Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник) - Рэмси Кэмпбелл

Питер невольно придвинулся поближе. Все остальные тоже. Конрад и Каспар, Черные Мальчики и Паулина, даже Непоседа-Филип притих. Все, кроме Летающего Роберта, который и не мог бы здесь оказаться, потому что его бедные переломанные ноги не одолели бы подъем на лестницу, он и вообще-то почти не ходил, если на то пошло.

– Дженни, которая вечно витает в облаках… так они меня звали. Им просто казалось, что я невнимательная.

– Ох, – проговорила Паулина серьезно и торжественно. – Этого они не любят. Прямо-таки терпеть не могут.

– И ни разу не задумались над тем, нет ли их собственной вины в том, что облака куда интереснее, чем они.

Лицо Паулины в это мгновение, кажется, приобрело мечтательное выражение. Но поскольку бровей у нее не было, трудно сказать наверняка. «Как языки огня», – прошептала она.

Каспар глотнул воздух и пожевал тощие щеки.

– Ты им об этом не сказала, да?

– В том-то и дело, что обмолвилась нечаянно, – призналась Дженни, – Потому-то они и привели меня сюда в первый раз. Не знаю, как им в голову пришло, что это может быть мне на пользу. Они говорили, что вы ужасные, но мне вы показались совсем нормальными. Я подумала, что вы все замечательные! Ну… с Фредом придется повозиться. Но даже он не совсем безнадежен.

Это было еще удивительнее, чем то, что она не побоялась Фреда. Никто и никогда еще не разговаривал с ними вот так.

– Даже ты, с нечесаными вихрами, – сказала она Питеру. – Но скажи что-нибудь. Скажи, что ты разговариваешь. Было бы куда приятней жить напротив кого-то, кто разговаривает.

– Я разговариваю, – сообщил Конрад чуть более поспешно, чем хотел.

– Вот и молодец. Потому что, скорее всего, в мяч ты играешь не так уж хорошо.

Прозвучи это из уст Фреда, Конраду стало бы до слез обидно, но Дженни произнесла это так, что он только посмеялся. Ведь она говорила правду. Мячику с ним ужасно не везло.

После знакомства Дженни обустроилась на новом месте, благо это было недолго: пройтись по пустой комнатушке и ощупать стены, попрыгать на кровати да понюхать полученный кусок мыла. Остальные разбрелись по своим комнаткам, ведь была ночь, так что у всех начинали слипаться глаза, и им не терпелось поскорее удрать из этого дома хотя бы во сне. Впрочем, Питер немного задержался в дверях.

– Вот еще что, – заговорил он. – Когда нас кормят, откладывай немного, если нетрудно. Мы все так делаем, кроме Фреда. Только следи, чтобы тебя не застукали.

Он выглянул в коридор, хотя и знал, что никто не подслушивает.

– Это для Каспара. А то его кормят так, чтобы только не протянул ноги. Он должен иметь соответствующий вид, понимаешь?

– Договорились, – ответила Дженни.

– А… ты была не против отправиться сюда? – спросил он. – Правда не против?

– Видишь ли, я не любила танцевать и не очень хотела заниматься спортом, и мне не нравилось, когда указывают, что и как мне петь, – объяснила она. – Им казалось, что я не вписываюсь. Так что, возможно, оказаться здесь было не так уж и плохо.

– Посмотрим, что ты скажешь через месяц. – Питер еще раз убедился, что они разговаривают с глазу на глаз. – Тебе не должно здесь нравиться. И если они об этом догадаются, ничего хорошего не будет.

– Значит, буду следить, чтобы на лице было написано то, что нужно: горе и тоска, – сказала Дженни. – Знаешь, для ребенка, который не может поковырять собственным пальцем в носу, ты удивительно добр.

Питер не нашелся, что ответить, ведь ее слова прозвучали как комплимент, а он к ним не привык.

Уже собравшись уйти к себе, он увидел, что девочка запрокинула голову и рассматривает что-то на потолке. Он решил подождать и ждал довольно долго, но ничего не происходило.

В конце концов он был вынужден задать вопрос:

– Что ты там рассматриваешь?

– Звезды, что же еще.

– Но у тебя же нет окна.

– Но они же все равно там, – сказала Дженни.

Вот тогда он понял, по-настоящему понял, за что ее назвали Дженни, Витающей в облаках, и почему они ее боялись. Эта девочка видела звезды там, где все остальные видели только старые обои. Разве могли они с таким справиться?

Именно поэтому через пару недель, увидев Дженни утром, Питер не сразу заметил, что в ней изменилось. Ночью в коридорах слышалась какая-то возня, бормотание и тихое хныканье, но Питер не обратил на это внимания, потому что подобные звуки не редкость, во всяком случае, в этих стенах. Он перевернулся на другой бок и снова заснул.

Он встал рано, задолго до первой экскурсии, даже до завтрака, а Дженни что-то долго не показывалась из своей комнаты, а когда вышла, глаза ее были устремлены на потолок. Питер, наблюдая, как она ощупью идет по коридору, подумал, что, кажется, она слишком далеко зашла со своим витанием в облаках.

– Что? – спросил он. – Ты не хочешь даже посмотреть на меня и поздороваться?

Говоря так, он и вправду подумал, что ей, должно быть, все-таки стало противно глядеть на такого грязнулю.

– Я не могу, – прошептала Дженни.

– Я тут, внизу. Просто перестань задирать нос и сразу увидишь.

– Серьезно, – шепнула она, и на этот раз Питер заметил, что голосок у нее дрожит. – Я не могу.

Пальцем она показала себе на плечо.

– Здесь что-то мешает.

Питер зашел ей за спину. На первый взгляд все выглядело как обычно, поэтому он ногтями попытался откинуть в сторону блестящие темные волосы (ему вдруг стало до слез жалко, что у него такие когти и что они мешают ему погладить ее пальцами по волосам).

У него перехватило дыхание – но по другой причине.

– Что они с тобой сделали?

– Не знаю. – Теперь в голосе Дженни слышалось нетерпение. – Это ты можешь рассмотреть, а я нет.

Отодвинув волосы Дженни в сторону, Питер изучил картину. Они придумали, как показать публике то, что нельзя было увидеть. Сначала откинули ей голову назад, а потом закрепили так, чтобы девочка смотрела только вверх, полностью лишив ее подвижности. Множеством грубых черных стежков подтягивали кожу на затылке к коже у основания шеи. Выглядело все это просто убийственно. Когда Питер описал это Дженни, от ее рыданий у него чуть не разорвалось сердце – а ведь он даже не был уверен, что оно у него еще сохранилось.

Он бережно уложил ее волосы на место и пообещал, что ни за что не бросит ее, хотя сейчас ему и придется отойти совсем ненадолго, – он скоро вернется и, если она не против, поможет ей с завтраком.

После этого Питер бросился бежать вниз по лестнице, с четвертого этажа на третий, на второй, а оттуда на первый – к границе, за которую им было строго-настрого запрещено заходить. Здесь его задержала массивная дверь, зарешеченная не простыми вертикальными прутьями вроде тех, через которые на них глазели экскурсанты, а еще и поперечными и такими частыми, что даже дети не могли просунуть сквозь них руку.

С такими длинными ногтями Питер не мог как следует сжать кулак, но он постарался и принялся стучаться в дверь. Он колотил в нее, лягал ногами и снова колотил, и что-то орал сквозь решетку, пока в коридоре по ту сторону не распахнулась дверь и из нее не выскочил мистер Крауч.

– Что такое, что такое! – заскрипел он. – С чего весь этот шум и гам?

– Как вы могли такое устроить? – крикнул Питер в ответ (тоже неслыханное дело, так давно забытое, что он уже и не помнил, что такое возможно). – Она пришла сюда такая, как есть. Зачем было делать с ней такое!

Мистер Крауч в выцветшем фиолетовом халате, висевшем поверх пижамы, как парус, кряхтя, вплотную подошел к решетке и долго всматривался, а потом мерзко захихикал.

– Да ты к ней неровно дышишь, что ли? Да?

– Так нечестно! – кричал Питер. – Это неправильно!

– Следил бы ты лучше за собой, мой мальчик. Не заставляй меня позвать к тебе Вжик-Вжика, понял? Ты ведь не хочешь, чтобы он за тобой пришел, – зловеще произнес мистер Крауч, и в его тихом голосе слышалась угроза. – Он умеет отстригать не только пальцы, так что попридержи лучше свой длинный язык.

Питер захлопнул рот. Такое ему никогда не приходило в голову. Но потом он подумал, что отступить без боя хуже, чем лишиться языка, которого у него и так все равно что не было, поскольку никого не интересовало, что он говорит.

По крайней мере, до сих пор.

А еще он пожалел, что отросшие волосы полностью закрыли ему лоб и лицо, так что мистер Крауч не видит его презрительной усмешки.

– И какие ножницы он возьмет для этого? – спросил Питер.

Мистер Крауч издал утробное рычание, которое перешло в усталый вздох.

– Ты еще не понял, что это за место? За все это время ты так и не понял, где твое место, малыш? Твое и остальных убогих? Тебе объяснить, что вы такое?

Он сделал паузу, давая Питеру обдумать услышанное.

– Вы – отбросы, от вас отказались, когда не было больше никакой надежды. Когда у ваших родителей не оставалось другого выхода, как в отчаянии воздеть руки и отступиться.

Он медленно выплевывал каждое слово, каждое в отдельности.