Пристрастные рассказы - Лиля Брик

Сема и Клава очень ругали Асеевых.

Ходила по улицам, думала о Володике. Не могу понять, что его нет. Неужели он сознавал, что будет смерть?

22.9.1930. Смотрела «Баню». Нельзя понять ни слова, хотя сидела в 5-м ряду. Сегодня на редколлегию не пришел никто! Будем все делать сами и давать мертвым душам на подпись.

24.9.1930. Подсчитали с Катаняном строчки и листы для договора с Гизом.

Заходила к больному Асееву.

Зильберштейн рассказывал, что Ливанов дразнил Володю 13-ого «если Вам скучно, то застрелитесь».

Катаев пишет в Лит. Газете, что ждет от пролетарской литературы новых тем и новых форм — Бриан!

Леонов, тот хоть прямо говорит, что у него свой литературный круг и он про пролетарских писателей ничего сказать не может.

У Катаева альянс с Бедным!

Кто-то снял картину документальным методом, получил деньги — ан все и не в фокусе!

Эльза приедет 5-го.

Кулешов говорит, что я до того соблазнительна, что это просто неприлично.

Надя говорит, что Тото Луначарский даже собаку свою считает гением.

27.9.1930. Керженцев не подписал проект ак. издания — протестует против Пети и Катаняна и предлагает включить Кона!!??

1.10.1930. Протестует и против того, чтобы вводную статью писал Ося!!!!?

4.10.30. Заходил как-то Шкловский — подготавливает почву к приезду Эльзы. Принес Осе картинки сороковатых годов.

7.10.1930. 5-го вечером были Кирсановы. Семка читал Блока, Пастернака, Володю — гениальные стихи у Володи.

6-го утром приехали Арагончики. Привезли всяких вкусностей и вообще массу всего. Вечером — чудовищное количество народу. Коля прочел мне хороший кусок из будущей поэмы.

12.10.1930. Вишневский читал у нас монтаж из «Войны» и «Конной». Читал как старый провинциальный актер. Такого у нас еще не бывало.

В Комсомольской так же как Семку, во всю страницу расхвалили Алтаузена — очевидно для равновесия, ужасно противно. Семка говорит, что это отбило у него охоту работать там.

Для того, чтобы получить бумажку в Гизе на стопу бумаги, была сегодня в 5-ти местах, в 3-х разных этажах. А для того чтобы получить самую бумагу надо ехать на Пятницкую — все время думала о Володе.

Эля с Арагоном носятся, Арагон в восторге. Смотрели нашу звуковую программу, им очень нравится, надо и мне посмотреть.

13.10.1930. Всё утро созванивалась с Гизом. Опять договор не подписан. Денег нигде не платят. Живем в долг. Так как никому не платят, то из одолженного одалживаем во все стороны.

14.10.1930. Долго сидела у Володи.[123] Даже в трамвае плакала.

У Оси с Арагоном был великий спор о слове «говно» в «Во весь голос». Вечером Сема имитировал всех поэтов.

15.10.1930. Сдала школьного Маяковского. Встретилась с Элей у Володи. Заказала для Жени крендель. Арагон советовался с Осей какую кто должен написать статью.

В Известиях сегодня подвал Катаева «Имени поэта». Как от него избавиться?!

Ося читает прозу Гейне и в восторге.

16.10.1930. Попыталась с Осиных слов записать что-нибудь о Володе, но ничего не вышло.

После долгого перерыва собрались молодые рефовцы.

В комнатах холодно. Нет ванны. Машина чинится. Денег нигде не платят. Булька пристает. Трудно без Володика.

17.10.1930. Читаю все газеты от и до. Безыменский написал в Комсомолке о Володе под Володю же — вполне морковный кофе. А Уткин срифмовал — «кремень» и «не было время» — на русский на язык прихрамывая. Арагон все удивляется какие у нас все моложавые — думаешь лет 20, а оказывается — 35.

19.10.1930. В Гизе канитель с договором — юрисконсульт всё переписал наново и требует нотариальной бумажки — не верит Совнаркому. Звонила редакторша насчет школьного Маяковского — наркомпрос требует многоточие вместо слова «блядь». Пришлось заменить «Во весь голос» другими стихами во избежание такого безобразия…

В Литературной — отрывок из пьесы Олеши — какой-то сгусток пошлости. Все-таки это уже чересчур.

Волосит, маленький мой, Щенит. Сегодня поплакала у тебя в комнате на Лубянке — представила себе как все это случилось. Ужасно маленькая комнатенка.

20.10.1930. Пошляков развелось несметное количество. Меня от них выворачивает наизнанку. Кассиль сказал мне об Олешевском отрывке: «пока ничего не могу сказать». Поголовная пошлятина — интонацийки, платьишко, литературишка, взаимоотношеньица. Все врут, все всего боятся.

Меня подташнивает, зубы ноют — от этого. Тут все Арагоновские ругательства были бы уместны.

21.10.1930. 1) Договор еще не подписан,

2) я не получила денег,

3) машина еще не вышла из ремонта,

4) дров еще нет.

Все это должно было быть через 2–3 дня.

Это невыносимо, что Володя застрелился!

22.10.1930. Был Реф — почти все кроме стариков по обыкновению. Ося сказал о роспуске Рефа…

Ося вспомнил, что когда Володя ходил насчет журнала. Кажется в ЦК, ему сказали, что Реф решено не закрывать, на что Володя ответил: Реф никто не открывал и закрыть его нельзя, оттого что это не организация, а взгляд на вещи.

На 28-ое назначено следующее сборище.

Не могу ощутить смысла моего существования. Ни на минуту не забываю о Володе.

23.10.1930. Ося дал Семе тему для новой поэмы — к 50-летию убийства Александра II.

Арагоны в волнении — их посылают делегатами в Харьков.

24.10.1930. Вчера, наконец, заключили договор с Гизом.

25.10.1930. Ругалась на складе Мол. Гвардии оттого, что не хотели дать мне один экз. «Марша комсомольца», мотивируя это тем, что у них нет всех 25-ти причитающихся мне экземпляров. Разговор был по типу: an Bier verdienen wir doch und am Wasser garnichts.[124]

Петя собрал 9-й том.

27.10.1930. Не переставая, думаю о Володе. Хочется чего-нибудь самого лучшего — не сравнительно, а абсолютно.

Подписала в Гизе календарный план.

На ловца и зверь бежит — просматривала белогвардейский журнал и напоролась на хвалебную рецензию о Катаеве: о соц. заказе не может быть и речи, просто прекрасный русский писатель…

28.10.1930. Обсуждали ак. издание — Ося, Вася, Петя, Коля, Сема и я. Остальных не дозовешься — будем действовать самостоятельно и рассылать повестки.

30.10.1930. Сегодня по старому мой день рожденья — цветы, крендель, конфеты, Абрау — всё дареное — денег нет. Народу — человек сорок. Лучший подарок — К. сняли с Правды.

1.11.1930. Ося сегодня здорово объяснил: Литфронт и Реф — на полдороге на одном и том же полустанке, но паровозы у них повернуты в противоположные стороны — у Рефа от буржуазии к пролетариату, а у Литфронта — наоборот.