Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815 - Эрнест Лависс

Переговоры двух императоров. Эта подготовка к выступлению мало-помалу привела Александра и Наполеона к окончательному разрыву. Коленкур, которого Наполеон весьма несправедливо считал чересчур «русским», просил об отозвании. Он был заменен генералом Лористоном; что касается Куракина, которого можно было бы обвинить в том, что он слишком «француз», то его пробудили среди его беспечной лени; в Париж послан был флигель-адъютант царя Чернышев. Наполеон принял Чернышева тотчас по его прибытии в Париж, представил ему устрашающую картину своих сил, показал гигантскую армию с 800 орудий, готовую отправиться на восток; впрочем, все эти угрозы Наполеон закончил заявлением, что он желает только мира. Однако была минута, когда ему показалось, что Россия требует от него великого герцогства Варшавского в виде компенсации за Ольденбург, и тут он обнаружил сильнейший гнев: «Я заставлю Россию раскаиваться, и тогда ей, быть может, придется потерять не только польские области, но и Крым». Потом, сообразив, что Чернышев имел в виду один какой-то польский уезд, он смягчился, попытался рассеять остальные недоразумения, предложил щедрое вознаграждение за Ольденбург, вызвался подписать относительно Польши те гарантии, которые он предлагал уже раньше. Чернышев, полномочия которого касались только вознаграждения за Ольденбург, не мог входить в обсуждение всех этих вопросов. Впрочем, когда русские войска вдруг удалились от польской границы, Наполеон сразу успокоился, сделался ровнее, стал чаще делать мирные заверения, но в то же время обнаруживал все меньшую склонность связывать себя договорами. В разговоре с русским дипломатом Шуваловым, проездом посетившим Париж, Наполеон сказал: «Чего хочет от меня император Александр? Пусть он оставит меня в покое! Мыслимое ли дело, чтобы я пожертвовал 200 ООО французов для восстановления Польши?» Несмотря на непрекращавшиеся военные приготовления, в Европе в течение нескольких месяцев могли верить в сохранение мира. Европа, однако, снова впала в тревогу после сцены, которую Наполеон сделал старику князю Куракину 15 августа 1811 года во время торжественного приема диплома-тического корпуса. «Я не настолько глуп, чтобы думать, будто вас так занимает Ольденбург. Я вижу ясно, что дело тут в Польше. Вы приписываете мне всякие замыслы в пользу Польши; я начинаю думать, что вы сами собираетесь завладеть ею… Даже если бы ваши войска стояли лагерем на высотах Монмартра, я не уступлю пи пяди варшавской территории».

Русский ультиматум; разрыв. Лористон был хорошо принят Александром, который снова подтвердил свое желание сохранить мир и даже союз. Царь изъявил готовность выполнить условия Тильзитского договора; он допустит существование великого герцогства Варшавского, лишь бы только это не было началом восстановления Польши; будет соблюдать континентальную блокаду, только бы ему не запрещали торговых сношений с американцами и другими нейтральными народами. В этом пункте царь был непреклонен: «Я скорее готов вести войну в течение десяти лет… удалиться в Сибирь… чем принять для России те условия, в каких находятся сейчас Австрия и Пруссия» (февраль 1812 г.). А несколько дней спустя Наполеон твердил Чернышеву: «Это скверная шутка — уверять, будто имеются американские суда… все они английские!» Теперь Наполеон уже указывал Чернышеву на сосредоточение французских войск на Одере и на свои аванпосты по Висле. Он прибавил: «Такая война из-за пустяков!»

Ответом царя явился ультиматум, заготовленный уже с октября 1811 года; 27 апреля 1812 года Куракину поручено было передать его. Александр требовал эвакуации шведской Померании и ликвидации французских разногласий со Швецией, эвакуации прусских областей, сокращения данцигского гарнизона, разрешения торговли с нейтральными государствами[82]. В случае принятия Францией этих предварительных условий царь изъявлял готовность вести переговоры о компенсации за Ольденбург и об изменении русских тарифов, применяемых к французским товарам. Но незадолго до того в Париже в квартире Чернышева произведен был обыск, давший неоспоримые доказательства того, что Чернышев добыл секретные документы, подкупив одного из служащих военного министерства, некоего Мишеля. 13 апреля последний предстал перед судом присяжных. Он приговорен был к смерти и казнен. Понятно, что после осуждения Мишеля, т. е. после «заочного» осуждения России, аудиенция 27 апреля, во время которой Куракин передал Наполеону ультиматум, была неслыханно бурной. «Вы дворянин, — кричал Наполеон, — как вы смеете делать мне подобные предложения? Вы поступаете, как Пруссия перед Иеной».

Александр так мало рассчитывал на принятие своего ультиматума, что 21 апреля выехал из Петербурга к армии. Давно уже он окружал себя всеми, кто в Европе ненавидел Наполеона. Среди них были швед Армфельд, немцы Фуль, Вольцо-ген, Винценгероде, эльзасец Анштетт, пьемонтец Мишо, итальянец Паулуччи, корсиканец ди Ворго, британский агент Роберт Вильсон. 12 июня в Россию прибыл барон фон Штейн. Эти иностранцы образовали военную партию, еще более непримиримую, чем самые ярые русские.

Договоры Наполеона с Пруссией и Австрией. Пруссия предложила Наполеону 100 ООО человек, попросив за это лишь очистить одну из крепостей на Одере и уменьшить военную контрибуцию. Наполеон, вовсе не собираясь увеличивать армию Пруссии, а тем самым и ее могущество, заявил, что довольствуется контингентом в 20 000 человек, и согласился уменьшить контрибуцию всего на 20 миллионов.

Договор о совместных действиях против России подписан был 24 февраля 1812 года. Фридрих-Вильгельм III поручил начальство над своим корпусом Иорку фон Вартенбургу, который должен был поступить под командование Макдональда.

14 марта Наполеон подписал договор с Австрией, которая дважды, в феврале и в октябре 1811 года, отвергла предложения России. Австрия поставляла Наполеону контингент в 30 000 человек. Командовать ими должен был князь Шварценберг, тогдашний посланник в Париже. Кроме этого, в договор включены были и политические статьи, как, например, неприкосновенность Турции и (в особой тайной статье) возможность обмена Галиции на Иллирийские провинции.

Зато Наполеон обманулся в тех ожиданиях, которые он возлагал на Швецию и Турцию, вроде того, что султан станет во главе османской армии на Дунае. Из этих двух естественных союзников Франции, которых Тильзитский договор, так жестоко их обидевший, оттолкнул от нее, Турция осталась нейтральной, а Швеция вскоре перешла на сторону врага. Что касается двух еще так недавно привлеченных союзников, то их настоящие чувства нетрудно угадать. Фридрих-Вильгельм III ничего не забыл из прежних унижений; он слышал вопли своего народа, жестоко страдавшего от прохождения Великой армии; вспоминал клятву, которой обменялся с Александром в 1805 году на могиле Фридриха Великого, вспоминал бартенштейнские постановления (1807) и ждал спасения Пруссии только от Александра. Отправляя свой корпус в поход против России, Фридрих-Вильгельм III в то же время послал в Петербург фон Кнезебека.

Так же как и Пруссия, Австрия, заключая договор с Наполеоном, — хотя ее отчасти побуждал к этому страх перед притязаниями русских на Дунае, — уверяла Александра, что она только уступает категорической необходимости и что содействие, оказываемое ею против Александра, сведется на-нет, если Россия ничего не предпримет против Австрии.

Договоры Александра со Швецией, Англией, Турцией. Вернадотт избран был в наследники шведского престола неожиданно для Наполеона, который считал его наименее надеяшым из своих маршалов и предпочел бы какого-нибудь датского принца, чтобы подготовить объединение Скандинавии и крепче закрыть для России северные проливы. Наполеон удовольствовался изъявлением своего согласия на избрание. Он выплатил Бернадотту миллион, но отнял у него княжество Понтекорво и отозвал находившихся при его особе французских военных, так как не мог добиться от него обязательства никогда не воевать против Франции. 2 ноября 1810 года новый наследный принц, перейдя в лютеранство, совершил свой въезд в Стокгольм. Наполеон продолжал обращаться с ним как с подчиненным: «Наследный принц часто пишет императору, который не отвечает ему… Император… не состоит в переписке ни с одним наследным принцем.

Когда означенный принц сделается королем, император будет с удовольствием получать его письма и отвечать на них». (Из письма Шампаньи к Алькье, французскому послу в Стокгольме, от 22 декабря 1810 г.) Подобное высокомерие или разборчивость были недипломатичны в такой момент, когда Швеция всеми силами противилась континентальной блокаде, когда Бернадотт приобретал решительное влияние на старого шведского короля и правительство, когда император Александр относился к нему в высшей степени предупредительно и когда две враждующих дипломатии, французская и русская, оспаривали Швецию друг у друга. Впрочем, Бернадотт, чуждый всякой политике чувства, решил связывать Швецию только такими обязательствами, которые соответствовали бы шведским интересам или его собственным выгодам, понимаемым в самом эгоистическом и в самом узком смысле. Он просил у Наполеона поддержки Франции в деле присоединения Норвегии к Швеции. За это он обещал в случае разрыва между империями выступить против России, вторгнуться в Финляндию и угрожать Петербургу. Наполеон, уже давший слово своей союзнице Дании, отверг эти предложения все с тем же высокомерием: «В голове шведского наследного принца такая путаница, что я не придаю никакого значения сообщению, которое он сделал Алькье… Я буду игнорировать его до перемены обстоятельств… Передайте… что я слишком могуществен, чтобы нуждаться в чьем-либо содействии»[83]. Но вот в марте 1811 года Бернадотт, ввиду все возраставшей дряхлости короля Карла XIII, взял в свои руки управление делами. Жена наследного принца, Дезире Клари, дочь марсельского купца, которая чуть было не вышла замуж за Наполеона и сестра которой была женой Жозефа Бонапарта, могла бы способствовать тому, чтобы ее муж продолжал стремиться к союзу с Францией, но ей было скучно в Стокгольме, и она воспользовалась первым благовидным предлогом, чтобы вернуться во Францию. Когда в январе 1812 года Наполеон, под предлогом нарушения континентальной блокады или в видах обеспечения за собою всех подступов к России, велел захватить шведскую Померанию, шведский министр иностранных дел сказал русскому посланнику: «Теперь мы свободны от всяких обязательств по отношению к Франции».