Повесть о самурае - Дмитрий Иванович Богуцкий

отвечать настоящему горожанину Эдо – потомственному кичливому и драчливому эдокко и всякому, кто желает за него слыть. Пожары и драки – вот цветы Эдо, и нет в этом городе ничего более прекрасного, горячего и более волнующего.

Ну, может, только театр «Сарувакадза», с его блистательной труппой кабуки, но об этом судили только те, кто там бывал, а простому люду представление было не по карману.

А покуда все желающие могли наслаждаться цветами города в обоих видах разом. Горел прибрежный рисовый склад, а перед складом кипела добрая драка.

Склад горел в том неясном месте, где Оденматё уже переходил в Хондзё, или, наоборот, недалеко от уходившего в землю Муцу тракта Ёчу-Дочу. И две колоритные пожарные команды из Оденматё и Хондзё сошлись перед ним не на жизнь, а на смерть, решая, на чьей земле горит пожар-кормилец и кому его гасить.

Морды били, таскали друг друга за кимоно и воинские накидки, кидали в пыль, били палками и мечами в ножнах. Треск огня и разрываемой одежды, крики дерущихся и напуганных чаек, жар и пот битвы.

Рисовый приказчик только носился между дерущимися и ломал руки, а потом и вовсе упал в пыль, свернулся калачиком и голову закрыл в полном отчаянии.

– Кто побеждает? –  спросил я.

– Да вроде наши. Не, пришлые. Да не – наши бьют! –  Младший из Хиракодзи, Тогай, болел всей душой за приютивший нас квартал. –  Точно наши! Вон погнали этих! Эй! Давай! Молодцы!

Пинками отогнав претендентов, наши пожарные быстро организовались в группы и набросились на расползающееся пламя, а точнее, на сам склад. Бодро растаскивали тлеющие бревна и доски уже завалившейся кровли. Валили тонкие стены. Таскали воду от близкой реки. Удивительное дело: пламя, словно лишившись почвы под собой, осело, потускнело, цвет дыма сменился на белый, и вот его уже загасили, затоптали, засыпали землей, заплескали водой.

– И что? Так каждый раз? –  спросил я, впечатленный не на шутку.

– Нет, –  ответил притаившийся в тени у стены Сакуратай. –  Но случается.

Оживший рисовый приказчик поднял голову, заозирался, вскочил, заметался с новой силой, организуя носильщиков для спасения имущества из тлеющего склада. Народ из окрестных домов, внимательно следивший за тем, не пора ли уже делать ноги, предав родимый кров огню и лишь прихватив с собой самое ценное, начал разбредаться по домам.

Не сегодня.

А пожарные уже с честью отходили с места пожара, отягощенные славой и добычей – обгорелые мешки с рисом на плечах потных могучих мужиков, удалявшихся в глубь нашего квартала, оставляли коричневые дорожки еще необрушенного риса, сыпавшегося в прогоревшие прорехи. Риса они утащили этак на пяток рё.

– А вот так – каждый раз, –  произнес Сакуратай, выбил трубку, сунул ее за пояс и степенно удалился от места пожара, сцепив руки за спиной и о чем-то задумавшись.

– Да уж, –  хлопнул себя по бокам старший Хиракодзи, здоровяк Хаято, –  бурная могла бы выдаться ночка, кабы ребята купцу не подсобили. Долго бы горело. А вы какими судьбами тут оказались, господин Исава?

– Искал работу в городе, опять с нею плохо, – ответил я. –  Проходил весь день зря. Возвращаюсь к себе. А тут у нас такое…

– Да. Славно горело, хотя вот дожди только закончились, –  согласился Хаято. –  А что, почтенный господин Исава? Разделите вечернюю трапезу с нами, я вас приглашаю. Славно посидим!

– Право же, не думаю, что это удобно…

– Удобно-удобно! Вы же нас удон давеча есть водили? Водили. И мы его полночи ели, я помню! Нельзя отдариваться креветками, коли накормлен омарами. Мы вас просим! Очень просим. Не куда-нибудь идем – в «Обанава»! Вас там помнят и любят! Обслужат в лучшем виде!

И я поддался.

В «Обанава» нас действительно встретили замечательно. Посадили удобно, обслужили быстро. Братья набрали всякой вкуснятины, по чайничку саке на каждого, и принялись объедаться, словно в последний раз в жизни.

– А выгнали нас со стройки, –  радостно объяснил здоровяк Хаято. –  С концами. Храмовую кровлю мы вывели, а теперь не нужны мы там, никак. Там нашлось кому и подостойнее поработать. Не, ну, может, мы немного и пошумели где-то, не оказали должного почтения. Побили кого-то. Но повинились же… Эх! С ночлега нас тоже погнали. Вот и наедаемся впрок. Кто знает, что дальше будет? Впрочем, строек в Эдо много, нам хватит. Кушайте, дорогой господин Исава, кушайте.

И я кушал, чего уж там. Нынче особо упрашивать меня не нужно.

Пока я ел, братья с горя усердно напивались. Разменяли уже по чайничку. Да и я за компанию уже изрядно захмелел и не заметил, как явился старый знакомый, кабукимоно Нагасиро, как прошел внутрь, как садился. Заметил его, только когда он уже давно сидел в дальнем углу, опять один, сгорбленный и подавленный, пил, не закусывая, и о чем-то угрюмо мыслил, подперев тяжелеющую голову рукой. Очаровательная дочка хозяина, мило смущаясь пред его ярким мужеством, дрожащими руками сменила перед ним бутылочку с саке – а Нагасиро ее стараний даже не заметил.

Не одни мы напиваемся сегодня с горя.

– Эх, славная лапшичка, –  нахваливал Хаято, накладывая себе и обильно наливая. –  Славная обжорка. Ну хоть поедим вдосталь. Не нужны мы этому городу, господин Исава. Столько славного народу, крепкие, сильные люди, умные люди, вот взять вас, господин Исава. А в этом городе мы не нужны. Лишние мы здесь.

– Ну что ты, Хаято, –  укоризненно покачал я головой. –  Это уныние, а уныние не пристало славному мужу. Нужно держаться. Идти дальше шажок за шажком. А там и придем куда-то…

– Славный вы человек, господин Исава, – пробормотал Хаято, со свистом всасывая длинную вермишелину. –  Хочется вам верить. Да что там! Верю я вам. Скорее бы вот дойти куда-то…

Так мы и сидели, и за неторопливой беседой и славной пищей все и шло в лучшем виде, покуда не пришла пора служанке сменить выгоревшие угли в жаровне. После сезона дождей все было еще сырое; от земли, как сейчас, под вечер, ощутимо тянуло холодом, вот они и грели воздух в почетном зале.

Только служанка открыла жаровню, как порыв ветра с моря выдул облако горячего пепла и угольков прямо на просушенную стену перед нею. Усыпанная тлеющими огоньками перегородка задымила сразу во множестве мест, а затем разом вспыхнула по всей высоте.

Полыхнуло до самых стропил под кровлей!

Я как сидел с поднятой чашкой, ошеломленно глядя на это несчастье, так и остался сидеть.

Служанка подняла визг. Пламя трещало, сжирая перегородку, облизывая темнеющие стропила крыши. Я под ошарашенными взглядами братьев Хиракодзи бездумно выпил чашку, поставил ее на стол, поднялся, скомандовав:

– Все на выход. Не толкаться.