Небеса ликуют - Андрей Валентинов

По поводу отца Азиния автор, конечно, заблуждается. Бедный регент знал только итальянский и с трудом мог выдавить из себя несколько латинских фраз. Совершенно очевидно, что отец Азиний объяснялся со своими пациентами жестами и мимикой.

Глава XVI

О том, как Его Королевская Милость осаждал табор мятежников, а также об иных событиях, большей частью весьма печальных

Судья: Стало быть, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Однако, подсудимый, у тебя имеется выбор: колесование или четвертование. Так что радуйся, негодник! Ты сам можешь выбрать. Итак, что тебе больше нравится? Выбирай!

Илочечонк: Ваша честь! Я бы предпочел луковую похлебку!

«…Но тут мне в уши стон вонзился дальный, и взгляд мой распахнулся, недвижим. «Мой сын, — сказал учитель достохвалъный, — вот город Дит, и в нем заключены безрадостные люди, сонм печальный». И я: «Учитель, вот из-за стены встают его мечети, багровея, как будто на огне раскалены» — «То вечный пламень, за оградой вея, — сказал он, — башни красит багрецом; так нижний Ад тебе открылся, рдея»… Мы внутрь вошли, не повстречав врагов, и я, чтоб ведать образ муки грешной, замкнутой между крепостных зубцов, ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный и вижу лишь пустынные места, исполненные муки безутешной…»

Все-таки нашли!.. Все-таки нашел…

…Дождь сбивал с ног, потоки воды струились по истоптанной земле, превращая ее в жидкую грязь, холод пробирал до костей.

— Давайте пройдем чуть дальше. Здесь трудно говорить… Навес, испуганные лошади жмутся друг к другу, остро пахнет навозом и конским потом.

— С кем имею честь?

— Я специальный посланник Конгрегации. Прибыл по личному приказу мессера Джованни Бассо Аквавивы.

— У вас есть имя?

— Да. Я брат Илочечонк.

Мы не спешили. Крепкий седоусый старик молча глядел на меня, и взгляд его был спокоен. Паоло Брахман, называемый также Джанарданой, не боялся. Или просто оставил страх позади.

Я мог бы убить его. Он — меня.

Но мы молчали.

Наконец он засмеялся — негромко, хрипло. Я вздрогнул — этому человеку и вправду было весело.

— Честное слово, брат Илочечонк, вы удачно выбрали момент! Тьма, ливень… Не хватает лишь грома и молнии! Знаете, на что это похоже?

— Знаю, — согласился я. — Меня уже сравнивали.

«…Но некий Черный Херувим вступился, сказав: «Не тронь, я им давно владел. Пора, чтоб он к моим рабам спустился…»

Он оглянулся по сторонам, покачал головой.

— Знакомо. Вы — здесь, один стрелок где-нибудь за шатром, другой — у коновязи… Почему не убили сразу? Хотелось взглянуть в лицо?

И это тоже. Хотя ничего особенного в его лице не было. Разве что загар — темный, вечный — очень похожий на мой. Мы оба — меченые.

— Что случилось с братьями Поджио и Александром?

— Я их убил. Второго — лично.

В голосе промелькнула не жалость, не раскаяние — презрение. Волк смеялся над псами-неудачниками.

— Оправдываться не собираюсь, ибо я ни в чем не нарушил Устав. Надеюсь, вы помните, брат Илочечонк, что каждый из нас вправе защищать свою жизнь любыми способами. Узник должен бежать из тюрьмы, жертва — спасаться от убийц. Постулат отца Ро!24

Он не оправдывался. Он тянул время. Наверно, так и погибли неведомые мне посланцы Конгрегации.

Я, в свою очередь, оглянулся. Дождь неистовствовал, вокруг — ни души, все, кто мог, забились в шатры и под навесы.

— Я был на могиле брата Алессо Порчелли… В его лице что-то дрогнуло. Дрогнуло, вновь затянулось камнем.

— Если… Если к концу разговора мы оба будем живы, вы расскажете, где он… Где его похоронили? Мы… дружили.

Я не ответил. Зачем это знать Брахману? Помолиться на могиле друга — или выкопать из земли Черную Книгу?

— Давайте сразу, брат Илочечонк! Каяться мне не в чем, исповедоваться — тоже. В Риме все знают, я сам написал. Да вы, наверно, читали!..

Я благословил тьму за то, что он не видел моего лица. В Риме все знали… И Генерал? И Его Высокопреосвященство Инголи? Знали — что?

— Вы натравили фанатиков на киевскую миссию. Убили сотни невинных! Женщин, детей!..

…По данному им знаку Киев обступили со всех сторон, началась на улицах злая потеха: начали разбивать латинские кляшторы, до остатка все выграбили, что еще в них оставалось, и монахов, и ксендзов волочили по улицам, за учениками же коллегиума гонялись, как за зайцами, с торжеством великим и смехом хватали их и побивали. Набравши на челны 113 человек ксендзов, прочих братьев, шляхтичей и шляхтянок с детьми, побросали в воду…

Кажется, не уследил за голосом. Брахман подошел ближе, покачал головой.

— Вы что, из новициев, брат Илочечонк? Крови боитесь? Цель оправдывает средства — не мною сказано. Погибли сотни, но спаслись десятки тысяч! Вы что… не знаете? Действительно не знаете?

Знал ли я? Догадывался? Чувствовал кожей? Нет, конечно!

Укус клеща незаметен, нечувствителен…

«…Обыкновенный клещ, а тако же клещ собачий, к которому относятся вышеприведенные наблюдения, был известен Аристотелю под названием «кротона»…»

«…Это прирожденный мятежник, монсеньор. В Индии ему удалось свергнуть раджу Серингпатама. Поэтому брата Паоло называли не только Брахман, но и Джанардана — Бунтарь. Говорят, ему стоило заиграть на дудочке, чтобы начался мятеж…»

«…После указанной подготовки осуществить снятие защиты от «даймона», для чего потребно нейтрализовать систему кровообращения у нужного числа людей. Для сего должно использовать подходящее насекомое…»

— Вы… Вы хотели с помощью ваших… клопов подавить мятеж?

— Что? — Брахман даже отшатнулся. — Я?! О чем вы? А-а! Теперь понимаю! Вам решили ничего не говорить! Умно!..

Мы стояли, глядя друг другу в глаза, а дождь все лил, вода заливала навес, и лошади жалобно ржали, чувствуя на своих теплых боках ледяные струи.

Темнота сгущалась, твердела, наваливалась каменной глыбой, мешая дышать, не давая биться сердцу…

— Ma foi! Гуаира! Господи, скорее переодевайтесь! Нет, сначала водки! Пейте! Да пейте же!

Я не стал спорить. Глотнул из филижанки, сбросил пропитанный холодной водой плащ, расстегнул камзол.

— И рубашку тоже! Да где вас носило? Тут у нас такое! Когда они час назад снова пошли на штурм, я Бог весть что подумал! Нет вас и нет…

Оказывается, был еще один штурм? Странно, я ничего не слышал!

Нет, не странно. Сейчас бы я не обратил внимания даже на Армагеддон.

— Вы были правы, друг мой! Нас осадили с трех сторон, а проклятый дождь залил гати! Мы в ловушке, дьявол их всех разрази! Но ничего, этот генерал Джаджалий знает свое дело! Однако же почувствовал я, что иные генералы не особо спешат исполнять его приказы!..

Сухая рубашка, казацкие шаровары, черкеска… Вот и мне довелось «перевоплотиться»! Господи, как холодно! Как холодно!..

— Кажется, отсутствие генералиссимуса Хмельницкого обойдется черкасам весьма дорого! Vieux diable! Я всегда знал, что с татарами нужно держать ухо востро!..

Я не слушал, не отвечал. Все и так было ясно.

Без capitano Хмельницкого его воинство превратилось просто в огромную охваченную страхом толпу. И не потому, что Джаджалий или Богун бесталаннее своего повелителя. Слишком сильна рука гетьмана, слишком он страшен (даже сейчас, даже в плену!), чтобы кто-то решился поднять брошенную булаву. Пусть на время, пусть для спасения окруженной армии!

Без Валтасара Вавилон не продержался и недели. Мене, такел, упарсин!

— Дорогой друг! Ваша гитара чуть не пропала! Mort Dieu! Такой дождь! К счастью, я вовремя заметил и приказал ее спрятать.

— Спасибо, шевалье…

У меня — гитара, у брата Паоло — дудочка. Не такая, как у Джанарданы-Бунтаря, разумеется! В Индии — гонги и заунывные молитвы, здесь — перезвон колоколов.

Он так и не сказал, сам ли научился вычислять «даймона» или ему помогли друзья-брахманы. Да это не так и важно. Кажется, его не спрашивали об этом даже в Риме. Достаточно того, что людьми можно управлять. Сначала — непонятное нашествие клещей, затем — во всех храмах звонят гонги…

…И разбегается воинство раджи Серингпатама. И открываются окованные железом ворота. Марионетки пляшут, корчат рожи, бьют друг друга картонными палками, пальцы кукловода еле заметно дергаются…

Странно, но брат Паоло действительно верил, что служит добру. Разогнать вражье воинство — без выстрелов, без крови, обуздать толпу погромщиков, смирить безумцев.

Верил в Индии, верил в Киеве. Верил — до той весны, когда поднялась в поле трава…

Почему он не выстрелил мне в спину? Почему отпустил?..

— Кстати, дорогой друг, после штурма сюда забегал наш мозгляк — синьор Гарсиласио. Он, кажется, вообразил себя Баярдом. Ему чуть не оторвало ядром руку, представляете?