Немного женатый - Мэри Бэлоу

– Приятно узнать, – сказал он, – что кто-то знает меня настолько хорошо, что сам может ответить на собственные вопросы, избавляя меня от труда отвечать.

От этого замечания Ева покраснела.

– Зачем вы приехали? – повторила она.

– Я приехал, мадам, ибо я – глава семьи Бедвинов и всегда считал своим долгом заботиться о ее членах. Вы – одна из нас и будете ею, как бы ни пытались проявлять свою независимость, как бы ни старались навсегда избавиться от Эйдана. Мне показалось, что вам необходимо мое влияние, которое, как вы убедились, довольно значительно. Вот я и приехал.

– Значит, вы все-таки приехали ради меня? – Ева задумалась. Герцог казался ей таким холодным, что трудно было поверить в его доброту. Это была не доброта. Он сам только что сказал: это был долг. Совсем как Эйдан. Сознание долга превыше других чувств. Во многом они были так похожи, эти два брата. Но они не были друзьями.

Герцог слегка наклонил голову.

– Что происходит между вами и Эйданом? – неожиданно для самой себя спросила Ева. – Почему вы не… близки? Вы одного возраста, вы так похожи по характеру. – Это было не совсем верно. Под сдержанностью Эйдана скрывался огонь, а у герцога лед. – Оба ставите честь и долг превыше всего. Почему вы не друзья?

Бьюкасл поднял брови, его светлые глаза с ледяной холодностью смотрели на Еву поверх лорнета. Она поняла, что он прикрывается привычной для него непроницаемой маской. Неожиданно у нее мелькнула мысль о том, а есть ли реальный человек под этой маской.

– А разве братья должны по-валлийски выказывать свои чувства, мадам? – спросил он. – Прижимать друг друга к груди, пускать слезу при каждом расставании, ссоре или примирении, таким сентиментальным образом проявляя свою чувствительность? Разве не может быть каких-нибудь чувств между людьми, если они ведут себя с английской сдержанностью?

Слова Евы задели герцога за живое. Своей холодностью и нескрываемым презрением к ее соотечественникам он ее наказал. Но она взволновала его.

– Так вы его любите?

– Вы выражаетесь, как женщина, леди Эйдан, – сказал он. – Любовь. Что такое любовь? Всего лишь слово, которое нельзя даже объяснить, если за ним нет поступков. Эйдан – один из Бедвинов. Он мой брат и, если у меня не будет сына, – мой наследник. Его жизнь дорога мне, как и его… счастье. Я умру за него, если обстоятельства потребуют этого. Это любовь? Решайте сами.

Он не успел закончить, как дверь отворилась и вошла, опираясь на свою палку, тетушка Мэри, За ней шла Тельма. Ева настояла, чтобы та, как всегда, обедала с ними. Тетушка Мэри сразу же возбужденно заговорила о судебном разбирательстве, поскольку это она требовала поспешить со слушанием дела. От ее певучего валлийского говора лицо герцога исказила болезненная гримаса.

Минут через пять появился Эйдан, сменивший мундир на элегантный сине-серый вечерний костюм и крахмальную белую рубашку.

– Мой денщик задержался и не успел выгладить мою рубашку, – объяснил он. – Он и слышать не хотел о том, что так сойдет. Я решил, что лучше немного опоздать, чем видеть, как он сгорает от стыда, не сумев разгладить все складки.

Повернувшись к Эйдану, Ева не почувствовала ничего, кроме сердечной боли. Он столько пережил вместе с ней, не испугался гнева брата. Сегодня сражался, как лев, за нее и за детей, которые для пего ничего не значили. И улыбался ей.

А завтра он уезжает.

– Но ты же никогда особо не заботился о своей внешности, Эйдан, – заметил герцог.

– Обед сейчас подадут, – сказала Ева. – Не перейти ли нам в столовую?

Только когда Эйдан предложил руку тетушке Мэри, а герцог Бьюкасл – Еве свою, она вспомнила, что следовало бы приказать Агнес подать напитки в гостиную. Какой же неотесанной они будут ее считать.

Даже собираясь провести в деревне всего один день, Бьюкасл прибыл во главе целой процессии из его кареты с гербами, второй кареты для багажа и его камердинера, двух кучеров, двух ливрейных лакеев и эскорта из шести всадников, тоже в блестящих ливреях.

На следующее утро Эйдан, прогуливаясь с вышедшей его проводить Евой по террасе, испытывал странное чувство грусти. Так вот зачем приехал Вулф, тот самый Вулф, которого он помнил веселым, энергичным, шаловливым мальчуганом. Теперь это холодный одинокий аристократ, обладающий такой властью, что ему было достаточно поднят одну темную бровь или длинный указательный палец, и все вокруг покорялось ему. Или тихо произнести одно слово. Эйдан почувствовал стеснение в груди. Его обычно не огорчали расставания с братом, особенно когда он знал, что через несколько дней они увидятся. Зачем приехал Вулф? Полковник раздумывал над этим со вчерашнего дня и все еще не мог поверить, что брат приехал только потому, что один из Бедвинов оказался в беде, а его присутствие могло помочь делу. Но почему Вулф беспокоился, что Ева будет страдать из-за утраты двух сирот, даже если она и была Бедвин? Неужели он приехал, – правда ли это? – потому что знал, что Эйдан любит Еву, а он сам любил Эйдана? Любил, а не потому, что считал это своим долгом, приехал из братской любви? Бессмысленно было его спрашивать об этом. Брат только посмотрит, как всегда, не выпуская из рук лорнета, на Эйдана своими светлыми глазами и поднимет брови, словно никогда и не слыхивал слова «любовь».

Процессия исчезла за поворотом.

– Надеюсь, я не причиню вам большого беспокойства, если останусь еще на один день, – сказал Эйдан.

– Нет, нисколько. – Но Ева слегка нахмурилась с озадаченным видом.

Она, конечно, ожидала, что Эйдан уедет утром вместе с Вулфом. Он сказал ей об этом накануне вечером. Но, проснувшись на заре, Эйдан больше не мог уснуть и лежал, снова и снова перебирая в памяти все, что произошло в зале гостиницы.

«Мой дом. – Рингвуд-Мэиор. Здесь живет моя жена. Здесь останется мое сердце, когда я уеду».

Когда Эйдан произносил эти слова, он не чувствовал, что лжет, хотя и считал, что на самом деле это ложь. Безусловно, к его стыду, они были неискренними. Но они не выходили у него из головы, как он ни старался уснуть. «Здесь останется мое сердце, когда я уеду», «…ее приемные дети – мои дети». Они не были его детьми. Они вообще не могли его интересовать, если не считать естественной заботы о маленьких сиротах, которые были не нужны своим родственникам.

А затем он вспомнил слова Сесила Морриса, которые снова и снова настойчиво звучали в его голове, пока наконец Эйдан не встал, оделся без помощи Эндрюса и направился на конюшню, где оседлал лошадь и поскакал навстречу восходящему солнцу.

«…скажи мне, Ева, кто заменит Дэви отца, ведь для подростка очень важно иметь отца?»