Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг

Почувствовав что-то в ладони, он опустил глаза и увидел зажатый в руке нож. Клинок был готов защищать его.

Ту Юэсэнь был чистокровным китайцем хань и в качестве такового обладал весьма практичным умом. Тем не менее в «Ицзин», древней «Книге Перемен», он, судя по всему, увидел новое средство для интерпретации любых событий. «Ицзин», наиболее старый из всех известных китайских философских текстов, содержала в себе набор символов, предназначенных для выявления системы в бессистемной на первый взгляд череде событий. От беспорядка — к логике. Ее философия состояла в балансе противоположностей, в эволюции событий в качестве единого процесса и в принятии неизбежности перемен. Китайцы верили в перемены. С их точки зрения, то, что на первый взгляд может показаться хаосом, является гармоничным ходом мирового свершения. Кроме того, Ту Юэсэню льстило то, что цитаты из древней книги осеняли отдаваемые им приказы неким духовным авторитетом. Неоднократно случалось так, что, заглянув в «Ицзин», он менял решения, поскольку после этого хаотичные, не связанные друг с другом события выстраивались в логичную цепочку.

Именно «Ицзин» посоветовала ему сохранить жизнь Лоа Вэй Фэню, приказав: «Всегда подавляй свой первый порыв, но второй — осуществи непременно, даже если ценой этому будет смерть». Ту Юэсэнь знал также, что, если даже Лоа Вэй Фэнь и является предателем, он не признается в этом ни под какой пыткой и уж тем более не выдаст местонахождение Бивня. Можно было, конечно, попытаться воздействовать на Лоа Вэй Фэня, пригрозив ему убийством сыновей, но Ту Юэсэнь был достаточно осторожен, чтобы вот так легко перешагнуть эту опасную черту. Поэтому пока оставалось одно: держать Лоа Вэй Фэня поближе к себе и использовать по его прямому предназначению — в качестве самого искусного в Шанхае телохранителя. Бандиту Ту было известно, что далекий предок Лоа Вэй Фэня выполнял аналогичные функции, находясь на службе у самого Циня Шихуанди, Первого императора Китая.

Именно по этой причине следующим вечером Лоа Вэй Фэнь сопровождал бандита Ту, направлявшегося в заведение Цзян. Когда они пришли туда, Убийца с ужасом понял, что Ту желает бросить вызов старому игроку в го, чья костлявая задница покоилась на лавке-сундуке с пророческим Бивнем Первого императора.

— Листая нынче утром «Ицзин», я натолкнулся на прелюбопытный совет. — Ту сел напротив старика.

— И что же посоветовала вам книга? — Игрок поскреб заросший щетиной подбородок.

— Она сказала, что под игрой сокрыта истина.

Старый игрок в течение нескольких мучительных для Убийцы секунд кивал.

— Какими камнями желаете играть — черными или белыми? — осведомился он.

— Черными, старик, так что тебе ходить первым.

— Скромная ставка могла бы повысить интерес к игре.

— Если ты выиграешь, я оплачу для тебя услуги любой куртизанки заведения.

— На целую ночь?

— Она будет ублажать тебя до тех пор, пока ты не захрапишь.

Древний игрок в го захихикал и потер распухшие суставы пальцев. Он был достаточно богат, чтобы купить молодую и сильную черепаху. Принеся ее домой, он схватит рептилию за голову, вытянув из панциря, вопьется зубами в ее шею и станет глотать богатую адреналином кровь животного. Она наполнит его Нефритовый стебель силой и подготовит к ночным увеселениям.

— Какую же плату вы потребуете с меня в случае, если я проиграю, что, впрочем, весьма маловероятно?

— Истину, которая сокрыта под игрой, как и предсказала «Ицзин».

Игрок в го поерзал задом по новой лавке, тоскуя о прежнем стуле.

— Первыми ходят белые, — сказал он и поставил первый камень в верхний квадрат доски, уже предвкушая наслаждение, которое ожидало его предстоящей ночью.

Игра шла быстро, и Лоа Вэй Фэнь перехватил взгляд Цзян, которая так же, как и он, не сводила глаз с ерзающего по лавке старика.

— Сиди смирно, старик! — рявкнул Ту Юэсэнь, когда ему не удалось защитить свои черные камни от окружения белыми.

— Как пожелаете, — покорно ответил игрок, радуясь про себя тому, что вся северо-восточная часть доски вот-вот окажется у него под контролем.

Оставалось завоевать еще пару секторов игрового поля, и он получит бесплатную, стимулированную черепаховым адреналином ночь с куртизанкой, которую выберет сам. Возможно, с очень молодой, из новеньких. А может, хотя бы раз в жизни попробовать женщину фань куэй? Нет, лучше все же молоденькую. От нее, по крайней мере, можно не ждать никаких сюрпризов.

Он позволил себе улыбнуться, хотя его и беспокоило то, что он не ощущал никаких признаков жизни в своем Нефритовом копье. Игра все убыстрялась. Оставался всего один незанятый сектор. Вот сделано шесть ходов, семь, и даже глупцу, сидевшему напротив него, стало ясно, что играть дальше не имеет смысла. Он победил самого могущественного в Шанхае человека в игре, в которой имело значение одно лишь умение. Удача не имела никакого отношения к игре в го.

Резким, злым движением руки Ту смел с доски камни, и они со стуком покатились по полу. Бандит посмотрел на игрока и процедил сквозь зубы:

— Ты выиграл.

— Да, выиграл, — подтвердил игрок. Он пытался не выдать охватившей его радости, глядя на человека, в котором сразу признал Ушастого Ту.

Восстание быстро распространялось и набирало обороты. Ни один фань куэй в Поднебесной не мог чувствовать себя в безопасности. Днем полиция, несмотря на то что ее ряды постоянно редели, пыталась восстановить контроль над улицами китайских городов, но с наступлением ночи они снова оказывались во власти бунтовщиков.

Войско Революционера выросло стократ. Шесть вооруженных отрядов, которые были у него в самом начале, являлись теперь авангардом Народной армии. Маньчжуры устраивали облавы на бандита Ту, а люди Ту прочесывали Шанхай в поисках Бивня Нарвала, получив приказ убивать любого фань куэй, который окажется на их пути. Тысячи и тысячи китайцев пользовались воцарившимся хаосом либо для того, чтобы сводить старые счеты с обидчиками, либо чтобы просто грабить и мародерствовать.

Пойманных женщин фань куэй насиловали скопом, мужчин обезглавливали. Первая расовая война в Китае разгоралась все сильнее. На всех главных зданиях Шанхая развевались красные знамена с начертанными на них революционными лозунгами, а стены были заклеены плакатами с призывами истреблять инородцев. Днем их сдирали, но утром они снова оказывались на прежнем месте.

Хейворд Мэтисон, глава торгового дома «Джардин и Мэтисон», стоял в конторе компании перед портретом, на котором в полный рост был изображен Геркулес Маккалум. Художник нарисовал ему широкие плечи и горящие задором глаза, в которых невозможно было прочесть, какие страдания испытывал этот человек из-за подагры, прогрессировавшей по мере приближения старости. Только необычайное мужество позволило ему скрыть эти мучения от всех, за исключением самых близких людей.