Однажды в замке - Элоиза Джеймс

Но ушла Эди недалеко. Миссис Гризли поймала ее, потащила в гостиную и стала бомбардировать вопросами. Прошло два часа. К ним присоединился Бардолф и пятнадцать минут повествовал о бельевом чулане в горном поместье около Комри: там завелись мыши.

Мыши?

Мыши были всюду. Но Эдит удалось внушить Бардолфу простую истину: мыши – это его забота.

Прошел еще час, прежде чем Эди поняла, что если не организует управление домом как следует, у нее никогда не будет времени поднести смычок к струнам. Очевидно, такое большое хозяйство вести нелегко.

И Эди постоянно думала о том, что сказал Гауэйн. Она не должна играть в присутствии мужчин. Это повергало ее в ярость, которой доселе она не ведала.

К тому времени как Бардолф позвал ее к обеду, Эдит была почти уверена, что слуги теперь поняли, как отныне будет вестись хозяйство.

А Гауэйн тем временем оставил всех посетителей и коротко переговорил с Ведреном. Уже через две минуты тот понял, что стоит ему опустить глаза ниже шеи герцогини, герцог просто его прирежет.

– Я бы и не сделал ничего подобного, – ответил француз и в оправдание добавил: – Когда музыкант играет, он думает только о музыке, ваша светлость. Хотя, конечно, сосредоточенность зависит от музыкальных способностей партнера.

В словах содержался легкий намек на то, что он так же не был уверен в таланте Эди, как она в нем. Оба были чертовски высокого мнения о собственных способностях.

Гауэйн взглянул в негодующие глаза молодого француза и понял, что тот не представляет угрозы его браку. Он вообще не думал об Эди, как о женщине: музыканты жили другими критериями.

– Верно, – сказал он, протягивая руку. – Предлагаю самое искреннее извинение за то, что оскорбил вас.

Молодой человек взял руку герцога, хотя не сразу. По какой-то причине Гауэйну это понравилось больше всего. Ведрен был готов покинуть замок, хотя отчаянно нуждался в деньгах.

– Сколько мы платим вам? – спросил он.

Ведрен вспыхнул, но назвал сумму. Должно быть, молодого человека задевала необходимость работать.

Гауэйн кивнул.

– Отныне мы удваиваем ваше жалованье.

Брови Ведрена сошлись.

– Почему, ваша светлость?

– В каждом замке должен быть музыкант, – пояснил Гауэйн.

Француз выпрямился и уставился в плечо Гауэйна.

– Я бы повел себя не как джентльмен, если бы не указал, что вы бесчестите герцогиню.

– Каким это образом?

– Предполагаете самые низкие поступки. Ее светлость – воплощение всего благородного и добродетельного.

Гауэйну стало еще легче. Он приобрел служащего, обладающего нужной степенью почтения к его жене.

– Вот погодите, пока женитесь сами.

– Я буду безоговорочно верить жене, – холодно отчеканил француз.

– Как верю я, – кивнул Гауэйн.

Он не был уверен, чего ожидать, когда вышел из кабинета и направился в столовую на второй завтрак. Очевидно, тут произошла ссора. Бардолф (небывалая наглость!) перебил его, чтобы принести жалобу. Гауэйн отрезал, что отныне домашнее хозяйство – сфера влияния герцогини.

Затем Гауэйн встретил Лилу.

– Вы действительно спали в детской? – спросил он.

– Да, и ваши слуги спят на чертовски жестких матрацах, Гауэйн. Мне пришлось потребовать от Барлампса другой матрац, иначе я не смогла бы сегодня распрямиться.

– Бардолфа, – поправил Гауэйн.

В утреннюю комнату вошла Эди и поздоровалась с мужем. На лице не осталось ни малейших следов того раздражения, которое вызвала их предыдущая беседа. Собственно говоря, ее лицо вообще ничего не выдавало, что весьма раздосадовало Гауэйна. Он умел скрывать свои чувства, но не ценил подобного качества в жене.

– Как прошла встреча с миссис Гризли? – спросил он, когда они сели.

Эди улыбнулась лакею, предлагавшему ей сырный пудинг.

– Я уволила ее.

– Что?!

Он в жизни не ожидал, что жена выбросит на улицу экономку, занимавшую этот пост вот уже десять лет. Не то чтобы миссис Гризли была особенно симпатичной или особенно умелой, но она не крала серебро.

Лила тем временем втянула Ведрена в разговор.

– Почему ты уволила ее? – спросил Гауэйн, напомнив себе, что брак требует разделять власть, по крайней мере в домашнем хозяйстве.

– Она не способна принимать решения самостоятельно, – невозмутимо ответила Эди. – Считает, что должна постоянно спрашивать указаний у меня, и потребовала, чтобы я каждое утро проводила с ней по два часа. Я сказала, что буду счастлива уделить ей несколько минут вечером, но не желаю, чтобы мне мешали днем. Она была крайне расстроена этим. Ты действительно ежедневно беседовал с ней по часу или больше?

Гауэйн кивнул.

– Экономка должна отчитываться перед агентом, если желает перечислить все, что сделано за день, – заявила Эди, разрезая ростбиф. – Твое время слишком ценно, чтобы тратить его на обсуждение того, правильно ли сохнет выстиранное белье. И, откровенно говоря, мое тоже.

Губы Гауэйна дернулись в подобии улыбки. Хотел бы он стать свидетелем этой беседы!

– В конце концов мы согласились, что будет удобнее, если я найду кого-то, способного работать в той манере, к которой привыкла я. Миссис Гризли была сильно взволнована, что только подтвердило правильность моего решения. Не выношу людей, которые в гневе повышают голоса.

Что тоже вполне разумно.

– Ты уволила кого-то еще? – осведомился он.

– Двух горничных с верхнего этажа, судомойку и лакея.

– Ты велела Бардолфу найти замену?

– Нет. Я совершенно уверена, что он сделает это сам, без моей подсказки. Но я приказала дать всем солидное выходное пособие. Утро пропало зря, но отныне я ожидаю от слуг большей самостоятельности.

Интересно, что такого ужасного сделал лакей? Но Гауэйн решил, что ответ ему ничего не даст.

– Надеюсь, дальнейшее поощрение с моей стороны не понадобится.

Эди улыбнулась мужу без следа раздражения во взгляде. Словно утренней ссоры вовсе не произошло.

– Ты, возможно, посчитаешь меня упертой, но в свое извинение скажу, что я постигала уроки домоводства на примере Лилы.

Она коснулась руки Гауэйна, и укол жара распространился от ее пальцев.

– В доме все уладится, как только они узнают мои привычки.

Гауэйн подумал, что к тому времени штат слуг сменится полностью, но, как сказала Эди, это проблема Бардолфа.

После второго завтрака Эди поднялась наверх, порепетировать, а Гауэйн пригласил Лилу к себе в кабинет. Она бродила по комнате, критически поглядывая на огромные стопки папок на письменном столе Бардолфа.

– Мне кажется, что вы и Сюзанна очень подружились, – сказал Гауэйн.

Лила развернулась. Он впервые увидел, насколько она может быть серьезна.

– Я люблю Сюзанну, – решительно объявила она, приближаясь к нему. – Я…