Заставь меня жить - Your Personal Boggart

- Это ещё что за…

Гермиона резко перебивает меня

- Мадам Помфри пыталась залечить его, но… - вдруг осекается, округляя глаза на краткий миг так, будто чуть не сказала лишнего, однако быстро берёт себя в руки и переключается на другую мысль. - Надеюсь, что он не представляет особой угрозы для тебя.

- «Он»? - уточняю, внимательно отслеживая кончиком пальца изгибающуюся ранку.

- Шрам.

- Шрам? Хочешь сказать, у меня на лбу шрам? И… мадам Помфри не смогла его вылечить? - я не верю собственным словам. - Если это не под силу ей, то…

Не договорив, срываю с себя покрывало, даже не обув тапочек, бегу по скользкому полу в сторону уборной, стараясь не обращать внимания на остатки былого головокружения.

Распахнув дверь, останавливаюсь напротив резного зеркала и ошеломлённо выдыхаю.

Нездоровая бледность лица и тёмные круги под глазами - ничто по сравнению с тем, что над бровью «красуется» молниевидный шрам, чётко вычерченный, тёмно-багрового цвета. Кожа вокруг него припухла и покраснела.

Опираясь руками о бортики раковины, наклоняюсь ближе к зеркалу, озадаченно разглядывая отметину.

Это что же получается - он будет у меня всю оставшуюся жизнь? Хотя, это ещё не самое страшное.

Дверь бесшумно приоткрывается и в помещение заглядывает Гермиона. Я вижу её отражение в зеркале - выражение лица подруги абсолютно необъяснимое.

- Он появился у меня после нападения Волдеморта, да? - мои слова глухо звучат в небольшой комнатке.

Гермиона не сразу, но кивает. Она будто хочет что-то сказать, но сомневается, поджимает губы, тонкие линии бровей горестно изламываются. Не выдержав, она оказывается рядом со мной, обнимая за поясницу, утыкается лицом в плечо и уже в таком положении, наконец, произносит упавшим голосом:

- Гарри, я боюсь, что все мои опасения подтверждаются этим шрамом…

Я ничего не говорю в ответ. Только смотрю на себя в зеркале, на свои огромные напуганные глаза, на шрам, пересекающий лоб.

Не хочу верить. Господи, не хочу принимать всё это молчаливо и безропотно!

Но я ничего не могу поделать. Не могу изменить прошлое, не могу перемотать время и не пойти на кладбище, не могу стереть со лба этот дурацкий шрам.

Беспомощность. Безнадёжность. Полнейшее неведенье, которое пугает похуже самой смерти.

Страх. Сковывающий, парализующий.

Голос Гермионы, откуда-то издалека, хотя она всё так же рядом.

- Гарри, мы с тобой, слышишь? Мы с тобой…

* * *

Тихие голоса о чём-то беседующих друзей вмиг замолкают, как только мы с Гермионой входим в гостиную. Звук задвинувшегося портрета кажется особенно громким в повисшем безмолвии. Все, как один, затаили дыхание, и в пяти направленных на меня взглядах я вижу то же смешанное чувство радости и тревоги, какое было в глазах Гермионы.

А потом…все одновременно начинают выкрикивать моё имя, кинувшись ко мне, отпихивать друг друга в порыве обнять первым, сжать в своих объятиях, чуть ли не расцеловать. Я задыхаюсь от такого количества внимания, воздуха катастрофически не хватает для того, чтобы выразить весь свой восторг от того, что я жив и могу видеть родные лица друзей.

Рон прилипает ко мне, обнимая своими большими руками за плечи и даже не думая отпускать. Я чувствую себя безумно маленьким по сравнению с ним и, Мерлин, второй раз за утро мне хочется стать сентиментальным хотя бы на несколько минут.

- Я рад, что ты с нами…ну, ты понял, о чём я, - серьёзно произносит друг, отстраняясь от меня и скованно пряча руки в карманах.

- Спасибо, Рон, - я растягиваю губы в благодарной улыбке, кивнув вдобавок. Как всегда, у нас обоих одновременно заканчивается словарный запас, что, впрочем, никогда не мешает нам понимать друг друга.

Джинни почти в точности повторяет реакцию Гермионы, обнимая и целуя меня, а потом чуть ли не всё время находясь рядом, обозначая своё внимание то лёгкими прикосновениями к моей ладони, то мягкими поцелуями в щёку. Она так ясно напоминает саму себя на первом курсе: веснушчатая девочка с огромными глазами и смущённой улыбкой. Только сейчас взгляд её красивых глаз цвета виски не по-детски проницателен. Она совсем как взрослая женщина, смотрит на меня с лёгким упрёком и нежностью одновременно.

Как моя мама. Джинни так похожа на неё сейчас, даже не столько она сама, сколько её взгляд… Пусть даже у неё и не зелёные глаза.

Это может стать последней каплей. Слишком много сегодня потрясений.

Зажмурившись, я тру переносицу, гоня от себя тяжёлые воспоминания. Джинни опускает руку мне на плечо, спрашивая, в порядке ли я. Киваю в знак согласия, поднимая взгляд на подругу. Нет, скорее всего, мне просто показалось.

Фрэд с Джорджем не такие шумные, какими я привык их видеть. Конечно, ничто не сотрёт улыбку с их лиц, только сегодня она непривычно грустная, а в глазах парней не взрываются фейерверки, говорящие о безостановочном процессе придумывания новых шалостей.

С Невиллом вообще отдельная история. Таким напуганным я не видел его никогда. Его фраза о том, что это он во всём виноват, выбивает меня из колеи на несколько секунд. Пока я силюсь понять смысл этих слов, друг отрывисто обнимает меня, трогая мои плечи так, словно хочет удостовериться в том, что я - не мираж. Когда до меня, наконец, доходит, я фыркаю и беру с него обещание никогда не произносить подобного.

Оказывается, друзья приехали сразу, как только узнали о случившемся, потому что, по словам Джинни: «Мы не могли сидеть вдали от тебя, сложа руки».

Скорее всего, ребята хотели отвлечь меня от печальных мыслей и самокопания, и я очень благодарен им за это. Они не дают мне замкнуться в себе, не отходят от меня ни на минуту - постоянно хотя бы один человек, но рядом.

Ближе к обеду появляется Сириус. Нет, «появляется» - это мягко сказано. Возникает, как тайфун, отыскав меня взглядом, подбегает с абсолютно сумасшедшим блеском в глазах, хватает за воротник и сжимает в объятиях так, что, кажется, хочет меня задушить. Мой нос оказывается вжатым в грудь Сириуса, поэтому я ничего не могу разглядеть, но руки автоматически смыкаются за спиной крёстного, который притворно-бодрым голосом произносит:

- Я, конечно, не понимаю жизни без риска, но не настолько же, Гарри!

Когда он немного отодвигается, я вижу, как блестят от слёз синие глаза. Боже, Сириус. Чем я думал, когда отправлялся в Годрикову впадину?

По мне плачут Снейповы нравоучения.

Приближается время обеда, друзья и Сириус уговаривают меня спуститься в Большой зал.

Сомневаюсь, что мне хочется попадаться сейчас на глаза преподавателей. Мысли о вот-вот приближающемся учебном годе, о том, что через пару дней здесь будут десятки учеников, я успешно блокирую.