Без права на слабость - Яна Лари

дам и слова вставить, зацелую всего, заласкаю, даже расскажу о нас папе – пусть шумит, сколько влезет. Рано или поздно поймёт и примет. Это наша жизнь, наши ошибки, наше счастье.

Затаив дыхание, поднимаю взгляд от пола, но вот выдохнуть уже не получается – горло будто сковало тяжёлой цепью. От увиденной картины охота выцарапать себе глаза, только ничего ведь не изменится. Ничто не останется прежним, всё разрушит ревность, и сколько потом пальцы не режь, собирая осколки, как раньше всё равно не будет.

Глотая злые слёзы, мотаю головой. Я не хочу так.

Беда, чёрт тебя раздери, верни всё, как было!

Я поняла свою ошибку. Я исправлюсь.

Да толку? Ира продолжает стоять у окна, одетая в его футболку и, зажав сигарету меж пальцев, насмешливо кривит полные губы. Весь её внешний вид – растрёпанная коса, нега в ленивых движениях хлещет наотмашь невысказанным: «Я же говорила»

Хочется заорать, сбежать, крушить, но не выходит даже отвернуться. Так и разглядываю спину спящего на животе Тимура, словно избивая себя изнутри мыслями о том, что скрывает приспущенное до поясницы одеяло.

Каждая частичка кричащей в агонии души рвётся к нему. Я не в силах это контролировать, как не в силах подавить отвращение при взгляде на ведущую к дивану дорожку из мятой одежды и вытянутые вдоль тела руки, которые ещё вчера утром ласкали меня с таким жаром, что я поверила в свою исключительность. Предательство обезоруживает, бескомпромиссно выкачивая из меня всё человеческое и опуская до уровня кровожадной психопатки.

– Не помню, чтобы говорила тебе, как сильно ненавижу лицемерных, лживых сучек, – слова сиплым шипением вырываются из груди, пока я до хруста в пальцах сжимаю кулак. – Пора исправить это упущение.

Внутри поднимается буря. Всё, что наболело за сутки. Всё, что я откладывала, прятала, гасила в себе в попытке сделать правильно, но не успела, или не сумела – скопом рвётся наружу в стремлении нанести как можно больший ущерб. Снести всё к чёрту. Уничтожить.

– А ты его сильно изменила… – тихо выдыхает Астахова в форточку вместе с дымом.

Горечь, в её голосе неприкрытая, нагая, как и тело под футболкой моего любимого. Или кто он мне теперь – обидчик, посторонний, предатель? Никто. В конкретный момент у меня никого, только убийственная потребность вцепиться в эти крашеные рыжие волосы и ударить, заставить Иру страдать, молить о пощаде, раздавить.

Драться из-за парня унизительно, да его прежнего, по сути, для меня не стало, и на кровати в отключке лежит кто-то другой. Беда был прав – измена убивает, не людей, но веру в них.

Ира получит только за меня – за весь тот ад, в котором я сейчас сгораю.

В несколько решительных шагов пересекаю комнату и без лишних реверансов сгребаю в кулак жёсткие волосы, заставляя Астахову согнуться от неожиданности.

Да, подруга, вот она – тяжёлая длань возмездия. Пусть на вытянутом лице пока ни тени страха, я уже на полную смакую вкус реванша.

– Говоришь, мы все здесь моральные калеки? – резко тяну вниз её растрёпанную косу. – Тем хуже для тебя.

Толкнув Иру на пол, вжимаю гибкое, неожиданно сильное тело в коврик. Колено обжигает огнём от столкновения с твёрдой поверхностью, но боль подстёгивает ярость, побуждая усесться на костлявые бёдра, чтобы намертво зафиксировать брыкающуюся девушку. Кончик выпавшей сигареты плавит короткий ворс, распространяя вокруг нас удушливый смрад палёной пластмассы, и напитывает эмоции ядом, выпуская на волю нечто абсолютно мне неподконтрольное.

Тяжело дыша, с оттяжкой впечатываю Астахову затылком в пол. Вскрикнув от боли, Ира сжимает моё предплечье в попытке вырваться, но я лишь сильнее путаюсь пальцами во всклокоченных локонах. Сопротивление бесполезно, даже при желании, мне едва ли удастся себя остановить.

– Беда на тебе неплохо попрактиковался, – желчно сипит моя жертва, слепо царапая мне руки в попытке добраться до шеи. – Хорош, подлец, скажи?

– Мне не с кем сравнивать, тварь, – размахнувшись, бью её кулаком в лицо, в кровь разбивая смеющиеся губы. – И будь оно иначе, не стала бы. Тем более за деньги.

Ещё удар. Кисть разрывает от резкой боли. Надеюсь ей не лучше.

– Отпусти меня, сумасшедшая, – теперь Ира не выглядит такой довольной, скорее напуганной и беззащитной. Прекрасное зрелище.

Где-то за спиной глухо стонет Тимур, накручивая мою ярость до пугающих масштабов.

– Так он с перепоя, – шиплю, задыхаясь от рвущейся пламенем наружу обиды. Брезгливо отняв руку от её волос, перекрываю ладонями нос и залитые кровью губы. Ира мотает головой, извивается, скользя пятками по полу в попытке меня сбросить, но я крепко сжимаю коленями острые бока. Ненависть убийственный допинг. – На трезвую голову слабо на себя кого-то вытащить, да?

Ответом звучит невнятное мычание – мои ладони по-прежнему не дают ей возможности полноценно вдохнуть. Удушение Астаховой не грозит, поэтому я беззастенчиво наслаждаюсь расправой. Впрочем, легче от того не становится. Это всё равно что лечить мозоль, отрубив себе палец. Вроде как источник боли устранён, а на деле становится только хуже.

– Лера. Лера, прекрати! – трещит помехами где-то за гранью накрывшего меня помешательства. Я мало что соображаю, завороженная переливами бурого на кипенной коже.

Наваждение проходит внезапно, когда сильные руки кольцом обвивают меня под грудью и рывком отрывают от скулящей жертвы. Реальность обрушивается мне на голову волной неудовлетворённости.

– Я прикончу тебя, – вьюсь змеёй, пытаясь вырваться из чужой хватки. – Раздавлю как мерзкую мокрицу!

– Остынь, говорю! – требовательный рык Тимура вынуждает меня замереть, а затем резко развернуться, чтобы с силой оттолкнуть от себя помеху. Не получается, он слишком силён, а я выдохлась как тот вспоротый мяч. Сил больше нет ни на что, я просто обмякаю, сглатывая назревающие в груди рыдания. – Зачем ты поднялась?

Неверными пальцами он убирает прядь волос с моей щеки, и от абсурдной нежности этого прикосновения хочется выть.

– Ты… – толкаю его в грудь, оставляя кровавые мазки на коже. – Не смей даже заговаривать со мной, иначе я не знаю, что с тобой сделаю.

– Уже сделала, – пауза, взятая на то, чтобы метнуть короткий взгляд мне за спину, превращается в потерянный стон. – Лера всё не так…

– Заткнись! – выкрикиваю, совершенно не заботясь о вероятности быть услышанной. – Ира была права, ты – калека. Моральный урод. Грёбанный социопат. С тобой одни проблемы. Ненавижу.

– Всё сказала? – он отстраняется, бросая на меня какой-то злой