Происшествие в Никольском - Владимир Орлов

– Ты это что, сбегаешь от меня?

– Я тебя не заметила.

– Так уж и не заметила?

– А ты нас с Сергеем в воскресенье у кино заметила?

– Вы были у кино?

– А то не были! – возмутилась Вера.

– Ну, прости, – сказала Нина. – Я вас действительно не заметила.

– Куда уж нас заметить!

– Здесь толкаются и смотрят на нас. Выйдем отсюда.

Вышли. Встали у красного парапета из гнутых труб напротив очереди за арбузами. Метрах в тридцати от них курил Нинин кавалер с черными красивыми локонами, смотрел на трамваи.

– Ты обижаешься, – заговорила Нина, – что я дней десять как к тебе не заходила и на следователя не пришла, ты не дуйся, я забегалась, не высыпаюсь…

– Ну, понятно, – кивнула Вера в сторону молодого человека.

– Ай! – махнула рукой Нина. – Да не потому!

– А мне-то что! – сказала Вера. Ей было неловко и стыдно оттого, что она пыталась убежать от подруги, а та ее поймала, и она сердилась теперь на Нину, как в тот день, когда они дрались в Никольском туфлями.

– Верк, ну, серьезно, ну, не дуйся. – Нина обняла подругу, глаза у нее были влажные.

– Ну ладно, ну ладно, – сказала Вера, отстраняя подругу, однако она смягчилась.

– Я ведь и на работе бегаю, – говорила Нина, – и матери надо помочь, и в школу хожу вечером. Десятый класс, последний, теперь-то, перед институтом, надо всерьез, чтобы все запомнить… Я на будущее лето расшибусь, а поступлю в институт… А ты дуешься… Не таи на меня зла!..

– Ну, не пришла – и не пришла, – сказала Вера уже миролюбиво. – Дело-то какое! Вон тебя кавалер ждет. Иди. В Никольском поговорим.

– А-а! – рассмеялась Нина. – Пусть подождет. У меня таких кавалеров… Этот-то еще ничего. Он хоть может доставать билеты в театр. У него абонемент.

– А у того что? – не удержалась Вера. – С которым вы у кино прогуливались?

– У того что? – задумалась Нина. – Он просто приятный человек. С телевидения. С ним интересно ездить в электричке. Вечно новости узнаешь… А ты меня осуждаешь, что ли?

– Мне-то что!

– Господи, да без них скучно было бы! Я в иной день по четыре свидания назначаю. На какие иду, на какие нет. Ради забавы. Я без всякой выгоды, я так…

– Это не для меня, – сказала Вера хмуро.

– Ты думаешь, я серьезно все это? Ты думаешь, я забыла, что говорила тебе после того, как сходила в Серпухов, к отцу? Нет, Верк. Все то и теперь во мне. И навсегда.

Потом, помолчав, она добавила с печалью:

– Мне бы, Верк, влюбиться в кого, да по уши…

– Влюбишься, – успокоила ее Вера.

– А я сегодня Зинку Телегину встретила, – сказала Нина. – Помнишь, из соседнего класса? Она теперь на Часовом заводе сидит на конвейере, и продает шиньоны из своих волос.

Вера вспомнила худенькую и тихую Зинку Телегину по прозвищу «Земляной орех», еще и в пионерах славившуюся тяжелой каштановой косой, и воспоминание это сразу же вызвало мысль о парике, купленном ею самой в магазине ВТО у Пушкинской площади. Мысль эта не была ни тоскливой, ни злой, как прежде. Просто возникла – и все. Где он, парик-то?

– Верк, следствие-то, говорят, опять начали, – сказала Нина.

– Вроде бы начали, – нахмурилась Вера.

– Говорят, новый следователь был уже на месте происшествия и парней с родителями вызывал, правда?

– Вроде…

– А тебя?

– И у нас был.

– Что за следователь-то?

– А пойми его… Строгий, дотошный… Опять все сначала. Вопросы, протоколы. Теперь к себе вызовет. Одно мучение! Трое-то, кроме Турчкова, на меня теперь наговаривают. И вовсе не нужно мне это следствие!

Нина молчала, она сама не рада была повороту разговора.

– Ну, иди, – сказала Вера. – А то ждет ведь…

Все было бы хорошо, вот если только бы Нина не вспомнила о следствии…

Подруги разошлись, довольные встречей и разговором. Решили завтра же увидеться снова в Никольском, а на неделе, если выйдет со временем, съездить вместе в Москву, на показ немецких мод во дворце «Крылья Советов». Или просто погулять на выставке в Сокольниках. Однако не съездили…

27

Опять закрутили Веру привычные дела и хлопоты, в их круговерти Вера и книгу редко брала в руки, разве что в электричке, почти не успевала смотреть телевизор, а беседа со следователем и встреча с Ниной отошли в прошлое. Будто и случились год назад.

Среди прочих Вериных дел были уколы. Вера вместе с двумя пожилыми медсестрами – Неведомской и Красавиной, жившими в Никольском, – по назначению районных врачей чуть ли не каждый день колола никольских больных. Кто был с диабетом, кто страдал сердцем, кто, простудившись, нуждался в инъекции пенициллина. Вера делала уколы ловко, Тамара Федоровна удивлялась ее способностям, о легкости и точности ее шприца знали в Никольском, оттого на нее спрос был как на модную портниху. В среду ей надо было колоть двоих – Николая Антоновича Спицына и старуху Кольцову, ту в вену.

Вера приехала с занятий из Вознесенского, поела наскоро, переоделась, положила блестящую коробку со шприцами в хозяйственную сумку и поспешила к больным. Прежде она зашла к Спицыным. Спицыны жили в достатке, Николай Антонович, отставной военный, получал хорошую пенсию, дочь его кончила институт и вышла замуж за однокурсника, дом их был обставлен как московская квартира. Николай Антонович говорил громко, шутил и то и дело спрашивал Веру, не кажется ли он ей похожим на Моргунова из «Кавказской пленницы», когда тому делают укол. Он был с ней приветлив, в праздники дарил шоколадные конфеты и плитки «Аленки». Улыбалась Вере и жена Спицына – Нина Викторовна, женщина цветущая и энергичная. Вере приятно было приходить к Спицыным, ей нравилась их внучка Леночка. Иногда, правда, ее коробили и смущали на секунду шутки Николая Антоновича – наедине с ней он позволял себе двусмысленные и соленые выражения, – но, в конце концов, они ее не обижали. Бог с ним, старик все же.

Вера подошла к калитке Спицыных, позвонила. Вышла Нина Викторовна, приструнила овчарку Принцессу, открыла калитку. Нина Викторовна кивнула Вере холодно, постояла молча, словно желая сказать ей что-то, но ничего не сказала, а повернулась и пошла в дом. На кухне Вера зажгла газ, поставила на плиту ванночку со шприцами, села на табуретку, достала из сумки сорванное со штрефлинга яблоко. «Вера! Здравствуй!» – услышала она, обернулась. Леночка появилась на кухне. Леночке шел тринадцатый год, она была бледненькой, тонконогой, Вера жалела ее, разговаривала как с приятельницей, и Леночка привязалась к ней, смотрела на нее чуть ли не влюбленными глазами. Теперь Вера, удивленная холодным приемом Нины Викторовны, обрадовалась девочке. Но не успели они перемолвиться словом, как вошла Нина Викторовна и сказала резко: «Лена, что ты здесь вертишься? Иди сейчас же к себе. Мы уже, кажется, с тобой все обговорили». Леночка взглянула расстроенно и виновато в Верину сторону и, помявшись, ушла из кухни. Николай Антонович в пижаме, коричневой, горошком, лежал на диване, против обыкновения, встретил Веру молча, не шумел и не острил, сказал лишь: «Спасибо». – «Пожалуйста, – кивнула Вера. – Завтра приду в это же время». В прихожей ее ждала Нина Викторовна, Вера хотела пройти мимо нее, однако остановилась. Нина Викторовна сказала:

– Вера, ты на нас не обижайся, но… видишь ли… тебе, наверное, далеко ходить к нам и неудобно… Поэтому мы договорились с Неведомской, она будет теперь делать уколы Николаю Антоновичу…

– Почему же мне далеко ходить? – растерялась Вера.

Тут дверь в столовую открылась и Николай Антонович возник на пороге. Был он в смущении и неловко, под мышкой, держал большую коробку московских конфет. Нина Викторовна тут же подскочила к нему и вытолкала мужа в комнату.

– Коля, Коля, что ты, что ты! Тебе лежать надо! Потом… потом… Тебе нельзя волноваться!

– Вы мне не доверяете, что ли? – спросила Вера. – Я колю лучше Неведомской, она вам может подтвердить.

– Нет, Вера, пойми, не в этом дело, – сказала Нина Викторовна сердито: неуместное появление мужа, видно, разозлило ее, хотя и теперь она старалась быть вежливой и как бы просительницей.

– А в чем?

– Ну, ты должна понять это сама…

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Мне не хотелось бы напоминать тебе об этом… Но о тебе говорят, сама знаешь что… А у нас растет девочка. И совсем не нужно, чтобы она… Даже если и весь дым без огня.

– Ах, вот оно что! – вспыхнула Вера.

– Мы понимаем, что ты теряешь больного и, следовательно, имеешь материальный ущерб, и поэтому мы платим тебе за сделанные уколы и за несделанные. И вот еще три рубля сверх того. Вот возьми.

– Да подавитесь вы своими деньгами! – Вера резко отвела протянутую ей руку с синими бумажками, чуть ли не оттолкнула при этом самое Нину Викторовну. – Теряю! Побольше бы мне таких потерь! Я, что ли, к вам напросилась? Ноги моей больше в вашем доме не будет!

Нина Викторовна смотрела на нее гордо и с чувством превосходства, маленькие ноздри ее сузились, а губы выгнулись в презрительной усмешке. Видимо, она долго готовилась к этому разговору, страдая по своей деликатности, наверное, он казался ей тяжелым и некрасивым, но теперь грубые Верины выкрики как бы укрепили ее в необходимости этого разговора и дали Нине Викторовне доводы для оправданий перед самою собой. Она заговорила тихо, всем своим видом давая понять, что она не опустится до базарной брани, как бы ее ни принуждали к этому, но за сдержанностью ее Вера почуяла злобу: