Отель - Олег Андреев

Сначала Карченко только скептически улыбался, но потом улыбка сошла с его лица. Он жестко смотрел Чарли прямо в глаза.

– Значит, снова «крыша»? Только теперь фээсбэшная. Мне говорили когда-то, что чеченская «крыша» – хорошо. Но спецслужбы – еще лучше. Только мне, Карченко, не нужна защита. Так и передайте своим… коллегам.

– Ты бы лучше подумала, что тебе здесь жить, – сказал Валерий. – Или ты хочешь все бросить? Так не заплачем. Другие найдутся. А по поводу твоего е… Это ты еще докажи. Пленки-то нет. А кто меня видел? Никто. Ты тут свои американские штучки брось. И диктофон свой выключи. Все равно ничего не запишется.

Он отвернул полу пиджака:

– Тут у меня аппаратик один хитрый. Впрочем, хочешь на свою задницу приключений – пробуй. Потом вместе посмеемся. Нет, не мы с тобой. Тебе не до смеха будет. Я ясно говорю?

Чарли могла его сейчас ударить. Могла закричать. Но она только кивнула головой.

– Значит, так надо понимать, что приказ о моем увольнении отменяется? – спросил Карченко.

Чарли не ответила.

– И даже, я думаю, мне пора на повышение. Место финансового менеджера освободилось, – засмеялся он. – Впрочем, подумай, может, что получше мне подыщешь. Только недолго. Я вечерком загляну. Да ты не злись, я не преступник какой-то. Я нормальный мужик. Мы с тобой сработаемся. Вот увидишь. Может быть, чем черт не шутит, я и место твоего е… займу. Ну ладно, шучу, шучу.

– Вот матом вы зря, – спокойно сказала Чарли. – Все-таки весь отель нас слышит.

Карченко растерянно метнулся взглядом.

– Это случайно, – сказала Чарли. – Я с пожара забыла выключить. Видите, трансляция. Так что свидетелей у меня теперь много. Не все ведь вас боятся.

Карченко бросился было к микрофону на ее столе, но сам тут же понял всю бессмысленность этого запоздалого действия.

– Я повторяю, вы уволены, – сказала Пайпс.

Из-за двери вдруг раздался странный шум.

Когда Карченко открыл дверь, почти весь персонал отеля провожал его бурными аплодисментами, а кто-то даже громко свистел, как это делают болельщики на футбольных матчах, когда им не нравится какой-нибудь игрок.

После ухода Карченко Чарли минут пять не могла собраться с мыслями. Так и сидела, тупо глядя в стол.

– Знаешь, Черри, я понял.

Пайпс подняла голову – отец. Она даже не заметила, как он вошел.

– Я очень долго думал и все понял. Ты не проиграла. Это просто такая страна. В этой стране ничего никогда не получится.

Чарли не ответила.

– Поэтому я вовсе не перестану тебя уважать, если ты все это… оставишь. Больше того, я настаиваю.

Чарли кивнула.

– Я закажу билеты на послезавтра, – деловито продолжил отец. – Каких-то девять часов – и мы дома. А здесь оставишь того же Кампино, он все уладит. Может, и сам за это безнадежное дело возьмется.

– Нет, – сказала Чарли.

– Ну не он, так другой, мало ли дураков.

– Нет, – повторила Пайпс.

– Что – нет?

– Нет, и все. Я остаюсь, отец.

– Черри! Ты что? Если тебе на все наплевать, то я больше не могу смотреть, как ты мучаешься.

– А мне нравится, – сказала Чарли. И это было совершенно искренне.

Глава 69

Она стояла чуть поодаль, там, за толпой встречающих, за агентами с табличками фирм, за носильщиками и таксистами.

Но он сразу ее увидел.

Все так же склоненная набок голова, тихая улыбка, которая, казалось, должна потеряться среди людского гомона и беготни, но почему-то сияла сквозь толпу, сквозь расстояние, сквозь время.

Он вышел из дверей таможни и остановился, больше он не мог сделать ни шагу.

Она сама пошла к нему.

Людской поток обтекал ее, не задевая. Мир раскололся. Было в нем несколько измерений – они, Айвен и Мария, существовали в четырехмерном, объемном, движущемся и живом, а все остальные, как тени телевизора, были двухмерными – длина и высота.

Он опустил чемоданы, к нему тут же подлетел носильщик, но он даже не понял его слов.

Он только услышал, как она шепнула ему издали, нет, не догадался, а именно услышал, словно не кричал репродуктор, не орала толпа, словно в мире была природная тишина.

Она шепнула:

– Я люблю тебя.

– I love you, – шепнул и он.

И эти простые слова пролетели над планетой, как гром, как рев мирной ракеты, как Божий глас:

– Я люблю тебя.

В Москве начиналась весна…