калашников

Отметить свой день рождения Евгений Иванович пригласил своих давних друзей — Моисея Израилевича Родовича и Андрея Кузьмича Кобылина. Родович был весел, шутил с женой Евгения Ивановича, посмеивался над Кобылиным, над своей женой, стареющей красивой женщиной. Когда выпили за именинника, за его жену и за здоровье всех присутствующих, Родович сказал:

— А теперь за атамана Семенова, за то, что он стал главой временного правительства Забайкальской области.

Рюмка в руке Рокшина чуть заметно дрогнула. Это была для него новость. Заметив его удивление, Родович, улыбаясь, спросил:

— Что, не рад?

— Почему же… — Рокшин знаками показал жене, чтобы она увела женщин в другую комнату и повторил: — Почему же…

А на самом деле не радовался новости. Правительство, хотя и временное, создано. Кто в нем? Нетрудно догадаться — казачья верхушка, люди старой, царской закваски, ненавидящие само слово «социалист». Какая уж тут гармония!

— Я, разумеется, разделяю вашу радость, — осторожно начал он. — Однако есть у меня и серьезные опасения. Семенов добивается власти лично для себя. Будет ли он лучше большевиков, узурпировавших завоеванную народом власть, еще не известно. Превыше всего, господа, я ценю свободу и широкую представительную демократию.

— Ты не на митинге! — поспешно напомнил Родович.

— Свобода? Ты кому про нее толкуешь? — Кобылин взмахнул рукой, поймал муху, пролетавшую мимо, осторожно расправил крылья и посадил под стакан. Муха жужжала и билась о стекло. — Вот она, твоя свобода в наглядном естестве. Мухе, дуре, кажется, что ее выпустили на свободу, ткнется сюда, ткнется туда — стена, сквозь все видно, а не вылетишь. Мы, брат ты мой, не мухи, нас светлым стаканом не обманешь. Будь Семенов хоть черт с рогами, но даст простор торговому человеку — милости просим.

— Так, Андрей Кузьмич… — подтвердил Родович. — Ты, Евгений Иванович, не обижайся на это. Свои мы люди, и говорим с тобой открыто.

— Да-да, я понимаю… — Рокшин поворачивал рюмку с вином, лихорадочно обдумывал, как ему быть. Разговор этот не просто дружеская беседа за столом. Купцы дают недвусмысленно понять, что они ставят на Семенова. Но воинство атамана уже успело прославить себя порками, расстрелами в захваченных деревнях, о семеновцах говорят с отвращением даже люди, далекие от большевиков. Это что-нибудь да значит. Не допустить бы ошибку, связав себя с теми, кто не имеет, возможно, будущего.

— Ты что-то замолчал? — спросил Родович. — Дело тут простое, Евгений Иванович. Для нас нет пока ничего, что было бы хуже комиссародержавия.

— В конце концов Семенов — человек военный, полагаю, он предоставит гражданское устройство сведущим людям. — Рокшин мало верил тому, что говорил, но надо было как-то сохранить свое лицо. Он пойдет с купцами. Иной дороги нет. В сущности ведь не так уж и важно, есть ли будущее у людей атамана Семенова, важно то, что будущее есть у этих людей…

— Гражданское устройство — дело не завтрашнего дня, — сказал Родович. — Прежде всего надо лишить Совет власти. И мы в силах это сделать. Вот слушай…

План Родовича прежде всего привлекал безопасностью. Организаторы выступления против Совета, даже при плохом исходе, останутся в тени. План очень прост. Бывшие офицеры, адвокаты, чиновники должны будут организовать митинг, пригласить на него верхушку Совета и разжечь против нее ненависть толпы. Это первая часть плана. Осуществить ее легко будет Рокшину. Вторую часть Родович брал на себя. Он обещал привести на митинг десятка три-четыре хорошо вооруженных анархистов, которые должны будут арестовать руководителей Совета. После этого надо поднять казаков Зауды, разоружить Красную гвардию.

— Мысль неплоха, — после раздумья сказал Рокшин. — Но это еще не план, а всего лишь идея плана. Его надо будет разработать до мельчайших подробностей. Завтра этот вопрос я поставлю на обсуждение комитета нашей партии. Вероятно, мы договоримся с правыми эсерами и анархистами о совместных действиях. — Рокшин взъерошил мысок волос на голове, поднял рюмку, предложив выпить за удачу.

Проводив гостей, он сел в кресло, закурил. Все получилось не так уж плохо. Если план не сорвется, можно будет с самим атаманом говорить на равных.

— Не сыпь пепел под ноги! — сердито сказала жена.

Он взял со стола пепельницу, поставил на колени, досадуя, что она прервала его мысли, и не осмеливаясь высказать свою досаду. Женился он совсем недавно. До этого его Лида была замужем за офицером, убитым в самом начале войны. Ему не следовало бы жениться на вдове. Лида — женщина своенравная, острая на язык, почти с первых дней их совместной жизни стала относиться к нему насмешливо-высокомерно, а он никак не мог понять перемены, произошедшей с ней, пока Лида довольно прозрачно не намекнула, что он, как мужчина, ничего не стоит против ее первого мужа. Ошеломленный, униженный, он сразу не нашелся с ответом, а потом, подумав, решил ничего не говорить — не время устраивать семейные драмы. И, видимо, зря так решил. С тех пор он постоянно чувствовал себя ее должником и никак не мог отделаться от этого противного чувства и терпеливо сносил ее язвительность. Но ничего… Если все пойдет так, как сегодня задумали, уладится и этот вопрос. Лида поймет, что он сто́ит и значит, и уже не осмелится задевать его самолюбие. Только бы получилось! Надо действовать, действовать…

Однако, как ни велико было его нетерпение, действовать он стал осторожно, обдумывая каждый свой шаг. Одна ошибка — и тюрьма. При одной мысли о камере с решетчатым оконцем кончики его сухих пальцев неприятно немели.

Страхуя себя от подозрений, он стал чаще заходить в Совет, даже заглянул к Серову и спросил, не может ли быть чем-нибудь полезен, но тут же пожалел об этом.

— Вот как! — насмешливо прищурился Серов. — Не идет тебе, Евгений Иванович, роль новобранца.

Рокшин понял, что перестарался, и поспешил поскорее убраться восвояси.

Сколотить силы, способные одним ударом покончить с Советом, оказалось не просто. Люди, правда, были. В союзе строительных рабочих, который он создал в свое время, народ подобрался надежный. Особенно нравился Рокшину остролицый мужчина с черной как смоль подковообразной бородкой. Он говорил мало, сдержанно. За всем этим угадывалась внутренняя дисциплина, свойственная кадровым военным. Но стоило с ним заговорить о большевиках, и чернобородому изменяла выдержка, от его лица отливала кровь, руки сжимались в кулаки. На таких, как он, можно было положиться полностью, и Рокшин сделал его своим помощником, посвятил в план свержения Совета, через него держал все связи. Чернобородый создал из «строительных рабочих» ударную группу, договорился с казаками Зауды. Но оружия мало. Нужны винтовки, пулеметы. На отряд анархистов Рокшин не очень надеялся — сброд, легализованная шайка мародеров, в решительный момент они могут просто-напросто удрать или, что вероятнее всего, воспользовавшись суматохой, примутся грабить.

Рокшин поделился своими опасениями с Чернобородым, тот с ним согласился и сказал, что людей, оружие можно заполучить в Березовском гарнизоне.

— Ничего не выйдет, — возразил Рокшин. — Конечно, солдаты там разбалованные, еще недавно они торговали всем — от исподних штанов до походных кухонь, но в последнее время большевики навели там порядок…

— В гарнизоне у меня есть знакомый, — с недоброй усмешкой сказал Чернобородый. — Попробую потолковать с ним.

— Кто он?

— Бывший поручик Стрежельбицкий. Друг детства…

— Что вы! Стрежельбицкий — большевик, хотя и…

— Он такой же большевик, как я китайский мандарин. Прежде всего он сволочь первостатейная, вероломный и подлый негодяй.

— Что вам о нем известно? — заинтересовался Рокшин.

— Мы с ним выросли вместе. Отец мой держал конный завод, управлял им отец Стрежельбицкого. У Яшки с детства криводушие. Бывало, вместе с ним сотворишь что-нибудь, а он пойдет и наябедничает, все свалит на меня. Сам — чистенький. Последний раз встретились с ним на фронте, перед революцией. Оба мы стали офицерами. Только он в штабе околачивался, а я месил окопную грязь. Время трудное, солдаты не повинуются. А дашь в зубы, зверем на тебя смотрят. И надо же было случиться, что Яшка приехал ко мне не раньше не позже, а в тот день, когда солдаты стали срывать погоны с офицеров. Мы сидели с ним в землянке, когда пришли солдаты и потребовали явиться на митинг. Яшка перепугался, хватает меня за руку, просит: «Помоги скрыться!» Но где тут поможешь! Солдаты от нас ни на шаг. Привели, толкнули в орущую, обезумевшую толпу. Хорош митинг! Командир полка лежит на земле в грязи, мундир изорван в клочья. Кругом кричат: «Кровопийцы-золотопогонники — смерть вам!» Схватили нас, рвут погоны, толкают, дергают. Слышу, вопит Яшка: «Стойте солдаты! Не равняйте меня с этим! Он сын богача, мой отец всю жизнь у них был слугой. Я такой же, как вы, солдаты!» Толпа притихла. А Яшка выхватил револьвер, шагнул ко мне: «Смерть паразитам!» И выстрелил. Очнулся я через три дня в лазарете…