Следы на воде - Лариса Петровичева

Это как раз тот случай, когда я Серапиона понимаю и даже не пытаюсь заикаться о том, что наша церковь — тоже секта, только очень большая. Папаша Серапиона крепко закладывал за воротник, матушке ни до чего не было, и Машеньку он, что называется, вырастил и выкормил. Я вижу, что человек в своем праве, и знаю, что на его месте поступал бы точно так же.

Но пока я оставался на собственном. И, когда оперативная группа во главе с Серапионом вложилась в ничем не примечательную квартирку в хрущевке, почувствовал себя неописуемо.

Сектанты закричали, дружно, громко и страшно. Мы миновали темный и захламленный коридор со вспученным линолеумом, а в гостиной, служившей молельным залом, увидели с дюжину перепуганных женщин всех возрастов и мордастого мужика, который по всей видимости был за главного: Серапион, оскалившись, уже заламывал ему руки. Молоденькая девушка в простеньком платье из дешевого ситчика кинулась к выходу, намереваясь прорваться на улицу; тщетно — я заученным, автоматическим движением перехватил ее за талию. Она взвизгнула, ударила меня в грудь костлявым маленьким кулаком.

— Товарищи! — официальное предложение на этот раз делает Дмитрий: Серапион все еще возится с гуру, а я удерживаю сектантку, которая выбивается, как разъяренная кошка. — Вы задержаны епархиальным следственным отделом до установления ваших личностей. Господин Арнтгольц, — это уже к гуру, — а вы арестованы по статье семьдесят один, пункт вэ: организация деструктивной тоталитарной секты.

Серапион издает невнятный, но явно торжествующий звук и на пинках выталкивает Арнтгольца в коридор. Сектантки плачут и причитают, призывая на головы хулителей истинной веры гнев Господний. Все, как обычно: сейчас мы затолкаем их по машинам и отвезем в отделение, откуда заблудших овец заберут родственники; Серапион еще пару дней будет пребывать в приподнятом настроении, а я…

И тут «моя» сектантка отколола номер.

Сперва я подумал, что у девушки начался истерический или еще хуже, эпилептический припадок: она затряслась, забилась, выгибаясь дугой, а на тонких бескровных губах выступила пена. Женщины заголосили.

— Доктора сюда! — заорал я, укладывая девушку на дряхлый диванчик. Длинные пальцы с красивыми розовыми ногтями впились в мою рубашку, дернули, и я невольно рухнул на пол, на колени, а девушка закричала. Сначала это были просто неразборчивые вопли, но вскоре зазвучали осмысленные слова.

— Падите… падите все пред видевшим Господа! Ибо… близок час, когда… Он откроется миру… и кара постигнет забывших заповеди Его!

Её побелевшие закатившиеся глаза были страшны.

— На колени… перед ним! — кричала девушка. — Ибо за его спиною Господь и великие ангелы… Вижу! вижу огненные крылья… Господь наш уже на Земле, Он идет! Ты же, Кирилл, меч Божий и правая рука Его, — дрожащие пальцы скользнули по моему лицу, словно девушка ослепла, — зачем ты стал гонителем ищущих правду и верящих Его слову? Зачем ты пришел к фарисеям и лжецам..? Зачем ты гонишь и истребляешь…

Я шарахнулся от нее, как черт от ладана. Вбежавший врач, худенькая маленькая женщина, с неженской силой вцепилась в сектантку и неизвестно, как, но умудрилась сделать ей укол. Девушка обмякла на диване, и ее узкое личико было нечеловечески счастливым, словно она наконец-то закончила долгую и трудную работу.

На мгновение все — и женщины, и епархиальные оперативники — застыли соляными столпами, ошарашенные и испуганные, а затем сектантки послушными марионетками опустились на колени, и глаза их — серые, карие, зеленые, без косметики, накрашенные аккуратно, безвкусно, молодые, в окружении морщинок — устремлены были на меня.

Как их уводили, как работали аналитики, как проводили оперативную съемку, я не помню. Просто сидел в кресле, окаменевший и бесчувственный, и бездумно таращился на здоровенный плакат на стене: Пастырь Добрый шествует по облакам, люди внизу простирают к нему руки, а вверху надпись: «Бог есть любовь». Потом меня очень деликатно потрясли за плечо. Я обернулся: Серапион.

— Ты как? — устало спросил он.

Я пожал плечами.

— Черт его знает. Шокирован, конечно.

Серапион помолчал, разглядывая Доброго Пастыря. Фотограф в последний раз щелкнул «Никоном» и закрыл объектив, собираясь уходить.

— Я думаю, это психологическая атака. В Казани был случай: такая же истеричка отвлекла на себя внимание, а гуру секты сумел сбежать, — он усмехнулся и презрительно добавил в адрес татарских коллег: — Профаны.

Я встал. Подчеркнуто аккуратно поправил галстук.

— А откуда она знает мое имя?

Серапион хмыкнул.

— Каширин, ты, к сожалению, весьма однозначная фигура.

Девушку звали Ульяна, родом она была из очень приличной и богатой московской семьи. Родители, с которыми Ульяна пребывала в полном расплеве уже год, заявили, что заберут блудную дщерь завтра, ибо не могут вот так просто сорваться в нашу кондовую провинцию, и сектантку-истеричку попросту заперли в одной из камер. Туда совершенно официально и пришли о. Серапион (глава епархиального следственного отдела), Ирина Полякова (врач), Кирилл Каширин (следователь).

Ульяна, сидевшая на койке, взглянула на нас исподлобья и не проронила ни слова. Полякова провела быстрый осмотр, сосчитав пульс и смерив давление, и заявила, что девушка в норме. Тогда за дело взялся Серапион.

— Итак, Ульяна, в ваших интересах отвечать на мои вопросы быстро, четко и правдиво. Вы понимаете?

Девушка подарила ему гордый взгляд королевы в изгнании, считающей выше своего достоинства общаться с быдлом, и отвернулась к окну.

— Вы меня слышите?

На сей раз Ульяна качнула головой.

— Ну вот и славно, — мягко проронил Серапион и вдруг рявкнул: — Где Арнтгольц?

Я вздрогнул, Ульяна же подпрыгнула.

Операция наша натуральным образом провалилась. Гуру секты даже не было в квартире, и отец Серапион пиночил совсем не того, кого надо. Собственно говоря, мордастый мужик — а это был не кто иной, как Вася Лютиков по кличке Лютый, снабжавший секту деньгами и проводивший контроль за жизнью паствы — получил по заслугам, однако же Серапион избегал смотреть в глаза подчиненным, периодически страшно матерился и выкурил за два часа пачку убийственных сигарет «Житан»…

— Я тебя, сучку, спрашиваю! Где этот ваш бык-производитель? Говори, давай, не зли!!

Ульяна с надеждой посмотрела на меня, однако следователь Каширин, впервые за полтора года надевший официальную форму епархии, был строже статуи Дзержинского, и тогда Ульяна заплакала.

На Серапиона было страшно смотреть. В емких и энергичных выражениях он расписал незадачливой сектантке все то, что собирается с нею проделать, особенно упирая на то, что привесит к ее трупу бумажку «Убита при штурме; попытка к сопротивлению», и ничего ему за это не будет. Я, человек бывалый, и то содрогнулся, что уж говорить об Ульяне. Она «сломалась», когда Серапион прорычал, что Господь в этом деле на его стороне: пылкая романтическая натура правдоискательницы оказалась не готова к подобному повороту дел.