Чужая луна - Игорь Болгарин

— Не думаю. Если не летом, то осенью, — и, вспомнив, Красильников сказал: — Твоих там, в этой твоей Голой Пристани, известили. Они знают, что ты у белых.

— Спасибочки! Потом не отмоешься!

— Этого ты не опасайся. За это тебе, может, орден на грудь! — успокоил Лагоду Красильников.

— Очень уж домой охота, — вздохнул Андрей. — Силов никаких нету.

Глава вторая

План ухода армии из Галлиполи сохранялся в тайне. О нем знали только те немногие, кто присутствовал на первом совещании. К ним добавилось еще какое-то количество офицеров, которые принимали участие в подробной разработке будущего маршрута.

Мысль об авантюрном овладении Константинополем держали в уме только те немногие, кто присутствовал на самом первом совещании. Это был бы красивый и отчаянный шаг, который годился лишь для того, чтобы громко, на всю Европу заявить о неисполнении французами своих союзнических обязательств и попытками раздробить, обезоружить и ликвидировать Российскую армию. Что было бы потом, никто предсказать не мог. Поэтому ориентировались все же на вполне разумный и не столь эпатажный план — уходить в Болгарию.

Генерал Штейфон вскоре связался с высокопоставленными чиновниками Сербии и Болгарии и получил обещание принять у себя русскую армию.

Поскольку маршрут пролегал через греческую территорию, Штейфон вскоре заручился также поддержкой греческих военных властей, которые пообещали, что окажут русской армии всяческое содействие при ее передвижении по греческой территории. Греки брали на себя снабжение армии продовольствием, перевязочными материалами и опытными проводниками.

Тем временем несколько штабных офицеров были заняты рекогносцировкой будущего пути, определяли время продвижения и места привалов. Заранее намечали подразделения, которые примут на себя авангардную разведку в пути и арьергардное охранение войска.

По всем прикидкам, самым опасным для армии местом при ее уходе будет Болайирский перешеек, соединявший полуостров Галлиполи с материком. Это было самое узкое место и, как ни странно, самое неизученное. Дорога, по которой должны были пройти войска, пролегала неподалеку от берега, возле которого денно и нощно дежурили французские военные корабли — канонерка или миноносец.

Чтобы подготовить войска к внезапному выступлению и вместе с тем усыпить бдительность французов, было решено провести несколько маневров. Кроме того, Кутепов хотел проверить, насколько корпус после стольких месяцев лагерного существования все еще дисциплинирован, управляем и мобилен.

Первый раз решили устроить не ночные маневры, а всего лишь смотр каждого подразделения по отдельности — без боевой выкладки, но с коротким строевым маршем. Начинать решили в два часа ночи с расположенного на окраине города Александровского военного училища, которое уже здесь, в Галлиполи, было переименовано в Александровское имени генерала Алексеева военное училище.

Но непредвиденный случай сорвал этот план.

Вечером генерал Витковский пришел к Кутепову и сказал:

— Я только что велел генералу Курбатову отменить ночной смотр.

— В чем дело? — спросил Кутепов. Он знал, Витковский не сделал бы этого, не посоветовавшись с ним, если бы на то не было бы веских причин.

— Умер поручик Савицкий. Надобно похоронить его со всеми воинскими почестями. В нашем положении это важно прежде всего для живых.

— Да, конечно, — согласился Кутепов. — Надо проводить его достойно.

— Я отдал необходимые распоряжения, — сказал Витковский. Однако Кутепов заметил, что Витковский не собирался уходить.

— Что-то еще? — спросил он.

— По этому же поводу хочу с вами посоветоваться.

— Да, слушаю.

— Мы здесь, в Галлиполи, уже более четырех месяцев. Похоронили двадцать семь солдат и офицеров. Местные власти согласны навечно уступить нам часть территории кладбища. Этот кусочек турецкой земли навсегда останется русским.

— Да-да, все это хорошо! — нетерпеливо сказал Кутепов. Он знал медлительность Витковского, его манеру даже о самом пустячном деле докладывать тщательно, оснащая свой рассказ массой ненужных подробностей. — Но в чем суть ваших сомнений?

— Подпоручик Акатьев, имеющий наклонности к рисованию, обратился ко мне с предложением установить на кладбище памятник, дабы увековечить память всех почивших на этой чужой земле россиян, — Витковский развернул перед Кутеповым лист ватмана. — Вот его проект. Взгляните, Александр Павлович. Лично мне эта задумка очень по душе.

Кутепов долго рассматривал нарисованный на бумаге остроконечный каменный холм.

— Что сие означает? Что вас так привлекает в этом рисунке? — холодно спросил Кутепов.

— Мысль, Александр Павлович. Сия горка — некое подобие скифского кургана. Такие рукотворные курганы они воздвигали на местах великих битв, под которыми погребены воины. Ведь если взглянуть на нашу историю ретроспективно, то она восходит к самым древним нашим предкам — воинственным хлеборобам-скифам. И здесь, на земле, где мы сейчас находимся, тоже полегло немало наших пращуров, в том числе и недавние наши предки — казаки-запорожцы, умершие в турецком плену, и славяне, с боями пробивавшие себе путь «из варяг в греки».

— Ну, допустим, что вы с подпоручиком Акатьевым меня убедили. И как это будет осуществлено практически?

— Подпоручик предлагает воскресить обычай седой старины, когда каждый выживший в кровавой сече воин приносил в своем шлеме землю на могилу своих павших товарищей. И вырастал высокий курган. Так же предлагается поступить и в нашем случае. Пусть каждый воин принесет сюда хоть один камень, и здесь поднимется каменный холм. Он будет виден всем, кто будет проплывать по проливу.

Кутепов стал снова рассматривать рисунок и, как всегда, в минуты раздумья барабанил пальцами по столу.

— Груда камней. И все?.. Чего-то здесь еще недостает, чтобы это стало памятником. Какой-то мелочи, детали.

— У нас тоже возникло подобное ощущение, — сказал Витковский.

— «У нас» — это у кого?

— Прежде чем посоветоваться с вами, я этот рисунок показал кое-кому из генералов. Одобряют. А генерал Туркул тоже сказал, что замысел хороший, но бедновато выглядит. Он предложил вмуровать в этот курган большую мраморную доску, на которой поместить соответствующую надпись. Причем на нескольких языках — родных языках тех воинов, которые здесь погребены. На турецком, французском, греческом и, конечно, русском.

— Ну, вот! Это уже ближе к желаемому, — согласился Кутепов. — Надпись-то придумали?

— Вчерне. Набросок, — Витковский извлек из кармана мундира вчетверо сложенный листок, развернул его: — Тоже генерал Туркул предложил.

— Знаю, балуется пером. Даже что-то читал. Не граф Толстой, но все же… Читайте!

— «Упокой, Господи, души усопших! Первый корпус Русской Армии своим братьям — воинам в борьбе за Честь Родины, нашедшим вечный покой на чужбине в 1920–1921 годах».

— Это все?

— А что можно еще сказать? — смутился Витковский.

— Но вы ведь сами только что мне рассказывали о наших славных предках — запорожских казаках. Надобно бы и их помянуть.

— Надпись не окончательная. Мы над нею еще подумаем, — пообещал Витковский и, что-то дописав на листке, вновь положил его в карман мундира.

На следующий день хоронили поручика Савицкого. Гроб везли на лафете, в который были впряжены две небольшие гнедые лошадки, выменянные хозяйственниками у местных крестьян в окрестных селах. Сопровождал процессию духовой оркестр. После отпевания и завершения похорон протоиерей Миляновский оповестил всех, кто присутствовал на похоронах, о сооружении на кладбище памятника, и попросил каждого галлиполийца принести сюда, в обозначенное место, хотя бы по одному камню.

Несколько находчивых солдат насобирали тут же, за оградой кладбища камни и, пока еще протоиерей не ушел в свою палатку, принесли их и высыпали прямо в самом центре отведенного участка.

— С почином вас, братья! — сказал протоиерей и, осенив крестным знамением первые камни будущего памятника, добавил: — Пусть оставленный нами здесь, у берегов Дарданелл, памятный холм на долгие годы, может быть, на века, напоминает всем, посетившим эту скорбную юдоль, о почивших здесь русских героях.

Первыми в эту ночь, как намечалось еще несколько дней назад, до похорон Савицкого, подняли по тревоге александровцев. Почти голые курсанты грешными ангелами выскакивали из палаток и, придерживая в охапке свою одежду, мчались к тускло освещенному карбидными лампами плацу. Ухитрялись виртуозно, на ходу, одеваться. Сапоги натягивали уже в строю.

Но когда на плац вышел начальник училища генерал-майор Курбатов, почти все курсанты уже четко выстроились и «ели глазами» начальство.