Сигареты - Хэрри Мэтью

class="p1">Его статья об Уолтере изумила ее. Моррис подпитал ее изумление тем, что ничего о ней не рассказывал – даже не упоминал, что изучает Уолтера, чьи работы впервые увидел, дописывая свою диссертацию о Луи Элшемьесе[119]. Как только статью напечатали, Моррис принес Айрин свой первый экземпляр «Новых миров» – от такого жеста стало ясно, кого его очерк был предназначен ублажить. Но даже сам он не мог предвидеть, в какой восторг приведет ее эта статья. Айрин так увлеклась, что ей пришлось напоминать себе, кто ее написал. Впоследствии одобрение других критиков, собратьев Морриса, укрепило в ней убеждение, что если даже одна статья и не составляет творческого наследия, Моррис подаваемые надежды оправдал. Айрин и дальше просыпалась с мыслью о нем, только теперь в этой мысли было торжество, не ужас.

Открывая галерею в северном предместье, Айрин знала, что на кон поставлена вся ее карьера. Хотя в своих способностях не сомневалась, в первые месяцы этого предприятия она часто воображала, будто у нее есть советник, который мог бы разделить с нею бремя кризисов, а в периоды поспокойнее – поддержать ее инициативы. Теперь она спросила себя, кто лучше Морриса может подойти на эту роль. Он претерпел встряски ужасающих масштабов. Он привел ее к Уолтеру и к ее успеху с ним. Она попросила Морриса стать ее сотрудником.

Месяцем раньше Моррис, возможно, и принял бы ее предложение. Айрин он любил с детства; возможно, ей он был обязан своей жизнью. Ее отклик на его очерк великолепно удовлетворил Морриса, и он распознал в ее последующем принятии Уолтера признание его проницательности. Против этих уз, однако, выстроились чувства помрачнее – и не менее цепкие. Айрин – та, кем ему всегда приходилось восхищаться. Она была больше, затем – старше, неизменно – образец для подражания дома и в школе. Даже его долги ей связывали его. Как его защитница, его наставница и, в конце концов, его попечительница, она доказала, что сильна и хороша; Моррис же был обречен на странность, извращение и болезнь. У сильных – привилегия давать. Слабые остаются зависимы и благодарны. Но действительно ли Айрин сильнее? Кто из них выжил-то?

Когда Присцилла дала понять, что Айрин эксплуатирует Уолтера, слова ее расползлись у Морриса внутри кляксой. И его Айрин тоже эксплуатирует. Уолтера обнаружил он, а она гребет прибыль. Когда Айрин через несколько недель сделала Уолтеру свое предложение, ему пришло в голову, что работа на нее восстановит его прежнюю зависимость от нее, только в новом обличье. Присцилла показала ему, что он может самостоятельно зарабатывать тем, чего от него хотела Айрин. Забыв и о своем успехе, и о тех надеждах, которые подавал, разыграв вместо всего этого обидчивого сиротку, он от ее предложения отказался.

Поначалу его отказ не удивил Айрин: она понимала, какую сдержанность может вызывать старшая сестра. Всеми силами попыталась она смягчить этот отказ. Пригласила Морриса выдвинуть его собственные условия. Привлекла в свою поддержку посторонних. Ее усилия лишь укрепили его позицию. (Роберт Розенблум[120] заявил, что пытаться заставить Морриса передумать – это как сбывать джин на съезде «Анонимных алкоголиков».) Он избегал Айрин и ее засланцев. Через полторы недели, когда Присцилла объявила, что Уолтер хочет нанять Морриса своим советником, Айрин сдалась.

Даже тогда Моррис держался от нее подальше, хотя она никогда больше не заикалась о своем предложении. Заикался иногда он сам; однажды – вероломнейше заметив, что даже Льюис осуждал этот ее замысел. Айрин начала считать Льюиса своим врагом.

Когда Моррис умер, Айрин плакала еще горше от того, что смерти брата предшествовала их отчужденность. За нее она сурово винила себя.

Однажды утром в начале июня Льюис столкнулся с Присциллой и Уолтером на Кармин-стрит, и его разочарование в художнике обернулось отвращением. В тот же день он отправился к Айрин. Надеясь от него избавиться, она встретила его в вестибюле галереи. Льюис сообщил ей, что ему известна правда о деловом соглашении Уолтера с Моррисом. Ей тоже, ответила она. Вам – нет, стоял на своем Льюис. Айрин сказала, что ей сейчас слишком некогда, не до споров; если он не согласен, это его головная боль. (Она едва была в силах смотреть на него. Возможно, он убил ее брата.) Льюис вышел из себя:

– Это ваша, блядь, головная боль.

Айрин бросила его там. Позднее она стала задаваться вопросом, что могло лежать за этим его выплеском. Когда он позвонил извиниться, она согласилась встретиться с ним на следующий день.

Теперь Льюис выказал терпение. Поведал ей о своем романе с Моррисом, а в заключение сказал:

– Никого не буду я любить сильнее, чем его, и знаю, что и вы его любили. – Она у него спросила, как Моррис умер. Льюис предоставил все мучительные подробности до единой. После чего вернулся к той теме, которой коснулся накануне: – Эту сделку устроила Присцилла…

– Не вполне. Придумал это Уолтер.

– Нет. Я думал, уж это вы знаете. Моррис в любом случае решал бы, какие картины Уолтера продавать…

– Какие – не продавать.

Льюис объяснил условия договора. Все еще ошеломленная, Айрин долго не понимала. Льюис предложил зайти в квартиру Морриса. Сама убедится.

– Она опечатана. Нужно добыть разрешение.

– Мне – нет. Давайте в воскресенье вечером?

У Льюиса оставался ключ от задней двери Морриса, которую от полиции скрывали книжные полки. Айрин и Льюис проползли в нее, у каждого по фонарику.

Пять картин Уолтера Моррис повесил у себя в спальне. Портрет Элизабет смотрел на кровать. Льюис отправился искать список продаж. Вернувшись, он застал Айрин за исследованием портрета – она подсвечивала себе фонариком. Лицо ее оставалось во тьме; судя по голосу, настроение у нее изменилось. Льюис вспомнил мать, когда он подарил ей краденый шарф. Его передернуло.

– Моррис бы ни за что не продал… – начал было он.

– Разумеется, нет.

– Даже Присцилла…

– Ох, Присцилла! – Она умолкла. – Как говорится, путь настоящей любви вымощен благими намерениями… Давайте вытаскивать их отсюда.

– Картины? Сейчас?

– Что ж еще? Когда еще?

Позднее той же ночью Айрин оправдала свою несообразную, несомненно незаконную уловку: если Уолтер продавал эти картины, она по их договору обязана ему помочь. Говорила она с решимостью несгибаемого негодования.

Во вторник Айрин принялась осмотрительно предлагать картины Уолтера надежным иногородним покупателям. В пятницу Мод купила портрет Элизабет. Три остальные картины были куплены до конца июля, одна последняя – первого августа. После чего Айрин позвонила Уолтеру и сообщила ему, что́ она сделала.

За его роль во всем этом она его не винила –