Трагедия казачества. Война и судьбы-5 - Николай Тимофеев

Вскоре всех офицеров из нашего и других лагерей куда-то увезли, а юнкерам дали по 6 лет спецпоселения. Офицеров было свыше двух тысяч, и из них мало кто выжил. Так мой отчим Павел Андреевич Голоднов погиб в лагерях Коми АССР. Я ему много раз высылал деньги, а потом пришло извещение о смерти.

Я же работал в шахте Красный Углекоп забойщиком целых семь лет. В 1952 году меня освободили от спецпоселения и я сразу же уехал родину, на Дон.

Меня на работу нигде не принимали. Полгода прожил у родной тети. Но к тому времени я был женат и имел двух сыновей. Пришлось возвращаться в Прокопьевск и еще шесть лет работать на строительстве шахт.

В 1961 году вновь вернулся на родину. Хотя у меня жена ростовчанка, но дочь казачьего офицера, нас в Ростове не прописали. Прописались в селе Койсуг, жили у тестя в Батайске, а работал я в Ростове шофером на междугородних перевозках. Начальник гаража Ю.И. Чернышов был очень хорошим человеком. У него таких, как я — бывших казаков — было 25 человек. Даже один знакомый офицер работал у него буфетчиком. Офицер спросил: «Знают ли, кто ты такой?» Ответил: «Знают». «Но а меня не знают». После этого я его всегда называл только по имени отчеству — Иван Лукич. Он же называл меня юнкером. Я был высок, строен, и ребята — мои новые друзья — думали, что он меня дразнит.

Я же помалкивал о своем прошлом.

Потом перешел работать в Батайск в Ростов-Дон-Водстрой на автокран, где и проработал 35 лет до самой пенсии.

Василий Пивоваров

ВРАГ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Я родился в августе 1925 года в Новочеркасской тюрьме. Отца и мать расстреляли вскоре после моего рождения. По просьбе матери меня передали в ее родную станицу Кривянскую. Усыновителем стал казак Григорий Назарович Пивоваров, в годы гражданской войны служивший у моего родного отца в летучих отрядах, боровшихся с большевиками. Приемную мать звали Евдокия Ильинична. Они скрывали, что я им не родной сын.

Однако когда я учился во 2-м классе, кто-то донес, что я сын расстрелянного белого офицера, и меня выгнали из школы. Было трудное и голодное время, и мне пришлось пасти телят в колхозе. Чем могли, помогали оставшиеся в живых сослуживцы отца.

Позднее арестовали моего приемного отца, но по счастливой случайности это совпало со сменой сталинских палачей. Ежова сменил Берия и выпустил часть политзаключенных. В их число попал и мой отец. Тогда же после лживого заявления Сталина, что сын за отца не отвечает, мне разрешили учиться в вечерней школе и работать в колхозе конюхом.

Потом война. Рытье окопов. Школа трактористов. Летом 1942 года пришли немцы с казаками. Стали формировать добровольческий казачий полк. Я первым в станице стал добровольцем 1-го казачьего полка (1-й взвод, 1-я сотня). Получил кобылу, седло и сбрую, шашку и карабин. Принял присягу на верность батюшке Тихому Дону. Стал служить под командой Походного атамана полковника С.В. Павлова, с которым связал себя на жизнь и на смерть. Отец и мать похвалили и гордились мною.

Меня направили в школу юнкеров, но я не прошел из-за недостаточного образования. Вернулся в полк и стал служить в атаманской сотне.

В начале 1943 года красные подошли к станице. Под командой командира взвода Немгурова я оборонял свою станицу Кривянскую. Но в январе мы стали отходить и бросили свою родину на съедение большевистским палачам казачьего народа.

Прошли станицу Грушовскую, но недалеко от хутора Протопопова наткнулись на разведку красных, и мою лошадь убило. Я вылез из-под кобылы, взял патроны, гранаты-лимонки и, отстреливаясь, добрался до хутора. Мои казаки думали, что я убит, и потому бросили меня.

В хуторе я встретил других казаков, которые дали мне лошадь, накормили, и все легли спать. Я крепко заснул и ничего не слышал. Хозяйка трясет меня: «Вставай быстрей! Красные в хуторе!» Я вскочил, схватил карабин, выскочив из дома, оседлал лошадь и, перескочив верхом тын, очутился в балке. Ударил пулемет, но все закончилось благополучно. За балкой в степи встретил казаков. Удивились и кричат: «Гляди, живой!?»

И пошла моя жизнь колесом: оборона, бои и первое легкое ранение. Несмотря на него, с коня не слезал. За оборону Миуса получил первую награду. Награждал войсковой Походный атаман С.В. Павлов, а подписывал награждение генерал П.Н. Краснов.

Пришел приказ на сбор добровольцев-казаков в Кировограде. Меня назначили в помощь офицерам по вербовке казаков из лагерей военнопленных. Позднее получил направление в 1-й эскадрон в Дарнице. В Бродах получили приказ на защиту Почаевской Лавры, и там я получил очередную награду. После отступления я вернулся в свою сотню.

В Западной Украине я был еще раз ранен и стал инвалидом. Лежал в госпитале во Львове, потом в Германии в городе Глагау. После выписки из госпиталя получил направление в Северную Италию в Казачий Стан. Там в крепости Азопо в 3-м полку участвовал в охране дорог и других объектов до самого ухода казаков из Италии.

Перешли через заснеженный горный перевал в Австрию. Возле города Лиенца у реки Драва мы разместились по палаткам повзводно. Я был назначен приказом генерала Т.И Доманова командиром взвода стариков. Во взводе было 60 человек.

Говорили, что война еще не кончилась, что Западные страны вместе с РОА (Русской Освободительной Армией) и казаками пойдут на Восток. Но это был самообман. Были и другие слухи о нашей дальнейшей судьбе. Никто не знал, что англичане нас уже продали Сталину.

Точно не помню, когда это случилось, но однажды вызывает меня П.Н. Донсков и зачитывает приказ убитого Походного атамана С.В. Павлова о третьем награждении, которое запоздало из-за хаоса при отступлении. Одновременно он вручил мне саблю и наган.

Когда англичане объявили, что нас будут выдавать в Советский Союз, все всколыхнулись: крики, шум, плач. Старики сделали помост. Утром пошли на молебен. Юнкера окружили молящихся, взявшись за руки. Сначала было тихо, только голоса священников, хора и молящихся. Но подошли танки и машины с английской пехотой. Англичане сразу бросились на нас. Стали бить по головам и рукам юнкеров, чтобы разорвать их цепь. Хватали людей и бросали в машины.

У меня был парабеллум (немецкий пистолет) и две гранаты-лимонки. Когда раздались первые выстрелы, и меня чем-то зацепило, я выхватил лимонку, хотел бросить ее в англичан. Но ко мне подскочили наши кривянские и другие казаки: «Ты что делаешь? Нас же сейчас всех перебьют! Соображай, ведь ты командир взвода!» Убрал гранату, и мы побежали к реке Драве. В горах прошли дожди, и Драва была бурной и полноводной. Но что там творилось!?

Женщины с детьми и казаки прямо с моста бросаются в воду. Англичане пытаются их вылавливать. Вечная память донцам, кубанцам, терцам и калмыкам, утонувшим в Драве!

Ко мне подходит шотландец в юбке и показывает рукой. Я грешным делом подумал, что обоссался. Но это была моя и чужая кровь. По лесу дошел до австрийцев, они меня перевязали, и пошел искать нашу добровольческую сотню. Не нашел ее и вернулся в свой взвод стариков. Когда шел по лесу, видел много повесившихся казаков. Будьте прокляты, английские палачи!

Пришел назад, начали сходиться старики. Англичане убирают трупы. Я поговорил со станичниками и лег было спать. Вдруг пришли машины и начали сваливать продукты: мешки и ящики с консервами, колбасой, немецким хлебом. Мы поужинали и крепко заснули. Утром меня и других вытаскивают из палатки за ноги, скручивают руки проволокой, бросают в машину через задний открытый борт, повезли к железной дороге и погрузили в вагоны, как мусор.

Прибыли в советскую зону. Нас разгрузили. Позднее подошел капитан и спросил, какой я станицы. Ответил, что Кривянской. Он отвел меня в санпункт на перевязку и принес гражданское барахло. Я снял форму и переоделся. Капитан подвел меня к гражданским, и я влился в их кучу. Возможно, этим капитан помог мне избежать более серьезных последствий.

Нас опять погрузили в вагоны и поперли в СССР. Прибыли в Караганду. Там нас не приняли и направили в Кемерово. В лагере распределили по баракам и отправили работать в шахту.

Привели под конвоем в здание шахты и у ламповой всех посадили на пол. Один энкавэдист кричит: «Смотрите, это фашистские прихвостни! Они хотели вас закабалить!» Мы встали и запели: «Ревела буря, гром гремел…» Нас стали усмирять прикладами, а вольные шахтеры плакали. Потом они говорили: «Мы — сибиряки, ждали РОА и казаков. А вы струсили!» Были и такие, что называли нас фашистами.

Когда наш поезд из Караганды прибыл на шахту «Южная», подошли шахтеры и спрашивают: «Есть здесь Кривянские?» Отвечаю: «Я, Пивоваров Василий Григорьевич!» Закричали: «Твой отец здесь! Гриша, твой сын прибыл с этапом!» Дух захватило, нечем дышать. Стал читать молитву. Но отца увезли и списали по 2-й группе инвалидности. Станичники не бросили меня.