Ричард Длинные Руки – рауграф - Гай Орловский

Я хлопнул в ладони, дверь приоткрылась, я велел громко:

– А подать сюда Куно!.. Нет, сперва пригласите благородных рыцарей в зал заседаний, а Куно потом, когда закончим с рыцарями.

Часом позже церемониймейстер распахнул двери в зал, прокричал приподнято, выгибая грудь колесом, как петух перед утренним кукареку:

– Его светлость сэр Ричард!

Я вошел быстрыми шагами, всех поприветствовал единым воинским салютом, так проще, чем отвечать поклоном каждому, бросил отрывисто:

– Всем сесть. Начнем сразу с главного без раскачивания… Нет-нет, сэр Растер, пир потом, хотя, понимаю и признаю, пир – это главное…

Они опускались в кресла, в которых раньше восседал королевский совет, я обвел их всех тяжелым взглядом, так принято, сказал с нажимом:

– Мы вторглись в королевство весьма сытое и благополучное. Армландию, к примеру, раздирали междоусобные войны всех против всех, в Фоссано то и дело были попытки дворцовых переворотов, после чего резня по всему королевству, в Каринтии наследники бьются за право сесть на трон, заливая страну кровью… и только здесь текла мирная жизнь, что я, хоть и с неохотой, но отношу к заслугам короля Кейдана. Хотя бы частично.

Граф Ришар кашлянул, я умолк и сделал жест, разрешая возразить.

Он покачал головой:

– Нет, ваша светлость, я не спорю. Напротив, мы победили потому, что здесь абсолютно никто не ожидал вторжения из-за Хребта. Только потому. Ввяжись мы в долгую войну, у нас бы не хватило ресурсов. Здесь королевство богаче Армландии и, скажу со злорадством, даже Фоссано.

Я кивнул:

– Спасибо. Это тоже заслуга Кейдана. Нет, я не собираюсь ему кланяться как подданный, но отдаю должное как противнику, которого готов уважать. Правда, издали.

– И чтоб он об этом не догадался, – сказал барон Альбрехт предостерегающе. – А то нос задерет.

– И что-нибудь потребует, – добавил сэр Альвар.

– Не дается легко победа, – продолжил я, – над тем, кто готов подставить под удар свою грудь. Варвары готовы, об их стойкости не стоит судить по неудачному походу на Орифламме. Они его расценивали вроде увеселительной прогулки! Всегда ведь получалось, почему ждать облом? А когда легкий грабеж оказался внезапно прерван ударившим в спину новым противником, удивились, но не особенно и огорчились. Попробовали сломить и этих новых, не получилось, повернули коней и ускакали обратно в свои степи.

Граф Ришар спросил с пониманием на лице:

– Начинаем всеобщую реконкисту?

Я покачал головой:

– Не так все сразу. Как только вторгнемся в земли, где их жены и дети, где могилы предков, сопротивление нас ждет отчаянное. Воевать они умеют и любят.

– Что тогда?

– Соберите умелых каменщиков, – велел я. – Конечно, там в городах и своих хватает, но я не уверен в их добровольном сотрудничестве. А начинать с казней не хочется.

Он посмотрел удивленно:

– А может, дешевле все-таки казнить несколько местных, чем везти в обозе толпу ремесленников?

Я подумал, вздохнул:

– Сердце мое скорбит, дорогой Ришар, я же гуманист, однако вынужден признать, что экономика да, рулит. Если подсчитать, то один повешенный сразу прибавит энтузиазму двум, а то и трем десяткам работников. Там люди торговые, достаточно одного повесить, а другим указать на свободные петли… сразу поймут.

– Придется много строить?

– Мы разгромим их войска, – заявил я, – а потом везде в ключевых местах, которые обойти невозможно, поставим крепости. И край будет умиротворен. Проведем перепись населения, распределим налоги, а еще схватим провокаторов войны и повесим за военные преступления.

Сэр Растер довольно качнул головой, как вершиной требушета.

– Хорошо, – прогудел он он, – если не благородного звания, то вешать обязательно. Во избежание. Благородных, правда, лучше усекновением головы… А что такое военные преступления?

Я поморщился, стыдно слышать такие наивные вопросы от бывалого воина, пожал плечами:

– Мы победители или как?

– Победители, – подтвердил он с готовностью.

– Ну вот и решим, – сказал я. Он смотрел непонимающе, я терпеливо объяснил: – Только победители решают, в чем состояли военные преступления.

Лицо его прояснилось:

– А-а-а, понятно. Ничего, если всякий раз разные?

– С ростом культуры растут и преступления, – объяснил я. – Тут неразрывная связь ноздря в ноздрю. Потому меняется не только количество, но и качество. Сортность, так сказать!

Сэр Альвар уточнил деловито:

– Значит, за что вчера по плечу похлопывали, сегодня будем вешать?..

– Сегодня будем только в морду бить, – пояснил я, – а вешать завтра. Глядишь, кого-то из получивших в морду сегодня завтра и не придется совать в петлю! Мы же гуманисты. Должны предотвращать преступления заранее. Это одно из важнейших завоеваний культуры.

Барон Альбрехт сказал понятливо:

– Да-да, если развесить на деревьях побольше этих провокаторов войны, то остальных это вполне предотвратит.

– Только нужно вешать везде, – сказал сэр Растер деловито, – а то не все увидят и не предотвратятся!

– А теперь, – сказал я, – после вводной части, распределим, кто чем будет заниматься конкретно…

Вечером я выбрался в сад, в голове все еще звучат голоса лордов, обсуждающих детали вторжения и выбора тактики против конных варваров, даже голоса устраивающихся на ночь птичек не перебивают их довольного ржания.

Прямая аллея дальше начинает причудливо изгибаться, я поленился следовать фантазиям садовника и решился срезать петлю, но на полдороге услышал звонкие девичьи голоса, что звучат задорно, с неуловимым вызовом.

Сквозь листья кустарника рассмотрел двух прехорошеньких девушек, одна из них Розамунда, другую не знаю, даже не видел, но обе хохочут и отнимают друг у друга цветок.

Я ощутил, что стоять больше нельзя, сейчас подойдут ближе и увидят меня. Могут решить, что подслушиваю, и хотя правителю можно все, однако это ущерб моему мужскому достоинству…

Розамунда охнула, увидев, как я вышел из-за роскошных кустов рододендронов, а дорожка ведет в их сторону. Я сам подумал насчет того, чтобы плюнуть на приличия и пойти через клумбу туда, куда мне надо, майордом я или не майордом, хочу и майордомлю, но мои конечности несли все это время по выложенной камнем дорожке, лицо приняло приветливое выражение, а голос стал покровительственно-ласковым, какой у нас всегда, когда разговариваем с молодыми девушками:

– Приветствую, красавицы…

С леди Розамундой рядом в самом деле ангельское создание: пышные золотые волосы, огромные синие глаза, пухлый рот бантиком, ладно сложенная фигурка, туго затянутая в корсет так, что из низкого выреза платья вот-вот выпрыгнет то, что пока показалось мне лишь в виде аппетитных полушарий с изумительно атласной кожей, нежнейшей, как у младенца.