Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора - Лев Кассиль

Сеня покраснел и, стараясь не глядеть на Сурика, тихо сказал Пьеру:

– Не надо про это.

– Почему это не надо?

– А я знаю этот анекдот, он не смешной нисколечко, – настаивал Сеня.

– Тебе не смешно, а другим интересно! – закричал Ремка.

– Адын пацылуй, баргишна, – продолжал Пьер, коверкая слова, как ему казалось, с армянским акцентом.

Сурик сделался бледным. Сеня вскочил и двинулся прямо к Пьеру.

– Я тебе сказал, не надо… – И он показал ему глазами себе за плечо на загороженного им, побледневшего Сурика.

– Подумаешь, распоряжается! – сказал Ремка. – Это тебе с твоим Карапетом Курацаповичем не надо. А нам надо.

В комнате стало тихо, но Пьер расхохотался:

– Как, как? Каргапетом Кургацаповичем? О, здорго-во! Я тоже знаю так.

Ксана страдальчески смотрела то на Пьера, то на Сурика. Ремка захохотал.

Сеня подошел было вплотную к Пьеру. Но, отвернувшись, он поглядел на Ремку, продолжавшего ухмыляться, и издали громко сказал ему:

– Пускай спасибо скажет, что он еще только второй день у нас. До трех дней гостем считается. Объясни ему. А послезавтра я бы ему за такие слова…

– А что ты, интересно бы, ему сделал? – вызывающе спросил Ремка, выпрямился и уперся руками в бока.

– Выкиданс.

– Чего, чего такое? – переспросил Ремка, уже наседая выставленным плечом на Сеню.

– Это по-французски значит: по шеям, – объяснил Сеня. – Он должен знать. Спроси его.

– Смотри, как бы ты раньше сам не узнал! – пригрозил Ремка.

Сеня посмотрел на него в упор.

– Ох, и отрицательная ты личность, Ремка! – проговорил Сурик. – И тип же ты, я тебе скажу!

– Просто балда! – дополнил Сеня. – Пошли, Сурик!

– Ну, куда же вы? – зашумели все, пытаясь остановить Сеню и вставшего за ним Сурена.

– Еще совсем рано! – Мила водила перед всеми выставленной вперед рукой с часами на ремешке.

– Бико! – произнес презрительно Пьер, мотнув головой в сторону Сурена.

– Это что за бико? – заинтересовался Ремка.

– А это у нас так африканцев желтомордых называют, алжирцев… Бико!

Сеня остановился, полуобернувшись, стиснул кулаки. Но Сурик потянул его за собой.

– Сеня, он же еще не перевоспитанный, ты должен понимать, – лепетала Ксана.

Но оба друга молча вышли из комнаты. Хлопнула наружная дверь. Все молчали. В комнате стало вдруг очень неуютно. На столе, на двух тарелках, лежали среди крошек недоеденные куски именинного пирога. Апельсиновые корочки были выковырены из них.

Ремка покосился:

– Зря только надкусили. А через них теперь пропадай добро.

– И время еще только без двадцати одной минуты десять, – сказала Мила, посмотрев на свои новые часики.

Глава XII

Клуб удачливых отцов

Лекцию о будущем района читал совсем еще молодой человек, очень худой, узколицый и востроглазый. Все в нем было как будто колючим – и черные глаза, немедленно вонзавшиеся в тот угол зала, где возникал вдруг шумок, и резкий голос, хорошо слышный во всех рядах, и длинная копьеобразная указка, которой он то тыкал в карту, висевшую на сцене, то в лад своим словам вонзал в воздух, как бы нанизывая на острие ее то, о чем он говорил.

Сначала Артем Иванович дивился, как это такой молодой человек научился говорить перед народом столь чисто и бойко. Тем более, что народу было много. И не только молодежь сидела в зале. В первых рядах, поближе к трибуне, белели головы над голубыми стоячими воротниками, принадлежавшими, как пояснил Богдан, старой сухоярской гвардии, почетным шахтерам. Но, видно, молоденького лектора уже хорошо знали тут. Когда Незабудный и Богдан Анисимович входили в зал, лектор только что появился на эстраде. И все ему хлопали очень дружно – и молодые и старики. А он раскланивался, вскидывая острый подбородок, и улыбался, зорко посматривая то влево, то вправо, кивая в зал запросто, как своим.

И слушали его очень внимательно. Но то, что говорил лектор, совсем уже озадачило Артема Ивановича. Не доверяя своим ушам, он украдкой поглядывал на соседей. Он хотел своими глазами убедиться, что слова докладчика все воспринимают всерьез, что он не шутит. И несбыточные, как казалось Незабудному, посулы о том, каким будет район Сухоярки в ближайшие годы, всеми воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Вот в том-то и было самое удивительное. Люди вокруг Незабудного по-хозяйски прислушивались к тому, что сообщал лектор, подробно рассказывавший о том, каким станет Сухоярка очень скоро, и, согласно кивая, заносили что-то в записные книжки. И то, что казалось Незабудному сказкой, для них, для всех, кто сидел в зале, было делом добрым и прочным – радостным, но вполне возможным и даже как бы совершенно необходимым.

А когда кончилась лекция, стали задавать вопросы из зала. И в том, что спрашивали люди, тоже звучала спокойная и хозяйская требовательность. Чувствовалось, что спрашивают о чем-то очень нужном, большом, на что могут предъявить права.

– Предусмотрена ли новая дорога на аэродром? А то грейдер совсем стал никуда. Час на крылышках летишь, а три до дону добираешься на колесах…

– Как в смысле рыбохозяйства на водохранилище будет? – Это спросил один из стариков в мундире почетного шахтера.

– Можно ли рассчитывать, что предприятия Сухоярки – все, словом, хозяйство – будут включены в общее энергокольцо? – Про то спросила полная коренастая девушка с тугими длинными косами.

– Будет ли свой театр в Сухоярке? И какой? Хорошо бы – музыкальная комедия! – спросил парень, одетый в куртку с застежкой-«молнией».

И тут все зашумели:

– А драматического тебе что, не надо?

– Ты без музыки и в театр не пойдешь?

– Кстати, – спросила седая женщина в толстых очках, – что слышно о новом помещении для музыкальной школы?

Теперешнее уже тесно.

– А как со строительством холодильника?

Что-то затянулось, – спрашивали из зала. – А солонина вот уж где сидит! Спрашивающий стукал себя ребром ладони под горло.

– Планируется ли расширение сети шахтерских профилакториев? – раздавался вопрос из другого угла зала.

На галерее встал парнишка в форме («Из горнорудного училища», – пояснил Богдан) и, прежде чем спросить, заранее уже залился краской так, что девчонки рядом с ним начали фыркать друг дружке в плечо, отворачиваясь… У мальчонки был какой-то странный двойной голос. Он то говорил низким басом, то вдруг сбивался чуть ли не на фистулу.

– Прошу сказать, – начал парнишка густым голосом, – будет ли атомная энергия, – тут он вдруг соскочил с баса на дискант, – применяться в местных условиях на угледобыче. И как стоит вопрос с подземной, – он сошел на басы, газификацией угля? А также с гидродобычей?

– Слыхал?! – Богдан восторженно ткнул локтем в бок Незабудному. – Видал, как соображает! Надо мне его будет заприметить. Ишь ты, верещит и пиликает, как дудка, а котелок варит.

Потом, когда на все вопросы даны были ответы, старики стали обступать Незабудного. Кто сразу узнал и продирался через ряды к приезжему, а кто сперва всматривался, а потом только начинал припоминать, кто перед ним.

– Артем?! Будь ты неладен! Чтоб тебя разорвало!

– Здоров, Незабудный! Недаром так тебе фамилия. Не забыл, старый. Повертался.

И каждый из стариков, проталкиваясь к Артему, еще издали здоровался:

– О-о-о, бедолага! Мы думали, совсем ты от нас отломился, Артем.

– День добрый, старый чертяка!

Старики, сгрудившись вокруг Незабудного, громко крякали, утирали усы, лобызались с Артемом Ивановичем и крепкими еще кулаками били чемпиона в плечо и в грудь, в которой только гудело что-то от этих ударов, способных бы с первого же раза повалить любого другого человека.

Большинство из них помнил и узнавал сейчас Незабудный. Вот могучий Павло Лиходий, глава целого рода прославленных забойщиков. Вот веселый юркий Микола Семибратный. Жив еще старик, не сдается. Подошел и Макар Зелепуха, а с ним Максим Халилеев и Никита Перегуд. Все это были крепкие, двужильные старики. Трудовые и партизанские медали красовались на их мундирах с голубыми стоячими воротниками – на мундирах почетных шахтеров. Вот какие это были деды! Да и отцы они были удачливые. Едва расспросив Незабудного о том, как его здоровьичко, как доехал, все стали хвастаться успехами своих детей. Да и было чем похвастаться перед приезжим. У одного сын уже был где-то директором завода, а другой командовал за инженера на большой шахте. У этого дочь стала известной балериной и выступает сейчас в Ленинграде, в Академическом театре. Вон она какая краса-кралечка на фотографии. Юбка, правда, малость коротковата, но это уж у них такое заведение, непременный фасон. А четвертый достал из кармана письмо сына, который был в Москве заместителем министра по угольной части. И с завистью слушал рассказы этих удачливых отцов, полные чадолюбия и родительского бахвальства, навеки уже бездетный и вчера еще бездомный Артем. Ведь и с Пьером у него что-то не складывалось как надо. Не получался из Пьера Петька. Очень уж французистый был паренек.