Дмитрий Лихачев - Валерий Попов

Книга «Письма о добром и прекрасном», сыгравшая столь важную роль в жизни Лихачева, — это сорок шесть его писем, адресованных молодежи, где он размышляет о том, что же делает человека счастливым. Названия глав привлекают и интригуют — «Большое в малом», «Молодость — всю жизнь», «Самая большая ценность — жизнь», «В чем смысл жизни?», «Цель и самооценка», «Быть веселым, но не быть смешным», «Когда следует обижаться?», «Честь истинная и ложная», «Про карьеризм», «Человек должен быть интеллигентен», «Искусство ошибаться», «Как говорить?», «Как выступать?», «Как писать?». То есть это не высокомерные нравоучения, а практические советы человека, много повидавшего и много добившегося. Лихачев спокойно и мудро рассказывает, как не навредить, в первую очередь — себе, как стать успешным, уважаемым, авторитетным, как в трудных жизненных испытаниях не потерять себя. Там же он пишет об «экологии культуры», затрагивая не только гуманитарную, но и материальную сферу — науку, производство. Он говорит о недопустимости лжи в точных науках и производстве, где присутствие лжи — лжи ради сиюминутной выгоды — может привести к огромным убыткам, к тупикам в науке и жизни. Он пишет: «Все большее значение приобретает качество, а не количество».

Должна быть, утверждает он, тесная связь между наукой и доброй совестью. «В жизни надо иметь служение… — утверждает он, — …увеличивать добро в окружающем нас».

Переходя к весьма важной для него теме — теме искусства, он отрицает модный тезис об «имморализме искусства», утверждая, что доброе и прекрасное должны быть всегда рядом. Лихачев не боялся показаться устаревшим, немодным — в те времена было принято как раз проповедовать «свободное искусство», свободное от каких-либо обязательств, а уж тем более «служений» — ни правящей партии, ни государству, ни морали и никаким прочим обузам, сковывающим свободный полет.

И тут вдруг Лихачев с его моралями! И — последовавшее за этим его приближение «ко двору»!

А в моду тогда входили совсем другие ученые. Создание самых волшебных стихов они объясняли каким-нибудь «кастрационным комплексом Пушкина» — в духе нахлынувших тогда «передовых» теорий… а «поучения» Лихачева воспринимались с высокомерной усмешкой: «…размяк дедушка!»

Порой действительно хочется с Лихачевым поспорить: такая ли уж неразрывная связь между совершенством и добром? Как прекрасен лермонтовский Демон — а ведь он гений зла, «тот, кого никто не любит, и все грядущее клянет».

Помню, и мне привелось участвовать в одной из модных дискуссий, и я, помнится, защищал необходимость греховности в искусстве… а как же без нее? Благостности мы наелись уже в советской школе! Долой!

Помню, я приводил такой пример: юная девушка сидит на скамейке, а когда встает, сзади на ее ногах выше сгиба остаются ровные розовые вмятины от реек скамейки… что же — художник, писатель не должен этого видеть, не может об этом написать? Надо отводить взгляд? Нет!! Художник не должен отводить своего взгляда ни от чего, находить красоту во всем — и в том, что морально и что аморально! Лихачев, однако, проповедует лишь чистое, святое. «Не собирайте себе сокровищ на земле… — цитирует он, — …но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют…» «Возлюби ближнего своего, как самого себя…» Возлюби? И только?

А как же, думаю я, мои любимые строки: «Есть упоение в бою, / И бездны мрачной на краю…»? Или — еще более любимые, но еще более страшные: «Швед, русский — колет, рубит, режет»? Это — что? Не искусство?! А Лихачев призывал нас к умиротворению, благостности!

Зато это пришлось по душе начальству — сперва Раисе Максимовне, а потом и Михаилу Сергеевичу. И их тоже можно понять: им нужно было срочно как-то образумить «свихнувшуюся» страну, теряющую мораль, становившуюся бандитской. Им нужно было как-то гасить то и дело возникающие очаги межнациональных конфликтов. И теперь понимаем: может, Лихачев специально сделал этот «непопулярный» шаг — вовсе не для того, чтобы впасть в милость начальству, а чтобы как-то воспитать народ, впадающий в дикость? Тут Лихачев с его пропагандой добра и совести был как нельзя более кстати. Может, хоть его услышат? Кстати, терпимости и доброты не хватало тогда и «распоясавшейся» прессе, смакующей грязь, «жареные» факты… может быть, призыв Лихачева к прекрасному как-то угомонит их?.. Большие надежды связывали Горбачевы с Лихачевым. Оправдал ли он их?

Дмитрий Сергеевич чувствовал, что попал в сети, но понимал, что и уходить от диалога нельзя… слишком много было у него дел, которые без поддержки власти было не решить.

Одно из славных лихачевских дел той поры — защита и возрождение Дома Цветаевой. По воспоминаниям Надежды Ивановны Катаевой-Лыткиной, последней жительницы цветаевского дома, которому грозил снос, «как-то по весне 1985 года в Москве, в треснувший по фасаду выселенный дом по Борисоглебскому переулку, „ни с того ни с сего“ приехал академик Дмитрий Сергеевич Лихачев… Жизнь в этом доме теплилась лишь в одной квартире. Приезд его был — нечаянная радость, необычайное происшествие!».

Одна из цветаевских поклонниц, что собрались в последней уцелевшей квартире, воскликнула: «Вот бы академик появился!» Раздался взрыв хохота — и звонок в дверь. Катаева-Лыткина открыла. В дверях стоял действительный член Академии наук СССР, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев.

«Веселой толпой, легко и просто, все пошли осматривать дом. В этом доме с 1914 по 1922 год жила Марина Цветаева. В нем было написано 11 книг из пятнадцати, вышедших при жизни — все лучшее, что было написано в России… Перегороженный тонкими перегородками в советское время, дом все еще сохранил свою уникальную планировку. Не тронутый ремонтом со времен Гражданской войны, дом сохранил резные белые двери, хитро вьющуюся лепнину потолка, фрагменты дубовых панелей, обломанный мрамор камина и изразцовые печи. Над белой парадной лестницей блестели битые цветные стекла витража… У Дмитрия Сергеевича было врожденное свойство располагать к себе людей, раскрепощать их, приглашая к диалогу. „Здесь будет музей, — сказал Дмитрий Сергеевич, — и я помогу вам!..“ Хорошо было бы здесь, в этом доме, образовать Центр по изучению Серебряного века и собирать сюда на творческие вечера московскую элиту».

И, благодаря Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, все это сбылось. Помню, и мне довелось быть в этом доме в 2005 году, в связи с вручением ежегодной премии «Нового мира», при большом стечении замечательной публики. В тот же вечер там же вручалась и премия имени Юрия Казакова… Великолепное там собралось общество!

И возможным это стало лишь благодаря Лихачеву, возглавившему в 1986 году Фонд культуры.