Темный ангел - Салли Боумен

Мод, которая буквально разрывалась между тягой, которую она испытывала к этому человеку, и желанием рассмотреть его гостиную – до чего элегантная комната, полная великолепных вещей, такой контраст с самим ее хозяином, – не сразу поняла смысл произнесенной фразы. Когда до нее дошло, она издала легкий вскрик.

– Монтегю! Что вы имеете в виду? Не подлежало сомнению, что решение могло быть только таким. Все мы знали, что произошел несчастный случай.

– Все ли? – Штерн стоял у окна. Он рассматривал улицу.

– Но, конечно же. Цыгане…

– А я не убежден…

Что-то в его тоне заставило Мод приблизиться. Она сделала несколько шагов. Он взглянул на нее с вежливым холодным выражением: они могут позволить себе обсудить, как прошел прием за обедом, а не чью-то смерть. И снова у нее появилось ощущение, испытанное в Винтеркомбе: насколько этот человек сдержан, какая в нем скрыта властность. Она была и поражена его словами, но и возбуждена.

– Вы же не хотите сказать… Если это был не несчастный случай… тогда возникает вопрос об…

– Убийстве? – Штерн слегка пожал плечами, словно счел само слово непристойным. Мод испытывала желание продолжить разговор, но сдержалась. Она сделала еще один шаг и остановилась.

– Да это смешно. Немыслимо. Ведь если есть убийство, то необходим убийца.

– Естественно. И я бы сказал, что имеются… кандидаты.

– Возмутительно! Я даже не буду слушать. Не сомневаюсь, что вы хотите всего лишь напугать меня. – Она помолчала. – А кто?

Штерн улыбнулся. Он протянул ей руку. Мод восхищенно посмотрела на нее – сильную, хорошей лепки, с белоснежной кожей, полоска которой виднелась за обшлагами рукавов. У кисти блеснуло золото запонки.

– Обсуждать бессмысленно, – коротко бросил Штерн. – Дело закончено. И сомнительно, чтобы расследование продолжилось. Мне нравятся тайны и загадки – вот и все. И я пытаюсь разрешить их, естественно, для собственного удовольствия.

Мод решила сменить тему.

– Восхитительная комната, – невпопад сказала она, а Мод редко позволяла себе такие оплошности.

– Я рад, что вы ее оценили. – Штерн отвесил странный, как бы иностранный полупоклон. С легкой рассеянностью он показал на несколько полотен на стенах и высокие фарфоровые вазы на полках. – Мне нравятся такие вещи. Я в некотором роде коллекционер.

Что-то в ровном тоне его голоса и в выражении глаз наконец подвигло Мод. Со всей остротой перед ней всплыли воспоминания об этом человеке в ее комнате в Винтеркомбе. Забыв разговор о расследовании, Мод сделала еще один шаг вперед и схватила его за руку. Штерн, похоже, так же забыл их беседу. Отойдя от окна, он легким, но осторожным движением обнял Мод.

Расследование завершено – дело закрыто, и наступило время похорон. Но где они должны иметь место? Может, в Винтеркомбе? Предложение, осторожно выдвинутое Гвен, было решительно отвергнуто Дентоном. Тогда, значит, в Лондоне, где Шоукросс снимал комнаты в Блумсберри.

Гвен пришлось взять на себя всю организацию, потому что, похоже, семьи у Шоукросса не было. Она трудилась не покладая рук, выкинув из головы мысли о прошлом, просто выполняя обязательства перед старым другом семьи – ко времени начала похоронной церемонии Гвен сама почти верила в это.

На похороны собралось не так много народа. Для этой цели Гвен открыла свой дом в Мейфейре. Она сделала все, чтобы церемония носила торжественный и пышный характер. К завершению дня она не чувствовала ни рук, ни ног.

Ее семья была в полном составе. Но куда девались многочисленные литературные друзья, о которых Эдди говорил с такой теплой небрежностью? Она написала всем известным людям. Так где же блистательные романисты, поэты-авангардисты, влиятельные издатели, титаны, с которыми, по словам Эдди, он неоднократно обедал?

Никто не появился. Искусство было представлено Джарвисом с его галстуком цвета лаванды, который торопливо покинул церемонию, а также молодым американцем, представившимся как Хитчингс. По его словам, он представлял нью-йоркский журнал. Дыхание его пахло виски.

По возвращении в гостиную в Мейфейре, Гвен обвела взглядом смущенное сборище. Она готова была заплакать от жалости и унижения. Небольшая смущенная группка: ее собственная семья, невеста Мальчика Джейн Канингхэм, Мод, сэр Монтегю Штерн. Тут же была Констанца, которая зябла, и из носа у нее текло. Здесь же был студент с грустными глазами, который снимал квартиру в том же доме в Блумсберри, что и Шоукросс. И некая пожилая вдова, имени которой Гвен не разобрала и которая утверждала, что когда-то представила Шоукросса некоему издателю. Появился и представитель юридической конторы: тощий молодой человек в поношенном черном костюме, который никогда раньше лично не встречался с Шоукроссом.

Гвен, чувствуя, что у нее кончаются силы, отвела клерка в сторону. Молодой человек перечислил некоторые не самые веселые факты. Похоже, что после смерти жены Шоукросс решился составить завещание: его наследницей была Констанца. Тем не менее Шоукросс практически ничего не оставил дочери. Его банковский счет был исчерпан; хозяин квартиры и портной настоятельно требовали уплаты долгов. Все, что Констанца может унаследовать, откровенно заметил молодой человек, это книги отца, его личные вещи и кучу долгов. Возникли и другие проблемы. Конечно, конторой проведены тщательные розыски: выяснилось, что у Шоукросса нет ближайших родственников. Родители его скончались, братьев и сестер у него не было; единственными оставшимися в живых родственниками оказались сестра его матери и ее муж, которые держали небольшое дело в Солихалли.

– В Солихалли? – Гвен практически не представляла себе, где это, но в любом случае название ей не понравилось.

С этими родственниками удалось установить связь, продолжил худой молодой человек, поправляя перекосившийся пожелтевший воротничок. Они выразили свое сожаление и попросили передать сочувствие ребенку, тем не менее они не могут взять на себя ответственность за ребенка, которого к тому же никогда не видели.

Гвен оскорбилась. Ее возмутил и сам молодой человек, на воротничке рубашки которого ясно виднелась торговая марка и у которого прыгало адамово яблоко, когда он говорил. Ей не понравилось, как он обращался к ней, словно катая на губах ее титул. Ей решительно не понравилось, как он обшаривал глазами ее библиотеку и подбор книг. Гвен умела изображать надменность: она пренебрежительно смерила взглядом молодого человека. Она дала понять, что не хочет и слышать о жестокосердных родственниках и не самых лучших условиях их существования; она обошла молчанием вопрос об их ерундовых затратах, которые, в чем она не сомневалась, были бы компенсированы. И в завершение она вообще отказалась обсуждать вопрос о Констанце.