Отель - Олег Андреев

Олег АНДРЕЕВ

ОТЕЛЬ

Глава 1

Россия. Москва

22 марта 1998 года

11 часов вечера

Весна в Москве все не начиналась. Мороз, слякоть, простуда и – запах. Этот запах… К нему никак нельзя было привыкнуть.

Сколько Джимми Донсон ни опрыскивал себя и свою машину дезодорантами, запах преследовал его, словно наваждение.

Уже два года Донсон работал менеджером отеля «Калифорния», а в России жил целых пять лет, но привыкнуть к запаху не мог.

В своем родном американском штате Мичиган Джимми жил в маленьком городке с гордым названием Афины. На табличке при въезде значилось – 682 жителя. По российским масштабам деревня. Джимми уже довелось побывать в русских деревнях, и пахло там ужасно. А в его родных Афинах, штат Мичиган, притом что основное население занималось сельским хозяйством – коровами, курами, свиньями, индюками, – запах в городке был цветочный. Даже немного приторно цветочный. Улицы мыли с шампунем, машины благоухали розами, в любом туалете пахло оранжереей.

А здесь, в России…

Нет, Джимми никак не мог к этому привыкнуть.

Вообще, Россию он не любил и при первой же возможности собирался уехать на родину. Джимми был менеджером по снабжению отеля, платили ему очень прилично, причем основную сумму наличными, которые не были отмечены ни в каких бухгалтерских бумагах. Этих денег он никогда бы не увидел у себя дома. Так что в России ему еще придется пожить. Он должен собрать хотя бы стартовый капитал для давно задуманного бизнеса – страусиной фермы у себя в штате Мичиган.

Донсон уже провел кое-какие исследования в этой области – дело сулило хорошие прибыли.

В этот день Джимми остался без машины, и потому настроение его было мрачным. Ему предстояло пройти по зловонным московским улицам метров двести до метро, потом ехать в душном вагоне до своего дома на Кутузовском проспекте. И это заранее удручало Донсона.

Когда он был в отеле, ему казалось, что никакой России вокруг нет. Отель был островком родины, здесь тоже все – от холла до туалета – благоухало чистотой и свежестью.

Он просидел до одиннадцати над калькуляциями, а когда поднял голову, увидел, что за окном уже ночь, глубокая, промозглая, ранневесенняя московская ночь, в которую добрый хозяин и собаку гулять не выгонит.

Донсон спустился вниз, сунул руки поглубже в карманы плаща и, сжавшись от холода, двинулся к подземному переходу.

Джимми старался дышать пореже. Если бы это было возможно, он носил бы противогаз. Ветер, налетевший от Киевского вокзала, заставил Джимми затаить дыхание.

Ну почему на его родине вокзалы не пахнут мочой и потом, креозотом и жженым железом?!

«Позитив, позитив… думай о позитивном», – учили его в колледже.

Джимми тихонько выдохнул и постарался сосредоточиться на том, что ему нравится в России.

Разве что молоко. Вот странность: он жил в сельскохозяйственном городке, знал, что такое натуральный продукт, но такого вкусного, густого, жирного молока, как в Москве, не пил никогда. Вот это в России действительно хорошо. Ему предлагали выписывать для отеля родное, американское молоко, но он предпочел лианозовское.

Какая-то старуха шла впереди, волоча за собой сумку на колесах.

Джимми приостановился – пусть она отойдет подальше. От старух в этой стране особенно неприятный запах.

Женщина спустилась в подземный переход, в плохо освещенном туннеле отозвались эхом ее шаркающие шаги.

Джимми подождал, пока они стихнут, и, вдохнув побольше свежего воздуха, тоже двинулся вниз.

Подземные переходы в России – отдельное испытание.

Ему казалось, что здесь по ночам, да что там – сутками напролет, люди испражняются, блюют, потеют и вообще всячески гадят. Джимми попытался ускорить шаг, но наткнулся взглядом на группу черноволосых смуглых людей, которые сосредоточенно молчали, не глядя в его сторону.

Донсон и у себя в Штатах не особенно жаловал мексиканцев, афро-американцев и прочих индейцев. Но здесь темноволосые люди были особенно опасны.

Донсон старался не смотреть в их сторону, ему показалось, что он их видел раньше. И не раз.

Когда до группы мужчин оставалось уже метров пять, тот, что стоял спиной, повернулся.

Вот теперь Джимми его узнал.

Сначала что-то ударило в руку, а потом опять навалились какие-то дикие запахи.

Джимми бросился бежать, но не от боли в руке, а от этого удушающего запаха.

Как будто горячее железо било его по ногам, по спине, попало и в шею, но Джимми все бежал. Железо это ничего, это не страшно, страшна вонь, которая уже душит, не дает вытолкнуть из легких воздух. Джимми напрягся и изо всей силы втянул живот – изо рта вместе с воздухом вылетел сгусток крови.

Он обернулся на мужчин и увидел в их руках пистолеты, которые все щелкали и щелкали, посылая в его тело свинец.

Ах вот оно что! В него стреляют!

Джимми не мог понять за что?! Почему?! Он никому не сделал зла. Он просто хочет жить, пусть даже в этой вонючей стране.

И тут он увидел выход – ступеньки (совсем немного) вели наверх, в ночь, к спасению. А там, на самом верху, стояла женщина. Она просто стояла, отвернувшись от Джимми, и склоняла голову то направо, то налево,

И тут Джимми упал, ткнувшись головой в каменные плиты.

Вонючий пол стал красным, когда Джимми вздохнул. Теперь не было на свете милее запаха, чем тот, который он так ненавидел; другой – неуловимый, стерильный и холодный – запах был страшнее. А его Джимми почувствовал в самом сердце – это был запах смерти.

Мужчины подошли к мертвому телу, и один из них дважды выстрелил Донсону в затылок.

Женщина, которая действительно стояла на верху лестницы, ничего этого не видела и не слышала. Женщину звали Мария. Она была влюблена.

Глава 2

Соединенные Штаты Америки. Лос Анджелес

12 апреля 1999 года

10 часов вечера

Влюбленный бизнесмен – что может быть смешнее? В свои тридцать с лишним лет Айвен спал со многими женщинами, с некоторыми даже по нескольку раз, что растягивало эти связи на год-другой. Но даже такие длительные знакомства не оставляли ни в его сердце, ни в уме заметных следов, не говоря уж о разовых встречах, которые пролетали легким незаметным ветерком. Да, собственно, вообще ни одной из прежних любовниц он не помнил. Расставался легко, как с поношенной рубашкой, – просто приобретал новую. Он помнил каждую цифру, каждую запятую в контрактах, которые заключались и пять, и десять лет назад, а вот женщин, с которыми спал, не помнил.

Айвен вернулся из России уже больше года назад. Пробыл там всего две недели, заключил очень выгодную сделку, провернул массу дел, но и контракт и дела были как в тумане, а помнил он от мельчайших черточек до самых незначительных жестов одну женщину. Русскую женщину по имени Мария.

Она так настояла, чтобы он называл ее Мария, не Мэри. А его, прочитав в паспорте написанное латинскими буквами имя «Ivan», стала звать Ваней.

Айвену она, конечно, нравилась, он вообще спал только с теми женщинами, которые ему нравились, даже если физиология уже кричала: поимей хоть кого-нибудь! Нет, он умел справляться со своими желаниями, он выжидал, пока не найдет подходящую. Ведь не стал бы он покупать рубашку на ближайшем развале. Нет, он бы дошел до приличного магазина и выбрал бы что-то стоящее.

Так вот на этом все сравнение с рубашками (которыми он втайне гордился) кончалось. Уже через неделю после знакомства с Марией Айвен понял, что ему как-то необычно с ней.

Она не поглядывала то и дело на часы, не отвлекалась постоянно на телефонные разговоры, не торопилась на работу, не спешила побыстрее улечься в постель, а могла часами смотреть на него и говорить русские непонятные слова, которые странным образом будоражили его. Она совсем не была похожа на американку.

Но даже не это было главное. Мария гладила его по голове – он терпеть этого не мог еще с детства, – и ему было почему-то приятно. Перед поцелуем она не брызнула ни себе, ни ему в рот освежителем, а просто приоткрыла губы. Он потом с удивлением вспоминал, что она ничего не сказала ему в первый раз про безопасный секс, а он, всегда такой осторожный, тоже забыл про кондом и опомнился, когда все было уже закончено. Так они потом и не предохранялись.

И все-таки не это было главное, хотя и этого было более чем достаточно. Было еще что-то, куда более важное. Ее глаза, ее руки, ее дыхание, ее безоглядность. Конечно, Айвен делал ей подарки, щедрые подарки, но она принимала их как ребенок – да, спасибо, чудно, как мило, – без глубинной благодарности, от подарков ее отношение к нему вовсе не улучшалось. Даже как будто наоборот. Они ее слегка раздражали.

Все это поначалу слегка тревожило Айвена, нормальный ход вещей нарушался. Дошло до того, что недельную командировку он продлил еще на шесть дней. Сам на себя злился, но ничего поделать не мог. Но потом он привык. И вдруг понял, что именно такой ход вещей – нормальный. Что все его предыдущие встречи были неправильными, механистичными, даже больше – циничными. По принципу – я тебе подарок, ты мне – любовь.