Теофил Норт - Торнтон Уайлдер

Мы вернулись за столик. Он вытащил флягу и чашки из ведерка и налил. Мы обменялись сердечным «Zum Wohl!» [102] и выпили.

— Тед, я давно хотел рассеять одно недоразумение. Когда я вам сказал у Флоры Диленд, что я охотник за приданым, вы, наверно, сочли меня мелким прощелыгой, как у вас говорят. Нет, не отвечайте, пока не дослушаете. До того как мы расстанемся, я хочу, чтобы вы мне все сказали начистоту и без церемоний. Положение таково: я глава семьи. Отца состарила и разорила война. Старший брат уехал в Аргентину и торгует автомобилями. Он отказался от титула и принял аргентинское подданство, чтобы наладить дело. У него семья, он не может посылать много денег в Schlob [103], да и родители этого не хотят. Мать оказалась отличной хозяйкой. Летом и особенно зимой она пускает пансионеров. Соседние лыжные курорты привлекают все больше и больше народу. Но работа тяжелая, а доходы маленькие. Замок все время нужно ремонтировать — то крыша, то канализация, то отопление. Попытайтесь это себе представить. У меня три сестры — просто ангелы. Но dots [104] за ними нет, а я должен и хочу прилично и счастливо выдать их за людей их круга. Юридически замок мой; морально и семья — на мне. Zum Wohl, Bruder! [105]

— Zum Wohl, Bodl! [106]

— В течение года я женюсь. В Вашингтоне мне все время сватают невест — красивых, очаровательных девушек с осязаемыми pecunia [107]. Я выбрал двух — любую из них я сумею полюбить и сделать счастливой. Мне давно пора жениться. Я хочу, чтобы мои дети застали моих родителей; я хочу, чтобы мои родители успели увидеть моих детей. Мне нужен дом… У меня уже два года роман с замужней женщиной, она хочет развестись с мужем и выйти за меня, но я не могу отвезти ее к моим родителям: она два раза была замужем. Она прекрасно воспитана и первый год была прелестна, но теперь все время плачет. И мне надоели маленькие загородные гостиницы, надоело регистрироваться под дурацкими фамилиями. И еще — я католик; мне бы надо… постараться… быть хорошим католиком.

Тут впервые на глазах моего друга показались слезы.

— Zum Wohl, Alter [108].

— Zum Wohl, Bursche [109].

— Так что в течение года я женюсь на девушке с состоянием. Могу я считать это выполнением сыновнего долга или все равно я прощелыга?

— Я протестант, Бодо. Мой отец и мои предки с величественным видом объясняли людям, в чем их долг. Надеюсь, что обо мне этого никогда не скажут.

Он, закинув голову, расхохотался.

— Великий боже, до чего приятно бывает поговорить, то есть, вернее — облегчить душу.

— Вы уже напились или вернемся к разговору о Персис? Я не имею права так ее называть, но пока с вами — буду.

— Да, да! Но о чем тут еще говорить?

Я облокотился на стол, сцепил руки и важно поглядел ему в глаза.

— Бодо, не смейтесь над тем, что я скажу. Это гипотетический случай, но я хочу растолковать одну очень важную мысль.

Он выпрямился и посмотрел на меня с некоторым беспокойством.

— Давайте! Что за мысль?

— Предположим — только предположим, — что два с половиной года назад в вашем министерстве иностранных дел произошел тихий скандал. Исчезли секретные документы, и возникло подозрение, что кто-то из сотрудников продал их врагу. И предположим, что тень подозрения пала на вас — только тень. Конечно, было проведено тщательное расследование и стало ясно, что вы тут ни при чем. Начальники государственных учреждений расшибаются в лепешку, предлагая вам самые ответственные посты. На высоких совещаниях министр иностранных дел сажает вас рядом с собой. Вас во всеуслышание объявили невиновным. Суда не было, потому что не было обвинений, — но пошли слухи. Один отставной дипломат говорил мне, что из всех городов, где он служил, нет хуже в смысле сплетен и злоязычия, чем Дублин и Вена. Все порочащее вас — действительное или воображаемое — мусолится из десятилетия в десятилетие. У вас была бы «подмоченная репутация», правильно?

— К чему вы ведете?

— Ну, как бы вы поступили?

— Не обращал бы внимания.

— Вы уверены? У вас обостренное чувство чести. Ваша жена и дети тоже скоро почувствуют, что на семье — какое-то пятно. Вы же знаете, как ползут слухи. «Тут все не так просто, как кажется». — «У Штамсов такие связи — они могут замять что угодно!»

— Теофил, к чему вы клоните?

— Может быть, и на Персис Теннисон — такая тень. Вы знаете, и я знаю, и Бог тому свидетель: ни на какую низость она не способна. Но как говорит Шекспир, «будь ты… чиста как снег, — не уйти тебе от напраслины».

Бодо встал, глядя на меня не то с яростью, не то с отчаянием. Он заходил по комнате, распахнул дверь на улицу, словно ему не хватало воздуху. Потом вернулся и упал в кресло. Теперь он смотрел на меня, как зверь, попавший в капкан.

— Я не измываюсь над вами, Бодо. Я придумываю, как нам помочь замечательной и несчастной женщине, запертой в «Девяти фронтонах», в этом нехорошем доме, где не знают любви… А как еще может вести себя утонченной души женщина с любым мужчиной, если она его уважает — и, может быть, любит, — а он добивается ее руки? Она не захочет, чтобы пятно легло и на его семью. Подумайте о своей матери!

Он смотрел на меня со страшным напряжением. Я безжалостно продолжал:

— Вы знаете, что ее муж покончил с собой?

— Я знаю только, что он был заядлым игроком. Застрелился из-за каких-то долгов.

— И я больше ничего не знаю. Нам надо узнать больше. Но то, что город полон злобных сплетен, — это мы знаем. «Тут все не так просто, как кажется». — «У Босвортов хватит денег замять что угодно».

— Ах, Теофил! Что же нам делать?

Я вытащил из кармана письмо и положил перед ним.

— Я знаю, о каком важном деле она хочет со мной говорить. Она хочет меня предупредить, что кое-кто из Босвортов замышляет против меня недоброе. Мне это уже известно. Но может быть, она хочет рассказать мне и о смерти мужа — подлинную историю, чтобы я ее распространил. Мужайтесь, не падайте духом. Мы знаем, что миссис Венебл любит и уважает Персис. Миссис Венебл считает себя блюстительницей нравов на острове Акуиднек. Миссис Венебл, по-видимому, знает все факты. И всеми силами старается оградить и защитить Персис. Но, мне кажется, у миссис Венебл недостает воображения понять, что просто взять Персис под крылышко — мало. Вероятно, есть какие-то особые обстоятельства, связанные с Арчером Теннисоном. Она полагает, что молчание — лучшая защита; это не так… Бодо, завтра у меня тяжелый день, я попрошу вас отвезти меня домой. Можно сделать вам предложение?

— Да, конечно.

— В котором часу кончается завтра ваш ужин и вы отправляетесь в Вашингтон?

— Ну… что-нибудь около половины двенадцатого.

— Вы могли бы задержаться еще на два часа? Персис подвезет меня к дому около половины второго. Вы не подождете меня в машине за углом? А вдруг я сообщу вам кое-какие факты. Тогда у нас появится отправная точка. Не кажется ли вам, что спасти молодую даму от несправедливости — одна из самых благородных задач, какие могут выпасть на долю молодого человека?

— Да! Да!

— Поспите в машине. Надеюсь, у вас будет над чем подумать ночью по дороге.

У своего дома я сказал:

— Мы уверены, что Арчер Теннисон покончил с собой не из-за каких-то изъянов в поведении жены, да?

— Да! Да, уверены!

— Так не падайте духом! Надейтесь!.. Какие были последние слова Гете?

— Mehr Licht! Mehr Licht! [110]

— Его мы сейчас и ищем — света. Спасибо за шнапс. До завтра.

Следующий день был у меня очень загружен. Я приехал в Ньюпорт не для того, чтобы так трудиться, но к ужину я уже заработал четырнадцать долларов. Я немного вздремнул, а потом поехал в «Девять фронтонов» на занятия, начинавшиеся в половине одиннадцатого.

С тех пор как состояние доктора Босворта пугающим образом улучшилось, по вечерам он чувствовал потребность подкрепиться. Подкрепление в виде лечебного отвара и сухариков (я с благодарностями от них отказывался) приносила около половины двенадцатого миссис Тэрнер. От меня не ускользнуло, что этими перерывами в занятиях хозяин пользовался, чтобы поговорить на посторонние темы. Он сгорал от желания поговорить. Мы читали (по причинам, нам одним известным) «Deux sources de la morale et de la religion» [111] Анри Бергсона, когда появилась с подносом миссис Тэрнер.

То, что за этим последовало, было не просто разговором — это была военная вылазка, дипломатический маневр, с некоторыми чисто шахматными хитростями. Я еще раньше заметил, что он впопыхах спрятал aide-memoir — записную книжку, какими привык пользоваться во времена своей дипломатической службы. Поэтому я был начеку.

— Мистер Норт, сентябрь в Ньюпорте — самый прекрасный месяц. Надеюсь, вы не собираетесь покинуть остров в сентябре, как многие другие. — Молчание. — Меня бы это очень огорчило. Мне вас будет не хватать.