Мир всем - Ирина Анатольевна Богданова

что женщины смеются, а я… а я иду рядом с Марком и то краснею, то бледнею от радости и смущения.

— Доктор! Здравствуйте, доктор! — наперерез нам бросилась одна из соседок — невысокая юркая Маруся с чёрными, как антрацит, глазами. — Доктор, вы меня помните? Вы приезжали на вызов, когда я на переезде ногу сломала. Я прошлым летом на кладбище ходила, а тут поезд, ну я и бросилась бежать. Вы тогда сказали, что до свадьбы заживёт!

— Зажило? — вежливо поинтересовался Марк. Его глаза искрились весельем.

— Нет! — бодро выкрикнула Маруся и подбоченилась. — Я тогда уже была замужняя. А нога вот она, как новенькая, — она выставила ногу на носок, будто собираясь отбить перед Марком чечётку. — Доктор, а вы зачем к нам? — Маруська ехидно сощурились. — Никак Антонина заболела?

— Врач обязан не только лечить, но и предотвращать заболевания, в частности следить за соблюдением санитарии и гигиены, вот я и решил навестить ваш барак с ревизией, чтобы проверить его надлежащее содержание. Вот и веник прихватил на всякий случай, если придётся разбираться с нарушителями, — играючи отбил атаку Марк. Он посмотрел на меня. — А Антонина Сергеевна вызвалась мне помогать.

Марусины глаза округлились:

— Правда, что ли?

— Конечно, правда, — подтвердила я. — Пройдёмте, Марк Анатольевич.

Под остолбенелым взглядом Маруси мы с Марком степенно вошли в дом и лишь в коридоре дружно закатились от смеха. Я не планировала приглашать Марка к себе, но вежливость перевесила доводы рассудка.

Я распахнула дверь в свою комнату:

— Инспектируйте, товарищ доктор, напою вас чаем.

Я думала, что моя соседка Лена на работе, но она оказалась дома. Сидя за столом, она ела гороховой суп, и в комнате пахло лавровым листом и разваренным горохом. Бубуся с мамой приучили меня всегда заправлять свою кровать, но койка Лены напоминала собой поле битвы диких кошек, и плюс ко всему через спинку кровати Лена перекинула пару постиранных чулок. К чести Марка, он и бровью не повёл. То ли сделал вид, что не заметил беспорядка, то ли и вправду не заметил.

Лена откусила кусок хлеба и с набитым ртом спросила:

— Это кого ты привела?

Присутствие Марка она игнорировала.

— Э-э-э… фронтового товарища, — нашлась я, не особо покривив душой.

— Меня зовут Марк, — дружелюбно представился Марк, не обращая внимания на холодный приём. — Я пытаюсь ухаживать за вашей соседкой.

Дерзкие слова заставили меня вспыхнуть до корней волос. Лена с интересом подняла брови:

— И как? Получается?

Он скорбно вздохнул:

— Да пока не очень.

Зажатой в кулаке ложкой Лена показала на веник в его руках:

— А веник для чего? Или вы девушек сразу в баню приглашаете?

— А что, хорошая мысль, — оживился Марк, — надо её как следует обдумать.

Они с таким азартом перебрасывались фразами, что мне пришлось вклиниться в их разговор:

— Товарищи, я вам не мешаю?

Нас остановил резкий стук в дверь:

— Есть кто дома? Товарищ Павлова, я к вам!

Дверь распахнулась, и через порог перешагнул наш участковый уполномоченный старшина Красильников.

* * *

Сняв фуражку, старшина Красильников пригладил волосы, осмотрел собравшихся и остановил взгляд на Лене:

— Я, собственно, к вам, товарищ Павлова. — Он повернулся к нам с Марком. — Вижу, вы одеты? Гулять собрались? Ну так идите погуляйте.

Я возразила:

— Мы только пришли.

— Погуляйте, — с нажимом произнёс участковый, — у меня важное дело к Елене Владимировне.

— Они останутся, — напряжённо сказала Лена, — мне нечего скрывать.

Со времени «чёрных воронков» в людях накрепко засел страх перед милицией: почти каждый мог найти в своём окружении арестованных и невинно осуждённых. Начиная с двадцатых годов по стране гуляли доносы «бдительных граждан» на соседей из-за комнаты, на коллегу по работе, чтоб занять его место, на бывших буржуев, на учёных, на учителей, на верующих… — список был бесконечен. Об этом молчали, но каждый знал, что завтра могут прийти и за ним. Я вспомнила, как сама ходила в отделение милиции по поводу Лены, и залилась волной стыда. Неужели на неё ещё кто-то, кроме меня, написал заявление?

Положив ложку, Лена придвинула к старшине второй стул. Больше стульев в комнате не было, и мы с Марком сели на мою койку.

В тяжёлом молчании участковый расстегнул планшет и достал из него блокнот, крупно исписанный корявым почерком.

— Значит так, товарищ Павлова. Нам поступил запрос, что вас разыскивают относительно Степана Максимовича Егорова.

Степан! Именно так Лена называла своего любимого, пропавшего в американской зоне оккупации. Я впилась взглядом в её лицо. Оно посерело до голубизны, как бывает у застреленных пулей в сердце. Качнувшись вперёд, она твёрдо произнесла:

— Вы знаете, как он погиб?

— Погиб? Да бог с вами, Елена Владимировна! — воскликнул участковый. — Он жив и разыскивает вас! Вот, мы получили запрос… — Он зашуршал бумажками в планшете и выудил листок пожелтевшей бумаги, похожей на телеграфный бланк.

Мне кажется, что Лена не поняла его слова. Бессильно бросив руки на колени, она смотрела перед собой, и её пальцы царапали ткань юбки.

Я рывком встала, подошла к ней, положила руки ей на плечи и слегка встряхнула:

— Леночка, слышишь, что сказал товарищ участковый? Степан жив и ищет тебя!

— Слышу. — Голос Лены звучал замедленно, словно звуки доносились из-под воды. Она потрясла головой. — Значит, жив.

Я перехватила встревоженный взгляд Марка. Он пристально смотрел на Лену, готовый в любую секунду оказать ей помощь. Лена несколько раз глубоко вздохнула и отпила чай из чашки, которую я услужливо сунула ей в руки.

— Значит, жив. Жив, — несколько раз повторила она. Её щёки нежно порозовели. — Товарищ Красильников, не молчите, говорите, где он? Что он? Откуда от пишет?

— Так я и говорю, — протянул старшина, — разыскивает вас, значит, товарищ Егоров, проживающий в городе Архангельске. Вот, тут адресок имеется, — он протянул Лене бланк с наклеенной телеграфной лентой.

* * *

Лена читала короткий текст, и буквы прыгали перед глазами, сливаясь с полосой телеграфной ленты. Жив! Ищет! Господи, жив! Спасибо Тебе, Господи!

Несколько сухих строк с адресом в Архангельске вмещали в себя два года бесконечной боли, когда ночами без сна она воображала, как гестаповцы или разведка США — одна шарага — выламывают Стёпе руки, калечат, выкалывают глаза, а потом льют на голову холодную воду, чтобы пришёл в себя. Официально майор Егоров числился пропавшим без вести, но знакомый капитан из Разведуправления определённо сказал:

— Не жди, Ленка. Оттуда, куда его послали и с тем заданием, живыми не возвращаются.

Но она всё равно ждала в дикой надежде на чудо, но когда тот же капитан из Разведупра передал ей Стёпины часы,