Братья - Крис МакКормик

на это внимания, но теперь начала понимать, что та имела в виду: перспективу, как с горами. У художников – оптический обман. Теперь она и сама помнила все меньше и меньше о своей жизни до рождения дочки. Нет, конечно, ничто никуда не исчезало, во всяком случае полностью. Напоминает тающий снег – он сходит не весь сразу, а постепенно, пятнами. Например, Тигран и его жена всегда приглашали ее к себе на обед. Жена Тиграна была прекрасной кулинаркой – в молодости она работала на кухне консульства в Ереване. Но теперь Мина не могла припомнить ни одного блюда, что подавались на стол, они слились в ее сознании в одно сплошное пиршество. Также она не могла вспомнить ни одного разговора, которые велись за столом. Из всего осталась лишь любимая шутка Тиграна, он повторял ее вместо молитвы: «Благодарю Тебя, Господи, что позволяешь такой старой обезьяне, как я, сидеть за одним столом с гениями!»

Может, после одного из таких обедов Тигран показал ей «Доказательства» Ширакаци? Нет, тогда было начало дня – она помнила, как утренняя тень падала на страницу. Тигран повел ее на прогулку в лес, объяснив, что там можно найти византийские и средневековые ценности.

Мина здорово комплексовала из-за своего покатого подбородка и похожего на птичий клюв носа. Но в обществе Тиграна она чувствовала себя превосходно. Он называл ее гением, и она верила в это. Ну, или в то, что он сам в это верит.

Да, именно в тот день он вытащил из-под полы пальто эту самую книгу – «Доказательства» Ширакаци. На протяжении сотен лет эта книга переходила от мастера к лучшему ученику. И теперь Мина была первой девушкой, которая листала эти страницы. Старый Тигран выбрал ее.

– Еще один подарок для девушки со многими дарованиями, – торжественно произнес он.

Они шли в тени высоких лиственниц и сосен. Потом опять было солнце. Юная Мина была преисполнена благодарности. Она слушала запрещенную иностранную музыку, а ее сестра напевала мелодию Wouldn’t it be nice [19] с любимого альбома Pet sounds так часто, что их родители были уверены: она сама ее придумала; но потом, выйдя замуж за члена КПСС, сестра выбросила все свои пластинки на помойку. Она, Мина, была еще невинна, вокруг нее была Армения, и вот ведь какое дело – она, видно, оказалась в ловушке ощущаемой ею свободы. Шагнула к старику Тиграну, зарылась в его пиджак и изо всех сил поцеловала учителя в губы. А затем стала стягивать с себя рубашку.

– О! – произнес Тигран, одним восклицанием показав всю эфемерность ее фантазий.

Ей сделалось стыдно, и она бросилась бежать. Только окончательно выбившись из сил, она присела на поваленное дерево. Теперь ее поступок казался глупым, излишне драматическим, даже непристойным. Мина испугалась, что после этого Тигран вообще никогда не будет с ней откровенен и близок. Или еще хуже – отберет книгу и отдаст другому ученику, самому суровому и самому мрачному мальчику, которого она знала с детства – но так и не узнала за всю свою жизнь.

Плакать она не плакала. Просто послюнила палец и стала перелистывать страницы. Что могло быть прекраснее старинных математических выкладок? Снова и снова перечитывая древние строки, она наконец услышала шаги Тиграна.

– Я тоже был молод, – заговорил он, – и невоздержан в том, что касалось проявления чувств. И вот однажды я точно так же поцеловал свою родную сестру.

Учитель присел рядом.

– Вы… поцеловали сестру в губы?

– Да. И я был практически уничтожен. Так что ничего не оставалось, как собрать чемодан и ехать в Москву. Пережитый мною позор навсегда изменил мою жизнь. С сестрой я увиделся только лет двадцать спустя. Я было бросился к ней, чтобы обнять, но тут мы оба чуть не лопнули со смеху. Прямо на глазах у всей семьи – собралось десятка полтора или даже больше. Мы пожали друг другу руки, и аж побагровели от смеха, который так и рвался из нас. И до самого ее последнего дня, здороваясь, мы всегда пожимали друг другу руки. Никто не понимал, что же такое на нас нашло, но смеялись все.

Тигран поднялся с бревна и отряхнул брюки.

– Этот наш смех стал для меня чем-то вроде отметины, воплощением нашей любви. Понял бы я это с самого начала, не уехал бы в Москву. Я бы не потерял эти двадцать лет. Мы могли бы чаще пожимать друг другу руки и лопаться от смеха.

Тигран был так ласков и заботлив, что Мина почти забыла о своем поступке. Как будто он подарил ей способность забывать, что она считала проявлением доброты с его стороны. А сам он был готов забыть о ее глупости, но не забывал о ее гениальности.

Теперь, наблюдая, как дочка кидает на доску кости, Мина совсем не воспринимала себя как гения. Он была так далека от всего этого.

Неудивительно, что Аво пожалел ее! Ничего странного в том, что он сымитировал свои чувства к ней, что бросил ее, не попрощавшись. А она все эти годы принимала жалость за любовь.

Мина взялась пальцами за подбородок.

После разговора с Рубеном на своей свадьбе Мина выбросила ставшую ненужной карту Америки – совсем как ее сестра выбросила свои музыкальные записи. Но одной лишь карты оказалось недостаточно. Мина выкинула множество книг со стихами, фотографии, вырвала и сожгла из своих дневников десятки страниц. Даже приглашение на турнир с Эйфелевой башней на открытке полетело в печку. Как-то раз Галуст, войдя в квартиру, потянул ноздрями: «Э, а что у нас сгорело?» Мина выкрутилась – плов, мол, подгорел.

Все, что у нее осталось, – подарок Тиграна, который он сделал ей в тени лиственницы. Иногда она гладила золотой обрез книги, вдыхала запах бумаги трехсотлетней давности. Ее палец скользил вдоль строк с формулами, словно по древним окаменелостям.

Галуст посоветовал ей отказаться от ведения кружка по нардам, чтобы оставалось больше времени на семью. Она послушалась, но это обстоятельство сильно удручало ее, ведь она лишилась учеников. В отличие от предыдущих владельцев книги у нее уже не было возможности передать ее по традиции лучшему из лучших. Мина окунулась в ведение домашнего хозяйства.

В тот день, когда она узнала, что беременна, книга Анании Ширакаци тоже должна была отправиться в огонь. Она в последний раз перелистывала страницы и потеряла счет времени. И тут на кухне появился Галуст. Неужели он все это время был дома? – ужаснулась Мина. Он вошел и, увидев у плиты