Признание - Джон Гришэм

Его кожа не была холодной, но и теплой тоже. Роберта дотронулась до маленького шрама на подбородке сына — утешительный приз, полученный в восемь лет при сражении камнями, он тогда проиграл. Потом были и другие драки, в которых тоже бросались камнями. Донти вырос бесстрашным и отчаянным, чем во многом был обязан своему старшему брату Седрику, вечно его задиравшему. Отчаянным и в то же время мягким. Она дотронулась до мочки его правого уха с едва заметной дырочкой. Он проколол себе ухо в пятнадцать лет и, купив маленький поддельный алмаз, носил его, когда выходил гулять с друзьями. Донти скрывал это от отца, который наверняка устроил бы ему за это хорошую взбучку.

И вот теперь ее чудесный мальчик лежал так мирно и выглядел таким здоровым… Мертвый, но не изувеченный и не иссушенный болезнями. Роберта внимательно осмотрела руки, но не нашла следов уколов. Никаких внешних признаков, указывавших на убийство. Он лежал, будто ждал очередного укола, после которого, наконец, проснется и отправится с ней домой.

Ноги были вытянуты, а руки лежали вдоль тела. Губерт Лэмб предупредил, что скоро начнется окоченение, и ей следовало поторопиться. Она достала из сумки платок, чтобы вытереть слезы, и ножницы. Роберта могла бы расстегнуть сыну рубашку, но она разрезала ее спереди, а потом вдоль рукавов, и, стащив, бросила на пол. По ее щекам по-прежнему текли слезы, но она не вытирала их, а только тихо напевала старинный псалом:

— Возьми меня за руку, Господи Боже!

Она погладила тело по впалому животу, мягкой груди и плечам, поражаясь, как сильно сын исхудал в тюрьме. Из пышущего здоровьем атлета он превратился в сломленного тюрьмой заключенного. Тюрьма его медленно убивала.

Роберта расстегнула дешевый парусиновый ремень и, разрезав пополам, бросила в общую кучу с бельем. Завтра, оставшись одна, она сожжет это тюремное тряпье у себя на заднем дворе и не позволит никому при этом присутствовать. Роберта развязала шнурки на ужасных ботинках, сняла их и стащила белые носки из хлопка. Она потрогала шрамы вдоль левой лодыжки, напоминавшие о травме, которая поставила крест на футбольной карьере Донти. Она очень осторожно разрезала брюки по паху, а потом по шаговому шву. Из троих ее сыновей наряжаться любил только Седрик, готовый ради модного бренда трудиться день и ночь. Донти предпочитал джинсы и свитера, но выглядел в них просто отлично. Он вообще во всем смотрелся хорошо, за исключением, конечно, тюремной робы. Роберта бросила разрезанные брюки в кучу белья на полу. Время от времени она стирала со щек слезы тыльной стороной ладони, понимая, что должна торопиться. Тело начинало коченеть. Она подошла к раковине и включила воду.

Белые трусы были явно ему велики. Она их стянула, и теперь он лежал на столе совершенно голый — таким, каким явился на этот свет. Наполнив миску водой и добавив в нее жидкое мыло, она отрегулировала температуру и, обмакнув в жидкость губку, начала обмывать тело сына. Протерев ноги, тут же вытерла их насухо маленьким полотенцем. Потом обмыла гениталии и подумала о том, сколько детей он мог бы иметь. Донти любил девчонок, и они отвечали ему взаимностью. Роберта осторожно вымыла ему грудь и руки и, вытерев, перешла к шее и лицу.

Убедившись, что теперь ее сын чист, Роберта приступила к последней и самой трудной части приготовления. Перед отъездом семьи в Хантсвилль Седрик завез в похоронное бюро новый костюм, который Роберта купила и подогнала на глаз. Костюм висел на стене вместе с новой белой рубашкой и красивым золотисто-желтым галстуком. Она предполагала, что труднее всего будет натянуть рубашку и пиджак, а с брюками и ботинками проблем не возникнет, и не ошиблась. Руки уже не гнулись, и она осторожно продела в рукав сначала правую руку и повернула тело на левый бок. Одернув сзади рубашку, снова положила его на спину и продернула в рукав левую руку. Застегнув пуговицы, Роберта повторила ту же процедуру с пиджаком из темно-серой шерсти. По ходу дела она несколько раз целовала сына в лицо, если ее губы оказывались рядом. Роберте с трудом удалось натянуть на Донти черные хлопковые трусы, оказавшиеся чересчур большими. Она пожалела, что не взяла на размер меньше. Брюки тоже удалось одеть не сразу. Она осторожно продвигала их вверх, чуть поворачивая Донти с боку на бок, и в самом конце ей даже пришлось его немного приподнять, держа за поясницу. Потом она заткнула в брюки полы рубашки, застегнула молнию и ремень. Ноги уже не сгибались, и с носками пришлось повозиться дольше, чем она рассчитывала. Черные кожаные ботинки на шнурках Донти раньше носил, когда ходил в церковь.

Ботинки достали из шкафа, который он делил с Марвином, когда были маленьким. Потом Марвин женился, и шкаф целиком перешел к Донти, где он хранил свои вещи. Все девять лет в него изредка заглядывала только Роберта, чтобы положить средство от моли и проветрить. Накануне, доставая ботинки, она долго стояла перед открытой дверцей, не понимая, как будет жить дальше.

Все годы, что Донти сидел за решеткой, она не переставала надеяться на его освобождение. Думала, однажды кошмар закончится и в один прекрасный день ее сын вернется домой. Будет спать в своей кровати, есть то, что ему приготовит мать, будет отдыхать на диване, и ему понадобятся все вещи, хранившиеся в шкафу. Она мечтала, что настанет день, когда какой-нибудь судья, адвокат или еще кто-нибудь, выйдя из-за толстой, глухой стены из системы правосудия, восстановит справедливость. Раздастся долгожданный звонок с небес, и их семья отпразднует возвращение Донти. Но апелляции отклонялись, никаких чудес так и не свершилось, и с течением лет ее надежды, как и надежды всех родных, начали угасать. Рубашки, джинсы, свитера и ботинки уже никогда больше не понадобятся своему хозяину, и что с ними делать — непонятно.

Роберта тогда решила заняться этим позже.

Она завязала шнурки, подтянула носки и поправила манжеты на брюках Донти. Теперь, когда он был полностью одет, можно передохнуть. Седрик заранее завязал на галстуке отличный узел, и она надела его сыну через голову, расправив под воротником и выровняв на груди. Разгладив на одежде морщины, Роберта отступила назад и залюбовалась сыном. Какой же он красивый! Серый костюм, белая сорочка, желтый галстук — все подобрано просто отлично!

Она наклонилась и еще раз его поцеловала. Вставай же, Донти, и пойдем в церковь! Ты найдешь себе жену, и у вас будет десять детей. Ну же, ты и так потерял столько времени! Ну, пожалуйста! Пойдем, и пусть все увидят, какой ты красивый! Ну, что же ты?

Она знала, какие процедуры сопровождают смерть, знала про бальзамирование, всякие жидкости и про то, что через несколько часов мистер Лэмб с сыном разогреют тело, снимут всю одежду и займутся тем, о чем лучше не думать. Вот почему она хотела провести эти драгоценные минуты со своим сыном, пока с ним ничего не сделали.

Завтра она займется подготовкой к похоронам. Завтра она будет сильной и мужественной. А сейчас ей хотелось побыть с сыном наедине, погоревать и оплакать его, как любой матери, потерявшей ребенка.

Часть III. Оправдание

Глава 30

Перед рассветом в пятницу небольшой караван машин выехал из города и отправился на восток. Первым двигался оборудованный под офис фургон Робби с Аароном Реем за рулем. Карлос расположился рядом с ним на переднем сиденье, а Робби в своем любимом кресле потягивал кофе и просматривал газеты, не обращая внимания на Марту Хендлер, которая что-то писала и поглощала кофе в огромных количествах, пытаясь проснуться. За фургоном шла «субару» с Китом за рулем и находившимся рядом Бойеттом, сжимавшим палку и вглядывавшимся в темноту. Следующим ехал грузовой пикап, который вел Фред Прайор. Компанию ему составляли два телохранителя, помогавших в последние дни охранять офис и дом Робби. В кузове пикапа лежали лопаты, фонари и другое оборудование. Замыкал колонну еще один фургон без опознавательных знаков, принадлежавший телевизионщикам Слоуна. Его вел директор службы новостей Брайан Дей, отличавшийся неумеренным пристрастием к лаку для волос. Рядом с ним сидел оператор.

Четыре машины собрались у дома Робби ровно в пять утра и, не привлекая внимания, по боковым улицам благополучно выбрались из города на шоссе. Шквал звонков и электронных писем, поступивших в офис Робби накануне, ясно свидетельствовал о желании многочисленных заинтересованных лиц узнать, чем тот собирался заняться в пятницу.

Робби проспал всего пять часов, но и для этого ему понадобилось снотворное. Он совершенно выбился из сил, а ему еще предстояло сделать так много. После посещения похоронного бюро «Лэмб и сын» адвокат поехал домой, где его подруга приготовила достаточно, чтобы накормить всех. Кита и Бойетта отправили спать в подвал, а прислуга тем временем выстирала и выгладила их одежду.