Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Стоянка затягивалась, солдатня и офицеры разбрелись по городу, кроме дежурных и караула. Разбрелись посмотреть, как здесь живут, точнее жили. И, конечно, прихватить трофеев: сапоги и часы для себя, брошенное «барахло» для следующей посылки. У меня был час или два свободного времени, и я вместе с одним или двумя связистами отправился на «экскурсию» в ближайшие дома. Поодиночке ходить опасались. Любопытно посмотреть, как жили захватчики. Большинство солдатни искало спирт или шнапс, сапоги, наручные часы и что-то для посылки. Мне очень хотелось найти очки, ну и сапоги и часы тоже, конечно, не помешали бы. Чертовски надоели разбитые ботинки с обмотками, которые, пока мы в валенках, до весны валялись с вещами на нашей машине. Зашли в дом. Квартира довольно большая. Все двери и шкафы, уже привычно, открыты нараспашку. Полы завалены барахлом, которое высыпали из шкафов, книгами, посудой. Значит, танкисты или наша братва здесь уже побывали. Впечатление, что ничего не взято, а вывалено из любопытства. Во многом так оно и было. Вышел через спальню во двор и почувствовал запах гари. Где-то за крышами поднимался столб дыма. Пожар! Кто это поджигает? Вернулся в спальню и обнаружил на кровати тлеющий клок бумаги или куска материи. Когда успело занести? Позвал напарника, затоптал и выбросил этот клочок во двор. Обошли другие квартиры. Везде навалены горы одежды, белье, простыни, масса посуды, тикают или стоят настенные и напольные часы. Немыслимое богатство в наших глазах. Были и очки, и сапоги, но очки для дальнозорких, а сапоги не подходили, слишком узкий подъем, не надеть. На чердаке обнаружили огромные сундуки, битком набитые старой одеждой и посудой. Бережливы немцы! Опять пришла мысль: зачем к нам полезли, имея столько всего. Появилась какая-то злость, и, схватив сундук с посудой, мы выбросили его на улицу с высоты третьего этажа. Раздался треск лопнувшего сундука и звон бьющейся посуды. Глупость? Безусловно, но было такое время, и нам по 17–19 лет, мальчишки! Когда вернулись в спальню, то опять обнаружили порядочный горящий клок, опять на постели. Как будто кто-то только что тихо подбросил. Стало не по себе. Опять потушили очаг и быстро, с карабинами на изготовку, обежали двор, соседние помещения. Заглянули в подвалы. Никого! В окно увидели второй столб дыма.

Поднялись на чердак и далее на крышу. Над городом клубилось несколько очагов пожара. Занялся соседний дом. Кто-то поджигает город, решили мы и, собрав кое-что на посылку, покинули здание. Соседний дом уже полыхал вовсю, очередь за «нашим» домом. Вернулись в часть и засунули «трофеи» в свои вещмешки. Помню, многие из нашего взвода приносили мне очки. Я мерил, и все не подходило. К утру пожар охватил весь город. Мы снялись со своей стоянки и двинулись дальше. Когда проезжали по главной улице через центр города, то по обеим сторонам пылали почти все дома, рушились перекрытия, на улицу то и дело падали обуглившиеся обломки. Жар доходил до нашей колонны, которая шла по середине улицы, и мы опасались, как бы нас не задело. Обошлось. Выехали из горящего города благополучно и направились дальше. Город сгорел полностью. Остались только окраинные, изолированные друг от друга постройки.

Мы продолжали гадать, кто поджигатель. Существовало три версии:

— поджигали сами немцы, точнее, специально оставленные команды, чтобы ничего не досталось противнику;

— поджигали отдельные солдаты, бродившие по городу, или освобожденные репатрианты, угнанные на работы в Германию, или скрывавшиеся деклассированные элементы общества, в качестве мести или хулиганства;

— было случайное начало пожара, вызванное неосторожным обращением с огнем (непогашенные окурки, спички, костры), который быстро распространялся по квартирам, заваленным выпотрошенным барахлом, и который некому было тушить в покинутом городе.

Я, как и многие, вскоре стал придерживаться последней версии, поскольку города, где оставалось население, не горели, кроме случайных пожаров.

Далее мы двигались за танковой армией от города к городу, захватывая (теперь не освобождая!) каждый, то с боями, то без сопротивления. Поскольку мы оторвались от пехотных частей, мне наряду с другими приходилось участвовать в штурмовых отрядах, действовавших вместо пехоты, при нескольких боевых операциях. Очень мешало плохое зрение, но на это уже не обращалось внимания, бойцов не хватало. Коснусь некоторых операций, которые врезались в память.

Это был третий город в Германии, к которому мы приблизились. Танкисты хотели захватить его с ходу, но противник неожиданно (уже привыкли к легким победам!) оказал сопротивление. Сопровождавшая танки мотопехота, при попытке войти в город только при поддержки танков, была отброшена, понесла потери и отступила назад. В этот момент подъехала наша легкоартиллерийская бригада, и командир танковой части (или группы) договорился с нашим командованием, что наша бригада будет штурмовать город до подхода пехотных частей, а они двинутся дальше, чтобы не сбавлять темпа наступления.

«Там несколько десятков вшивых фрицев и немного слабого фольксштурма, — говорил он, — вы легко справитесь при первой же атаке, а потом нагоните нас». Впоследствии оказалось, что в городе был гарнизон в 20–30 тысяч человек и они организовали круговую оборону. Но это впоследствии, а пока стали спешно готовиться к штурму.

Подъехали еще минометная и, кажется, гаубичная бригады, и огневики всех бригад стали срочно оборудовать свои позиции для артподготовки. Это была уже сила, и казалось, превосходящая противника. Штурмовые отряды организовали из взводов управления. Из нашей батареи выделили 2 штурмовые группы. Одну возглавил сам комбат Бойко, а другую должен был возглавить командир нашего взвода Соболев. Однако при рекогносцировке местности его легко ранило осколком в копчик, и он только что, несмотря на протесты («Я вполне здоров!» — говорил он, морщась от боли), был отправлен в медсанроту. Поэтому вторую группу возглавил только что прибывший из училища, новоиспеченный младший лейтенант (назовем его Лейтенант, так как фамилии не помню). Он прибыл к нам на предыдущей стоянке в ладной, добротной новенькой форме со скрипящими ремнями и новенькой планшеткой на боку и хорошо подобранных, утепленных(!) хромовых сапогах, явно индивидуального пошива. Форму ему, единственному сыну, справил отец — интендант высокого ранга (полковник или даже генерал). На нашем фоне фронтовиков в пропотевшей, потертой и испачканной фронтовыми буднями одежде, в раскисших валенках или в потрепанных обмотках с видавшими виды ботинками, Лейтенант выглядел щеголем, случайно попавшим к нам из штаба армии, а то и повыше. Он был одногодок с нами, впервые попал на фронт прямо из училища и как-то стеснялся и своей формы, и, главное, того, что он должен командовать нами — бывалыми фронтовиками. Лейтенант испытывал некоторую неловкость перед нами. Его манера обращения как бы говорила: вы бывалые вояки, повидавшие всякое, а я в ваших глазах необстрелянный, неопытный юнец, но постараюсь быстро освоиться и стать своим.