Агенты Синлара - Анна Тин

— Люди Гшамм! — ужасный, тяжелый голос разносился по площади, до самых ее потаенных углов. Более того, почти не теряя силы, он достигал всех концов Ширтахо и даже прилегающей части Лантера. О более дальнем расстоянии позаботились сами имперские техники: трансляция из Ширтахо в День Ширк была обязательной для всей территории, и, кроме того, каждый житель должен был ее смотреть вне зависимости от пола и возраста. Над напряженным молчанием многотысячной толпы в небе, на темной его части, начало проступать пока еще смутное изображение. А внизу гремел голос мертвеца:

— Великий бог К'Тааг повелел мне вернуться в этот день, который отныне будет забыт навеки. Ибо такова воля Величайшего Повелителя Каменных Небес. Смотрите же, люди — и не говорите, что вы не видели!

Отливающая металлом призрачная фигура указала перстом вниз, на обнаженную фигуру Повелителя Лантера, немого и неподвижного, точно пораженного молнией:

— Вот он перед вами, этот человек, которому вы поклонялись как Брату Бога, лживый обманщик и убийца, названный Канго, низкий родом! Взгляните на его грудь, что перед вами! Там клеймо низшей касты, неуничтожимое ничем, печать предателя!

В самом деле, синяя эмблема на его коже, которую он так долго скрывал от всех, была видна невероятно отчетливо, издалека, в этом белом беспощадном солнечном свете.

— Страшное оскорбление нанес он Величайшему. Он и никто другой убил моего сына Шенгуфа пятьдесят лет назад, и многих других, и с той поры выдавал себя за истинного императора! Столь велико это оскорбление, что Бог Богов покидает этот мир навеки, и все имена свои, и все свои торжества берет он с собой… И великое покаяние налагает он на всех вас.

Рисунок в небе стал совершенно явственным — это был Бог К'Тааг со слугами его и вестниками. Тело его испускало разноцветные лучи по всему небу, челюсти угрожающе шевелились.

… - Ширгахо и Город Воинов должны быть покинуты и заброшены, ни одна нога не должна ступать на эти камни с завтрашнего утра тысячу лет. Имя предателя должно быть проклято и забыто. Все жрецы, что служили от лица его, лишаются сана и должны будут вернуться в свои роды и забыть все тексты и обряды, что они учили под страхом вечного проклятья. Воины, что клялись ему, должны повернуться к нему спиной и уйти в свои семьи. Они снова должны называться теми именами, что были им дадены с рождения до первого посвящения. Им запрещено видеться друг с другом до самой смерти и употреблять оружие на войне или для защиты собственного дома. Отныне и навеки не будет более Дня Ширк или иного дня Бога К'Таага и всех ритуалов его. Правители всех местностей должны следовать только простым нуждам, не выходя за свои территории, а тот, кто посмеет лишь задумать завоевать соседние земли, уже станет мертвым менее чем в три дня. Новые законы дадены будут вам, и в каждую провинцию придет человек с этим законом, который ныне я объявлю вслух перед всеми…

И долго, пока солнце не начало склоняться к дальней череде гор, длилась эта речь. В общей обстановке изменилось только одно: прямо перед собравшимися и перед незримыми взглядами далеких свидетелей статуи богов и Посланников начали рушиться сами собой, обращаясь в груды обломков. Из Главного Храма также донеслись шорохи и звук падения, как будто ритуальные предметы внутри срывались со стен и ударялись о каменные плиты. Все это время люди слушали, замерев, забыв про пищу и воду, а над ними парил грозный лик с множеством мерцающих глаз.

Даже Шенгуф, вернее Канго, слушал все это неподвижно. Чудовищное безразличие к собственной участи охватило его, и, как ни странно, он успокоился. Как будто все эти годы ждал именно такого финала своей истории. Несмотря на несколько бессонных ночей, небезопасных в его возрасте, физически он ощущал себя лучше. Он был уверен, что его убьют сегодня, и стоически ждал этого момента. Но даже в этом его обожаемое божество, К'Тааг, предавшее его, как когда-то он предал Джан-Тунара и потом последнюю волю его, решил обмануть его ожидания.

— …Имя Шенгуфа отныне мертво, — заключил безжалостный, не знающий усталости, голос: — И обращаться с ним надо так, как будто его больше не существует. Никто не смеет давать ему кров или пищу, служить ему или допускать, чтобы он служил кому-либо, говорить с ним или отвечать ему. Но горе тому, кто тронет его тело, пока его дух сам собой не покинет эту оболочку. Бог Каменных Небес запрещает убивать его, дотрагиваться до него или бросать в него камни. Его нельзя умерщвлять никаким оружием, и тот, кто нарушит волю Величайшего, будет проклят страшной болезнью и мучительной смертью. Ибо К'Тааг покарал его смертью еще при жизни, и он должен испить эту кару.

— Ступайте же! — завершил призрак очень долгую речь: — Повернитесь и бегите отсюда! Ибо все здесь теперь принадлежит только мертвым, а живые должны уйти.

И, точно услышав эти слова, изображение гигантского насекомого на небе, вместе с его роем, стремительно, со свистом, визгом и скрежетом, набрало высоту, сжалось до маленького пятна и исчезло как раз там, где была граница между темной и светлой сторонами неба.

— Идите! — пронзительно вскричал призрак Джан-Тунара, и тут же паника захлестнула ошеломленную толпу и вывела ее из оцепенения. Все слилось в беспорядочном бегстве, когда люди, толкаясь и давясь, кинулись к воротам крепости. Вот когда понадобилась ширина проспекта! Жрецы, воины, горожане, начальники и подчиненные, младшие и старшие, все стремились прочь, прочь от увиденного и услышанного. Человеческая волна вылилась из распахнутых ворот за циклопическую стену и рассеялась по улицам, сомкнувшись в одном потоке с мирянами, спешащими по домам. Жители Лантера еще не успели добраться до окраин, когда чернота над городом уже рассеялась и небо снова залило ровным предзакатным светом от горизонта до горизонта.

На совершенно безлюдной и разгромленной дворцовой площади исчез также мертвый император — вместе с призрачной свитой и троном.

Только Шенгуф-Канго, по-прежнему голый, стоял в большом круге из пепла. Свита скрылась где-то в городе, покинув его навсегда. Как ни странно, ему не было холодно или жарко, и дрожь, что пробегала по телу, была чисто нервной. Он ощущал себя совершенно пустым. Ни одной мысли, чувства, желания или понятия в нем не осталось. Вокруг него возвышались великолепные покои и строения Дворца с надежно спрятанными запасами еды и одежды и где теперь не было слуг. Зато были мертвецы — его терпеливые и надежные спутники, которые никогда его одного не оставят. Внезапно он что-то вспомнил и нахмурился. Потом медленно произнес вслух, как будто в никуда: