Поездка в Египет - Ю. Щербачев

На восточном берегу, у подножья утесистой горы, скучились арабские строения; пред ними две большие акации шелестят стручьями. Мы в Ассуане, в самом устье первых порогов.

Когда-то людная и славная Сиена, где неисправимый Ювенал, сосланный сюда на дальнее воеводство, продолжал писать свои сатиры, обратилась в обыкновенный арабский городишко, прозябание коего поддерживается лишь транзитным движением, произведения Дарфура, Кордофана и стран Центральной Африки, пришедшие на парусных судах к верховьям порогов, перевозятся сухим путем в Ассуан и здесь снова грузятся на суда.

Город встретил нас по праздничному, выставив на пристань живописнейшие образчики своего разноплеменного, хотя и не многочисленная населения [122] — красивых темнокожих Нубийцев, Нубиянок с косичками в виде тонких замасленных ремешков, отвратительных, ни на что не похожих дервишей арабского происхождения и главным образом Негров всех возрастов и оттенков— черных, шоколадных и оливковых, бритых, курчавых и с волосами по плечи, одетых, полуодетых и совсем голых с одною кожаною бахромой кругом пояса, вооруженных копьями, стрелами, луками, с кольцами в ушах, в носу и на больших пальцах ног…

Это не простые любопытные, собравшиеся поглазеть на иностранцев, а торговые люди: всякий принес свои товар, имеющий, правда, мало сходства с предметами продажи в других городах Египта. В Ассуане редко услышишь всеегипетское: „real, antic!“. Другие, обаятельные для истинного путешественника слова носятся в воздухе: „Cataracta, Soudan, Nubia…“ Поддельные сфинксики, статуэтки и жучки представляют исключение, а старинных монет вовсе не видать; вместо того, продаются страусовый перья, страусовые яйца — выпущенные и цельные, — рога антилоп и газелей, шкуры, щиты и дротики.

Маленькая девочка с ушами нетопыря, в лохмотьях, плохо скрывающих её тоненькие как палки члены, вся увешенная украшениями и амулетами, предлагает соломенную шляпу китайского фасона. Копьеносец свирепой наружности, с виду воин Зангебара или Мономотапы, продаешь нубийский веер в роде тех бумажных флагов, что в Москве красуются под Тождество на елке: к четырехугольной цветной циновочке пришита с краю ручка, тщательно увернутая в лоскуток грязного ситца. Облезлый старик носит кисть думовых плодов, светло-коричневых и сморщенных как он сам. Плод, в детский кулак, внешностью напоминает кокосовый орех, но ни зерна, ни молока в нем нет. Волокнистая оболочка, до такой степени твердая, что ее не разобьешь никаким молотком, содержит еще более твердое ядро, служащее, как уверяют, материалом для изделий из „слоновой кости“.

Кроме товара, в тесном значении слова, можно также покупать и другие вещи, например наряды и уборы „с плеча“. Все, что видишь, продается: смело вынимайте серьги из ушей, кольца из носа, стрелы из вязанок; снимайте с женщин головные покрывала, кожаные ладонки-талисманы, бусы и раковины, снизанные в ожерелья; снимайте с мужчин самодельные сумки-кошельки и пояса, оснащенные ремешками (тоже в раковинах и бусах). Быть-может, с известною ловкостью и кого-нибудь из торговцев можно сторговать у его однокашников; по крайней мере буфетчик зорко оглядываешь сброд ассуанских представителей, точно выбирая нового Негра для madame Angelo.

Впрочем, привести какую — либо сделку к успешному окончанию не так легко, как кажется: один вид покупателя, вооруженного кнутом, хлыстом или тростью, наводит такой ужас на купца, что всякое сближение становится невозможными Особенно трусливы дети. Фан-ден-Бош, купивший недавно чудный курбач, вырезанный целиком из кожи носорога, никак не мог подманить ближе чем на десять шагов ушастую девочку с китайскою шляпой; и на это расстояние подходила она медленно, дрожа всем телом, как плохо прирученная мартышка, на предельной же черте замирала, впиваясь в Бельгийца взглядом, будто делала над ним стойку. При малейшем движении Фан-ден-Боша, ее отбрасывало назад; только когда он догадался положить кнут на землю, состоялась торговая операция, и то не прямо, а косвенно — чрез обязательное посредство зангебарского воина. Безоружного туриста постигает другое горе: его, наоборот, никто не боится, и предложение настолько превышает запрос, что коммерческие дела опять-таки приостанавливаются. Как только я ступил на берег, меня со всех сторон окружили и притиснули. Я слабо защищался, с предосторожностью потрясая в воздухе кулаком. Сцена напоминала пререкания на Константине с александрийскими лодочниками; но здесь вместо человеческих лиц надвигались какие-то рыла, и я задыхался от запаха касторового масла и верблюжьего сала (туземцы положительно для чего-то ими смазываются). Избавил меня Мехмед. Он долго стерег толпу, притаившись между кресел и качалок, и вдруг одним львиным скачком перелетел с верхней палубы под сень акаций. Внезапное появление его произвело неизобразимую сумятицу: в клубах поднятой пыли замелькали икры и пятки, дробью зачастил топот босых ног, — и чрез мгновение кошмары исчезли; на пристани остался один Мехмед, позеленелый, со сверкающими глазами и зубами, и с бичом в каждой руке.

В крытом базаре, тотчас за входными городскими воротами, кроме того, что мы уже видели, продаются дешевые материи, нужнейшие предметы домашнего обихода, ненадеванные принадлежности нубийского наряда, мужского и дамского, хорошенькие, крепкие корзинки с крышками, плетеные из жгутов разноцветной соломы, железные наконечники для стрел и копий и т. п. Здесь как-то безопаснее, кикиморы мерещатся реже, преимущественно попадаются обыкновенные Арабы. Оживление впрочем большое. Впереди туристов, кривляясь и кувыркаясь, двигаются ассуанские замухрышки; некоторые услаждают наш слух игрой на самодельных тростниковых дудках, за что получают бакшиш изюминами и винными ягодами, самую дудку можно добыть за одну винную ягоду или за пять изюмин. Взрослые туземцы гремят серебряными деньгами, предлагая разменять соверен или доллар: „кассура, эль хавагия, кассура!“ [123] слышится со всех концов. Согласиться на такое предложение значить оказать Арабу услугу, за которую он вежливо поблагодарить и даже не попросить бакшиша. Во всем Среднем и верхнем Египте, от пирамид Гизэ до порогов, феллахе усердно собирают золото, вероятно для того, чтоб удобнее припрятать свои капиталы от сборщиков податей. Доллар (на местном наречии всякая серебряная монета пятифранкового достоинства) сам по себе не представляет преимуществу но здешние аферисты, разменивая его, сбывают другие, менее крупный иностранные монеты — полтинники, шиллинги, франки и четвертаки, кои выше Луксора в лавках не принимаются: как ходячая монета, за долларом непосредственно следуют пиастр и полупиастр.