Крым - Александр Проханов

– Спаси и сохрани, – всхлипнул Семен Семеныч, обморочно заваливаясь и держась за стену.

– И будет пустота длиться тысячу тысяч лет, но для нас, закрывших глаза от страха, она покажется мигом единым. Потому что время исчезнет. А когда раскроем глаза, будет вокруг новая земля и новое небо. И дивные сады, и чудные леса, и несказанной красоты озера. И цветы, благоухающие медом. И птицы с золотыми перьями. И звери лесные с человечьими лицами. И каменья на земле, как адаманты, сапфиры и рубины, и каждый камень будет петь свою песню и славить Господа. И откроется дорога, как серебро. И по этой дороге выйдет Государь Император с Царицей, с царевнами и царевичем, окруженные сонмом святых, все в венках из белых роз. И возникнет среди полей золоченый трон, на который воссядет Царь. И призовет нас к себе и усадит на цветах вокруг трона. И начнется новое царство. Отец Матвей восхищенно сиял. Казалось, кто-то невидимый, залетев в ночную избу, подсказывал ему восхитительные видения, и он рисовал своей пастве божественные картины.

Лемехова не изумляла проповедь священника о конце света. Она не казалась ему фантастичной. Он уже пережил конец света, пережил пожар, спаливший его землю и небо, все, что он любил и чем спасался. Три зловещих звезды упали в его жизнь и сожгли его ценности, и возникла пустота, в которой он, онемев и ослепнув, брел наугад, поднимая башмаками тусклый пепел. Но вдруг на безвестной дороге у робкого родничка, у хрустального ключика почувствовал, что в этой мертвой пустоте есть для него живое прибежище. Есть безымянная воля, которая провела его сквозь огни и пожары и теперь сулит спасение. Он сидел среди незнакомых людей, которые исстрадались на этой грешной земле и ждали чуда. Уповали на вечное блаженство, которое сулил им пастырь с блистающими очами.

– Отец Матвей, как же мне идти спасаться, если у меня дома куры и кот остались? – горестно спросила продавщица Ирина. – Ведь их огнем пожжет, а они не виноваты ни в чем.

– Нашими грехами все земные твари порчены, – отвечал священник. – Но ты не горюй. К тебе в раю и кот, и куры вернутся. И станет каждая курица как жар-птица, и будет нестись золотыми яйцами. А кот окажется с серебряным мехом, и ты его будешь золотым гребнем расчесывать.

– Отец Матвей, а мне и в раю на костыле ходить? – Убогий Егорушка тоскливо смотрел на свой истертый костыль. – Мне его в рай забирать?

– Ты его, Егорушка, в райскую землю воткни, и твой костыль покроется зелеными листьями и благоухающими цветами, станет как куст роз.

– Отец Матвей, а как мы в раю предстанем? – Елена обратила к священнику усталое, с увядшей красой лицо. – Старыми? Молодыми? Или совсем в другом обличье?

– Тебя Господь запомнил, когда ты была молодой и красивой и душа твоя пела и ликовала. Он тебя в раю такой примет, чтобы все святые на тебя любовались.

– А я, отец Матвей? Мне в раю рожать? Младенчика моего Бог со мной в рай заберет? – Беременная Анюта стягивала на животе тесную кофту, на ее бледном лице цвели веснушки.

– Ты блудница! – прикрикнул на нее отец Матвей. – А тот, кого носишь, тот блядин сын. Ни тебя, ни его Господь не примет. Оставайся здесь, и сгоришь.

Он гневно отвернулся от женщины, а у той ее серые умоляющие глаза наполнились слезами.

Лемехов хотел о чем-то спросить священника, в чем-то ему исповедоваться, о чем-то его умолять. Но звук отвердел во рту как камень, и он издал слабое мычание.

– Пора, – сказал отец Матвей. – Выходим. Семен Семеныч, туши свечи. А лампады пускай горят. – И он перекрестился широкими взмахами и пошел к дверям.

Глава 32

Вышли из душной избы в прохладное мерцание ночи. Тут же на дворе отец Матвей строил свое малое стадо. Впереди поставил Семен Семеныча с горящим фонарем, в котором слабо желтела свеча. Следом встал бородатый Федор, прижав к животу часы, в которых продолжала бежать секундная стрелка, отмеряя мгновенья до скончания мира. За Федором место занял Лемехов, которому священник дал в руки крест, и Лемехов, сжимая тяжелое древко, подумал, что священник угадал его горькую долю, вручил ему крест. За Лемеховым отставной солдат Виктор воздел латунную узорную звезду, которая закачалась, задышала среди звезд небесных. Калека Егорушка пристроился за спиной солдата. А три женщины, среди них брюхатая Анюта, стали в хвост.

– Господи благослови! – певуче возгласил отец Матвей. – Идем на встречу с Тобой, званные Тобой, Господи, на пир Твой! – И пошел вперед, открывая калитку, выводя процессию на деревенскую улицу.

Прошли деревню. Ни огня, ни звука, даже псы приумолкли, чуя приближение конца времен. Крыши, деревья чернели среди горящих звезд. А когда вышли за околицу, на пустую, слабо белевшую дорогу, священник запел:

– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас.

И ему отозвались блеклые и нестройные голоса Ирины и Елены и рокочущий бас Федора.

Лемехов нес крест, и это несение креста было сладостным, вещим. В нем угадали измученную, изведенную душу, для которой жизнь была непосильной, и душа хотела покинуть эту постылую жизнь. Но душе предложили спасение, несение крестной ноши. Предложили идти крестным путем, как шли бессчетные до него. И эта причастность к бессчетным, измученным людям вдохновляла его.

Они шли в открытом поле, под просторным небом. От края до края переливались разноцветные звезды, вспыхивали небесные узоры, текли волшебные туманности. Поющие голоса улетали к звездам, и небо волновалось от этих умоляющих песнопений. Лемехов думал, что этой ночью, среди огромной спящей земли движется малая горстка людей, видная только Господу. И он среди этих русских скитальцев и странников поставлен для несения креста. Этот крест общий для всех. И для тех, кто спит сейчас и не ведает об этой степной дороге, о промелькнувшей в небе падучей звезде, о горькой полыни, которой коснулась нога, и полынь полыхнула обжигающим ароматом.

Фонарь, окруженный желтоватым сиянием, качался впереди. Ночные бабочки налетали на свет фонаря. Вспыхивали, как малые искры, их зеленые глаза, их прозрачные крылья. Лемехов думал, что бабочки летят вместе с ними спасаться, мечтают избегнуть палящего огня и перелетать в благоухающий райский сад.

Он верил пророчеству отца Матвея, верил его предсказанию о конце времен, когда на циферблате часов опадут стрелки, как листья с дерева. Все известные доселе истины, все науки и уложения, на которых была основана его прежняя жизнь, оказались ложными, не спасли мира. И теперь оставалось только одно учение, в которое веровали эти измученные русские люди, и он вместе с ними.

Из неба выпала бесшумная птица, несколько раз пролетела над богомольцами, заслоняя звезды. И эта безмолвная сова тоже летела спасаться, и ей фонарь освещал путь к спасенью.

С неба падали тихие звезды, оставляя разноцветные дуги, зеленоватые, розовые, голубые.

– Это ангелы слетают на землю. Стелют скатерти, готовят пир Господу, – произнес отец Матвей. И Лемехов представил, как приближается к земле светящийся ангел, машет крыльями, замедляя бег, стелет на траву скатерть, расставляя на ней дорогие сосуды.

Все они, идущие по дороге, были волхвы, несущие Господу дары. Лемехов из-под пепла своей загубленной жизни извлекал драгоценности, которые пощадил огонь.

Бабушка дремала, опустив голову на зеленую шерстяную подушку с малиновым вышитым маком. И он видел, как серебрятся ее волосы, слабо вздымается плед. И такое умиление, такое обожание, такая нежность к ее чудесному любимому лицу.

Отец поднял его, прижал к груди и несет в реку, в огромный блестящий поток. И такой страх от этого могучего блеска, и такая зависимость от отца, от его крепких, обнимающих рук. Необъяснимое детское благоговение перед рекой, отцом, их неразрывными, на всю жизнь, узами.

С женой, еще не женой, а невестой, они идут по мартовской дороге среди слепящих снегов. В колеях текут солнечные ручьи, блестят длинные золотые соломины, и шумно перелетает стая овсянок, нахохленных, коричнево-желтых, и они с женой окружены птичьим свистом, солнцем, обожают друг друга среди пылающих весенних снегов.

Лемехов нес эти дары Господу, думая, что его появление в жизни оправдано этими священными мгновениями.

Перебрели плоский ручей. Лемехов почувствовал, как промокли ноги. Приблизились к лесу, заслонившему звезды черной зубчатой стеной. Стали спускаться с горы в низину, полную холодного тумана.

– Вот и дошли. Вот она, Богом зданная пещера. – Отец Матвей остановил ходоков перед черным, зиявшим в горе провалом.

Федор наклонил фонарь, внес в пещеру, и все они потянулись за фонарем внутрь горы.

Тусклый фонарь осветил уходившие вверх своды, ниши, горловину, уводившую вглубь. Пещера ждала ходоков. На земле лежали матрасы, стояла лавка с подсвечниками, пестрела бумажная иконка. Федор ставил в подсвечники свечи, зажигал. В жестяном ведре слабо поблескивала вода.