Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

Вскоре я уже дома у Ашаны. Я и раньше тут ужинал, но впервые нет её мужа. На ней красивое голубое сари, с открытым плечом, выглядит она очень достойно. Я могу посчитать блестящие звёзды на небе её сари.

Мы едим рис с различными блюдами, каждое из которых приготовлено из различных видов бобовых и овощей, и божественными специями, которые Вашвани присылает её семья из Индии.

Мы говорим о вещах, о которых обычно говорят профессора: абсурдность университетской политики, деньги, которые тратятся на помпезные здания, спортивные программы, вечно раздутая администрация и её бюджет и безразличие или бессилие профессоров, которые ничего не могут с этим поделать, студенты, которых Профессор Телевидение, а не мы, убеждает в определённых фактах и политике. Мы также жалуемся на психологическое, финансовое и социальное давление на профессоров, которых заставляют обучать и писать в соответствии со священной ортодоксией, то есть традиционно и общепринято, даже после зачисления в штат, а также о целостности личности, которая, как предполагается, защитит нас от всего этого давления.

Ортодоксы следят за тем, чтобы студенты приобретали правильные навыки, рабочую этику, правильное сознание, не задающее вопросов и прекрасно встраивающееся в военно-промышленно-правительственный комплекс. О да, несколько моих выдающихся студентов поднимаются над этим промыванием мозгов, но обычные студенты становятся эффективными солдатами для того, что старый левый Дуайт Эйзенхауэр однажды назвал военно-промышленным комплексом. По сути, американские университеты превратились в кондитерские фабрики, на которых пекут печенье, чтобы кормить бизнес, правительство и армию. Наукам и искусствам обучают по большей части с оглядкой на бизнес и прибыль. Философские факультеты – это виды, которым грозит уничтожение. История создаёт национальные заблуждения – например, что США всегда правы, а все остальные всегда неправы, если они с нами не согласны, точно так же, как история, которой учат в России. Профессора также занимаются липовыми исследованиями, которые финансируются спекулянтами, которые, в свою очередь, используют липовые результаты как науку для продвижения небезопасных лекарств или продуктов питания.

Ашана передаёт миску с рисом и говорит:

– Несмотря на все наши надежды и намерения, мы можем в конце концов стать сержантами-инструкторами по строевой подготовке для американского империализма. Представьте: мой муж написал мне, что не вернётся в США! Он говорит, что не хочет, чтобы доллары, которые он платит в виде налогов, позволяли убивать невинных гражданских лиц в Ираке. Конечно, он и детей забрал с собой, чтобы им не промыли мозги и не заразили насилием, – я имею в виду насилие против всего – множества людей, которых бомбили США, насилия против животных, растений, озёр, рек, даже гор, даже Северного полюса. Так много граждан сидят в тюрьмах, освобождены условно или преследуются по закону. Грустно, что США – не единственная страна с такими проблемами, но самая большая! А что ещё хуже, так это то, что СМИ здесь постоянно находят недостатки у других, отвлекая людей от проблем в США.

– Твоя семья не вернётся из Индии? Ты серьёзно, Ашана?

– Я так серьёзна, как самка бизона, защищающая своего детёныша. Но я верю и надеюсь, что всё может измениться. Им будет меня не хватать, точно так же, как я скучаю по ним! Давайте посмотрим, кто будет скучать по кому больше! Время покажет. Может, мне придётся выбирать между карьерой здесь и семьёй там. И я уже знаю, каким будет мой выбор, если мне всё-таки придётся подойти к этой трудной развилке.

Между нами воцаряется тяжёлое молчание, будто опустился металлический занавес. Наконец я возобновляю наш разговор.

– Если мы будем следовать указанным курсом, чтобы жить и преуспевать, то наша совесть затянет верёвку вокруг шеи. А если мы не будем подчиняться неписанным правилам, то другие затянут верёвку вокруг нашей психики. Академическая свобода дорого стоит тем, кто её практикует! Для младшего преподавательского состава это может быть отказ в ставке, для старшего профессорско-преподавательского состава это может означать отмену курса, неудобные часы, сокращение жалованья, урезание расходов на дорогу и исследования или другие виды утончённого преследования. «Политкорректность» – ещё один монстр-цензор. Университет – это хоспис для алетофобов. Поскольку прямой цензуры правительство не проводит, заявляется, что у нас академическая свобода. Но если мы выходим из-под контроля, наши коллеги, начальники и студенты, которым в головы вдолблены определённые идеи, относятся к нам, как к ядовитым паукам, и гоняют нас по студенческому городку, как будто вооружившись огромными баллонами с «Рейдом»[54]! Неужели мы уезжали с родины ради этого?

– Тебе не кажется, Пируз, что ты немного преувеличиваешь? – спрашивает Ашана.

– Если я что-то и делаю, то преуменьшаю. Послушайте, я считаю, что Университет не хочет знать правду о себе, знать, что его высокомерные заявления выдают его на самом деле ограниченную и перекошенную миссию.

– Да, Пируз, я читала твою книгу «Алетофобия», я сдаюсь, – говорит Ашана.

– Спасибо большое, Ашана. Я знаю, что ты не обманываешь, просто чтобы показаться доброй!

Её улыбка заставила бы и персидскую миниатюру улыбнуться в ответ, не то что меня!

Оливер Ку следит за тем, чтобы съесть только свою часть риса.

– Мне хотелось бы сделать больше и чтобы при этом меня не признали маргиналом, – говорит он. – Но из-за своей расовой принадлежности я всегда испытывал давление, мне всегда требовалось работать больше и работать более напряжённо, чем другим профессорам. А теперь из-за этого Патриотического Акта[55] я должен прыгать на правой ноге и при этом насвистывать «Янки Дудль»[56]. Конечно, не нужно воспринимать мои слова буквально, но чувствую я себя именно так.

– Ты преувеличиваешь, – говорит ему Ашана.

– Нет, в некотором смысле я не преувеличиваю! Если загнать в один загон всех священных коров Университета, то получится большое священное стадо.

Мы горько смеёмся. Затем я снова иду в атаку:

– А вы обратили внимание на то, как мало критики высказывается в наших университетах о нашей политической и экономической системе и как мало критики наших университетов в наших университетах? Неписанные правила покрывания. Одна из причин эпидемии самоубийств среди солдат состоит в том, что их учат убивать и им приказывают, кого убивать, но при этом им не разрешается спрашивать, почему они должны убивать людей так далеко от берегов США. В конце концов большинство из них христиане.

Я вижу, что Ашана жестом предлагает мне положить себе риса, чтобы и она могла взять его из миски.

– Простите. Я не могу поверить, как в мой разум умещается столько любви и восхищения Америкой и столько отчаяния от институтов США. Это вызывает стресс и диссонанс катастрофических пропорций у меня в сознании, – говорю я почти виновато.

Мы молча едим несколько минут, потом говорим про Эндрю, которого Ванда бросила в пользу Брэдли. Нас беспокоит невыносимое одиночество и душевное состояние Эндрю. На меня волной накатывает чувство вины, когда я вспоминаю, как оттолкнул его, когда ему требовалось со мной поговорить. Мне следует позвонить ему раньше, чем я обещал, может, прямо сейчас. Мы говорим про наш семинар, который закончился, не придя ни к каким выводам и не дав определённых результатов, так неожиданно и так трагично. Наконец я говорю:

– Обратите внимание, как мы избегаем разговоров о беспомощном состоянии доктора Х. А я не упоминаю просьбу Эндрю поговорить со мной, потому что так лучше для меня. Очевидно, я не хочу добавлять болезненную эмоцию стыда к своему чувству вины. Я чувствую, что будто маринуюсь в коктейле из ядов слабой интенсивности.

Ашана выглядит спокойной, кивает и говорит, словно и для меня тоже:

– Я думаю, что мы защищаем себя, Пируз. Наш разум может принять только определённое количество боли за раз.

– Я посоветовался с ЗЗ насчёт шансов доктора Х на выздоровление, – говорит Оливер. – ЗЗ проверил статистические данные, но не может выдать ничего определённого, потому что состояние доктора Х на данном этапе не поддаётся определению.

Я смотрю на последний кусок брокколи в миске с овощами. Мне хочется его съесть, но я боюсь, что, может, Оливер или Ашана тоже хотят его съесть. Он слишком маленький, чтобы разделить его на три части.

– Наше сочувствие доктору Х означает, что мы желаем ему не страдать от боли. Наша любовь к нему означает, что мы хотим, чтобы он был счастливым. Чудесно чувствовать сочувствие и любовь к другим и мочь что-то сделать в связи с этим, – говорит Ашана, будто убеждает Вишну, Шиву и Брахму вместе с ангелами, которые летают вокруг них и трепещут крыльями, напоминая бабочек «монарх».

Кажется, Оливер чувствует, что я хочу поговорить с Ашаной с глазу на глаз. Он говорит нам, что ему ещё нужно поработать с документами, и уходит. Ашана достаёт бутылку красного вина и ведёт меня во внутренний дворик.