Маскарад - Дмитрий Колодан

Тинкет хмыкнул.

— Ты что-нибудь знаешь про его амулет? — задал он вопрос, не дававший ему покоя.

— Какой еще амулет?

— У него есть трость с фигуркой птички, — объяснила Томка. — Кажется, Голубя. Возможно, с ее помощью он и проворачивает свои делишки.

— А… Помню я эту трость. Думаешь, душу можно похитить при помощи волшебной фигурки? — Бруно покачал головой.

— А чем этот метод хуже прочих? — сказал фокусник. — Или, по-твоему, его жертвы подписывают контракт кровью?

По тому, каким взглядом Бруно наградил Тинкета, было видно, что именно так он и считал. Все же старьевщик-изобретатель был человеком стереотипов.

— Зачем же обязательно кровью? — сказал он, насупившись. — Достаточно личного согласия… Колдуны в Вест-Индии прекрасно обходятся безо всяких волшебных амулетов. Посыплют на голову особого порошка — и готово.

— В Вест-Индии? — переспросила Томка. — Разве они похищают души?

— Конечно, это любой дурак знает. Похищают души, засовывают их в тряпичных кукол, а людей превращают в живых мертвецов. Как это называется, Карлито?

— Вуду, — услужливо подсказал фокусник. — А живые мертвецы — это зомби.

— Точно, — обрадовался Бруно. — Именно вуду-юду.

Томка не собиралась обсуждать тонкости вест-индийской лингвистики. Но кое-что в этом вопросе ее заинтересовало:

— Погодите… Так значит, душу можно заключить и в куклу?

— Наверное, раз эти колдуны так делают, — сказал старьевщик-изобретатель. — Граппу ведь можно налить и в стакан, и хрустальный бокал, и в мыльницу. Был бы сосуд. Так и здесь… Правильное отражение может быть таким сосудом. Но не вижу причин, почему им не может стать кукла. Или… Карлито, как звали того типа, душа которого хранилась в портрете?

— Дориан Грей? Это вымышленный персонаж.

— Правда? — изумился Бруно. — Хотя, какая разница? Главное принцип.

— Получается, — задумчиво сказала Томка, — можно вытащить душу из зеркала и поместить ее в куклу? Перелить граппу из стакана в бокал?

— Или в портрет, — подсказал Бруно, которого эта мысль зацепила. — Я бы не советовал. Зазеркалье — та еще темница, но оно не сравнится с куклой. Представь, какой это кошмар — торчать внутри куклы, не имея возможности пошевелить рукой или, там, ногой…

Томке потребовалось ровно шестнадцать секунд, чтобы решить задачку.

— А если кукла механическая? — предложила она. — С шестеренками внутри и всякими пружинами. Я знаю одного человека, который делает кукол, которых нипочем не отличить от живых людей… Так он говорил.

Бруно медленно оглядел Томку сверху вниз и обратно. Затем повернулся к фокуснику.

— Где ты ее нашел? Не на Сен-Клементе? Помнится, там была больница для таких девиц с безумными идеями.

— Там давно шикарный отель.

— Правда? — Бруно почесал затылок. — Кому в голову пришло устраивать гостиницу в сумасшедшем доме?

— Надо же где-то размещать туристов? Бывший дурдом не так плох. Моя ассистентка, например, живет в бывшем…

— Я знаю! — громко сказала Томка. — Лучше скажите, что не так в моей идее?

— Если начать с начала… — Бруно насупил брови. — Я не знаю. Звучит совсем нелепо.

— Не нелепее карлика, похищающего души и заключающего их в зеркала, — парировала Томка и была права. — Есть другие возражения?

Тинкет, добрая душа, заступился за друга.

— Не бывает таких механических кукол, — сказал он. — Тут нужна сложная электроника. А механика — это чересчур. Такие куклы есть только в рассказах Гофмана.

Однако Бруно, как выяснилось, его убежденности не разделял.

— Не скажи, — проговорил старьевщик-изобретатель, поглаживая бороду. — Знавал я одного типа… Кукольника. Так он делал механических кукол, которых от живых людей вовек не отличишь.

— Ага! — вскричала Томка. — Вот видите!

Бруно пожевал нижнюю губу.

— Как же его звали? Джузеппе, вроде… Со странностями был тип, как и все кукольники. Он еще женился на цыганке из бродячего цирка. Я со стула упал, когда ее увидел… Вот ты, Карлито, дурень дурнем, а привел такую красотку. А Джузеппе этот, представляешь, обвенчался с настоящей бородатой женщиной!

Слова Бруно подействовали на девушку похлеще его сыра. Томка подскочила, будто кто-то запустил ей за шиворот паука. И если существует такой вид спорта, как вскакивание со стула, олимпийское золото ей было бы гарантировано.

Беда в том, что вскакивая, она зацепилась за ножку стула. Чтобы сохранить равновесие, схватилась за столешницу и зачем-то дернула ее вверх — как ковбой из дешевого вестерна перед началом драки в салуне. Томка вообще была девушкой талантливой.

Стол и без того раскачивался под грузом деликатесов, подобного же обращения он не вынес. Что-то треснуло, стол отлетел к стене, с грохотом ударившись о дверцу одного из холодильников. Деликатесы покатились по полу. И это было лишь первым актом развернувшейся трагедии, ибо на сцену выступил Снуппи.

Не родилась на земле собака, способная вынести, когда вокруг нее разбрасывают колбасу, ветчину и копченую рыбу. Что-то одно — пожалуйста, но не все вместе. Снуппи держался, как мог, но когда его по носу ударила палка салями, в голове его что-то щелкнуло. Глаза заволокло туманом.

Состояние, в которое скатился Снуппи, викинги охарактеризовали бы словом «берсерк». Как и древние воины, пес думал лишь о том, как крушить врагов — и не важно, что врагами оказались колбасы, сыры и ветчина. С хриплым лаем он бросился на противника, жалея лишь о том, что не может разорваться на части и вцепиться зубами в каждого.

Бруно оказалось не по силам пережить вторжение ополоумевшего пса. Редкий человек сохранит самообладание, оказавшись в тесной комнате с собакой, с клыков которой брызжет белая пена. Бруно не стал и пытаться. Повторив Томкин трюк «прыжок со стула», старик отскочил к стене… И врезался спиной в холодильник.

С грохотом и звоном на Бруно посыпались лежавшие сверху ржавые кастрюли и сковородки. Какого черта он их там хранил, оставалось загадкой, но попадали они знатно. Те, что потяжелее — прямо на голову старьевщика-изобретателя.

Последовавший за этим монолог Томка рискнула бы воспроизвести лишь предварительно ударив себя молотком по пальцу или еще раз попробовав вонючего сыра.

Единственный, кто остался спокоен среди этого разгрома, был Тинкет. Глотнув вина из бутылки, он с шотландской невозмутимостью произнес:

— Как мило…

Томка вырвала у него бутыль и за два глотка осушила ее наполовину. Нервы звенели как струны арфы, по которым кто-то с размаху врезал длинной палкой. С горящим взором девушка уставилась на старика.