История нацистских концлагерей - Николаус Вахсман

Евреи

«Не хотел бы я быть евреем в Германии», – язвительно заметил Герман Геринг 12 ноября 1938 года на встрече главных нацистских бонз, посвященной политике антисемитизма и состоявшейся спустя лишь несколько дней после санкционированного на государственном уровне погрома, охватившего Германию, когда озверелые толпы нацистов поджигали и разоряли тысячи синагог, принадлежавших евреям магазинов, избивали и оскорбляли десятки тысяч евреев, сотни которых умерли, погибли или были доведены до самоубийства распоясавшимися эсэсовцами и их приспешниками[1002]. Погром этот стал кульминацией почти шести лет нацистского террора, предусматривавшего постепенное, но неуклонное исключение евреев из социальной, культурной и экономической жизни Германии, поощряемое самыми экстремистскими силами снизу и сверху. Для евреев становилось невозможно жить в Германии, и приблизительно половина из почти 500 тысяч евреев покинули отечество в течение довоенных лет, несмотря на все потенциальные сложности, связанные с жизнью за границей, полицейские и бюрократические препоны нацистов и трудности с получением виз. Оставшиеся евреи – обобранные, загнанные в изоляцию и униженные – оказались лицом к лицу с трагическим будущим, то есть в ловушке, именуемой Третий рейх[1003].

О том, как жили евреи в довоенной нацистской Германии, уже говорилось выше, хотя в принципе вскользь и обязательно в связи с концентрационными лагерями[1004]. Существует очень простое объяснение этому: за исключением недолгого периода погрома, лишь небольшая часть еврейского населения была заключена в лагеря. В довоенные годы антисемитская политика сфокусировалась на другом – на школах, на местах работы, на судах, на улицах. И все же преследование евреев в довоенных лагерях никак нельзя оставить без внимания, поскольку именно институт концлагерей возглавил антисемитский террор, именно там зарождались и отшлифовывались радикальные методы, которые впоследствии нацисты распространили на всех без исключения евреев страны[1005].

Взять хотя бы расовое законодательство. Общеизвестный факт, что сексуальные отношения между евреями и неевреями считались тяжким преступлением, и никто в рейхе и не думал подвергать сомнению эти ограничения. Но, невзирая на то что поговаривали об официальном запрете с самого 1933 года, на первых порах режим все же не решался вводить их и явно выжидал. С весны 1935 года местные нацистские головорезы, явно не удовлетворенные и обстановкой в Германии, и тем, куда, по их мнению, двигалась диктатура, взяли дело в свои руки и стали подвергать нападкам смешанные браки. Полиция, в свою очередь, летом 1935 года стала бросать многих «осквернителей расы» в концентрационные лагеря. Немецкие суды еще не имели законной возможности для вынесения им приговоров, а вот полиция и СС имели. «Чтобы положить конец его чувственной распущенности и ненасытности, – как отмечалось в официальных документах магдебургского гестапо в отношении одного еврея, обвиненного в интимной связи с его домоправительницей-христианкой, – совершенно необходимо поместить его в концентрационный лагерь»[1006]. Число подобных случаев уменьшилось лишь с введением Нюрнбергских законов в сентябре 1935 года, которые формально превратили евреев во второразрядных граждан и поставили вне закона как внебрачные отношения, так и браки «арийцев» с евреями, чреватые для виновных мужчин тюрьмой или лагерем (женщины не подпадали под закон). И теперь гестапо могло подвергать всех «осквернителей расы», в основном мужчин, а также подозреваемых в «особо серьезных» нарушениях расовых законов, впоследствии и женщин-евреек («еврейских шлюх», по выражению одного офицера полиции) превентивному заключению[1007].

Концентрационный лагерь также привнес нечто новое, когда дело касалось выезда евреев за границу. Принудительная эмиграция являлась основной целью антисемитской политики нацистов в конце 1930-х годов[1008]. Но полиция уже накопила богатый опыт в концентрационных лагерях. С 1935 года гестапо, как правило, подвергало превентивному аресту немецких эмигрантов, решивших возвратиться в Германию, приписывая им «разнузданную пропаганду» во время пребывания их за границей[1009]. Среди них было много сотен евреев. Прежде чем они были снова освобождены, обычно по истечении шести месяцев, гестапо настаивало на том, чтобы они вновь покинули страну, уехав предпочтительно в Палестину или куда-то еще. Незадолго до этого выход евреев на свободу был возможен при условии их немедленного выезда из Германии; возврат в рейх карался пожизненным заключением в концентрационном лагере[1010].

Довоенные лагеря возвестили о будущем переходе в наступление на евреев по всему фронту. Мало того что заключенные в концентрационные лагеря евреи стали первыми евреями, кого нацисты стали помечать желтой «звездой Давида», вдобавок довоенные лагеря служили «двигателем радикализации» антисемитской политики, как считает историк Юрген Маттеус, они стимулировали изоляцию, принудительный труд и уничтожение евреев в Третьем рейхе[1011]. Распространение этих мер из концлагерей на все немецкое общество было провозглашено верхушкой СС, начавшись с самого верха – с Генриха Гиммлера, который не только управлял лагерями, но и насаждал в стране антисемитскую политику.

Координация преступлений антисемитизма

До 1938 года в концлагеря попадали лишь немногие евреи. Несмотря на превентивные аресты евреев, обвиненных в «осквернении расы» до обнародования Нюрнбергских законов, в середине 1930-х годов в любом отдельно взятом лагере СС насчитывалось не более нескольких десятков заключенных-евреев; даже в таком крупном лагере, как Заксенхаузен, к началу 1937 года содержалось около 50 евреев[1012]. Несмотря на небольшой процент заключенных-евреев, они казались эсэсовской лагерной охране чуть ли не большинством, и каждый раз охранники с нетерпением дожидались прибытия в лагерь очередной партии, совсем как в пору первых лагерей[1013].

Радикальный антисемитизм был частью кодекса эсэсовских лагерей, чудовищным смешением вековых предрассудков, расовой мании, извращенных фантазий и политической паранойи. Многие эсэсовцы были ярыми антисемитами задолго до того, как стали служить в лагерях, а оказавшись там, изо дня в день распаляли бурлившую в них ненависть. Этот тип мышления настолько глубоко въелся в их сознание, что один из эсэсовских охранников на допросе по поводу его соучастия в убийстве заключенного-еврея (адвоката Фридриха Вайсслера в Заксенхаузене) не считал необходимым скрывать свои истинные чувства. «[Шарфюрер Кристиан Гутхардт] признал, что он – фанатичный ненавистник евреев, – как отметил берлинский обвинитель после допроса в 1937 году, – и заявил, что для него еврей значит меньше, чем коровья голова»[1014].

В концлагерях середины 1930-х годов не было дня, чтобы евреи-заключенные не подвергались жестоким нападкам со стороны охранников. Они буквально изощрялись в оскорблениях и унижениях евреев, заставляя петь бухенвальдскую «Песню еврея», которая заканчивалась такими словами:

Теперь наконец немцы поняли, что мы за типы,И колючая проволока надежно скрывает нас от людских глаз.Клеветники людей, мы боимся правды, однажды добравшейся до нас.И теперь мы, с нашими горбатыми еврейскими носами,Понимаем, что вся наша ненависть была впустую…[1015]

Основным средством оказания давления эсэсовцев на заключенных был и оставался принудительный труд. Охранники, считавшие евреев законченными лентяями и жуликами, были полны решимости преподать им урок труда, который они не забудут до конца жизни[1016]. Как и в первых лагерях, евреи должны были выполнять наиболее тяжелую и унизительную работу. Печально известные команды очистки уборных, которые охранники издевательски окрестили командами «4711» (по названию марки широко известного немецкого одеколона – «4711»), почти всегда включали евреев. То же относилось и к другим выполнявшим самые изнурительные виды работ командам. И, раскалывая огромные каменные валуны тяжелыми кирками, заключенные Заксенбурга должны были выкрикивать фразы вроде: «Я – старая еврейская свинья» или «Я – осквернитель расы и обязан пахать, пока не сдохну»[1017].

Нередко работа сопровождалась ударами и пинками, ибо эсэсовские охранники предпочитали не отходить далеко от заключенных-евреев. В Заксенхаузене, например, евреям, регулярно убиравшим караульное помещение, «ломали ребра, выбивали зубы и наносили другие телесные повреждения», как писали после войны двое оставшихся в живых заключенных[1018]. Охранники издевались также над евреями, поручая им выполнять совершенно бессмысленную работу, причем такая работа доставалась, как правило, именно евреям, а не кому-нибудь еще из заключенных. В Эстервегене эсэсовцы неоднократно вынуждали заключенных-евреев собирать в огромную кучу песок. Как только те заканчивали, они должны были подтянуть наверх железную тележку, усесться в нее и с криками «Товарищи, наступает новый век, мы отправляемся в Палестину!» съезжать вниз; тележка обязательно опрокидывалась, и сидевшие в ней получали серьезные телесные повреждения[1019]. Неудивительно, что при таком обращении шансы евреев на выживание в середине 1930-х годов существенно уменьшались[1020].