Юрий Звенигородский. Великий князь Московский - Константин Ковалев-Случевский

Обратим внимание на тот факт, что вообще самое первое упоминание об Андрее Рублеве было помещено в редакции Жития преподобного Сергия Радонежского, которое подготовил Пахомий Серб в начале 1440-х годов. Отсюда мы узнаем о преподобном как об «иконописце преизрядном, всех превосходящем», а также, что он расписывал Спасский собор Андроникова монастыря.

Но тут же, в Житии, мы находим сведения о князе Юрии Звенигородском и Галичском, где отмечены его особые заслуги в устройстве каменного Троицкого храма в Сергиевой обители. Так и говорится, что «его (князя Юрия. — К. K.-C) рука прострена къ строению паче всех бяше». Причем духовным отцом Юрия Дмитриевича отмечен сам преподобный Сергий Радонежский.

Уникальна и характеристика князя, данная в Житии: «…иже великодержавный бе и, хвалам достойный и просвещения сподоблен от святаго христолюбивое чадо его». Редкий случай признания достоинств сына Дмитрия Донского в письменных источниках! Великодержавный, хвалам достойный, христолюбивый и просвещенный! Житие — не официальная летопись или рассказ о признании чьих-либо заслуг. Автор писал не по заказу, а искренне. Именно это и привлекает в первую очередь.

Исследователи связывают датировку росписи преподобным Андреем Рублевым Спасского собора с возможным посещением Андроникова монастыря самим князем Звенигородским и Галичским. Это произошло в марте 1428 года, когда они с племянником Василием Васильевичем решили подписать докончальную грамоту. Конечно же можно не сомневаться, что перед нами еще одно изображение на миниатюре князя Юрия Дмитриевича…

Но все это будет позднее, а пока Андрей Рублев становится настоящим русским мастером фрески. До этого на Москве было много русских «иконников». Расписывать же стены доверяли в первую очередь грекам. Они были признанными специалистами. Ведь фрески считались дорогой работой и заказом, который был по карману лишь единицам.

В Звенигороде не случайно было решено: средства есть — пусть будет именно русский мастер. Можно сказать, что для звенигородских («раннемосковских»!) храмов и это решение принималось впервые!

Лики на росписях звенигородских соборов — преподобные Пахомий Великий, Варлаам и многие другие — все необычные, «философские», редкие.

О росписях в Рождественском храме Саввино-Сторожевского монастыря, имеющем отношение ко времени Юрия Звенигородского, сохранилось любопытное свидетельство-описание в рукописном сборнике XVII века: «Во святой и великой лавре преподобного отца Саввы звенигородского соборная церкви Рождества Пресвятая Богородицы первое стенное письмо на левкасе вместо иконного письма. Та церковь писана: от царских дверей с правую страну Арсений Великий, а иных святых лиц не видно, а против левого клироса от царских дверей писаны: Антоний Великий, Павел Фивейский, преподобный Онуфрий Великий, по нем преподобный Марко Фраческий афинянин, а та церковь писана в княжение великого князя Георгия».

Что-то скрывалось за подбором сюжетов и необычных имен. Была еще какая-то задумка. Нечто уже зрело, наподобие концепции «Троицы», или еще более значимое. Но для нас — потомков — не сохранилось...

Так почему же Савва Сторожевский был в сознании потомков и исследователей словно «сам по себе», а иконописец Андрей Рублев — чуть ли не в «другом измерении»?! Прославленные иконы изучены в сферах истории искусства. Имена иконописцев обсуждались учеными и почитателями, мысль приближалась к правде, вокруг да около, все было «близко», как в детской игре — «холодно», «тепло», «теплее». Но не «горячо»!

Попробуем соединить все в нужной и единой цепи. Разве иконы Рублева не были найдены в Звенигороде?! Разве они не были написаны им во времена правления князя Юрия Дмитриевича и обитания там преподобного Саввы Сторожевского?! Разве не висели они в иконостасах храмов на Городке и горе Сторожи?! Все так и было.

Но почему же тогда мы считаем Андрея Рублева в эти времена таким зрелым иноком-иконописцем, что он вовсе не нуждался ни в чьем духовном водительстве или помощи?! Не раз обсуждалась тема — мог ли иконописец (иногда в наше время почему-то именуемый «художником») творить в конце XIV столетия сам по себе. Ответ известен давно. Не мог. Стиль письма, конечно, отличался заметно. Феофан Грек — это не Андрей Рублев. Но стиль — одно, а образ, сущность, идея — другое. Замыслы чаще всего возникают у заказчика, а их воплощение — удел иконописца. Еще лучше, когда они делают работу бок о бок, совместно. А когда это еще и выдающиеся люди, то результат будет соответствующим.

Сегодня можно утверждать, что вдохновителем, наставником и в некотором роде духовным путеводителем Андрея Рублева в 1390-е годы, в период его трудов в Звенигороде, при росписи и создании им иконостасов для каменных храмов Успения на Городке и Рождества Богородицы в соседнем монастыре, был не кто иной, как преподобный Савва Сторожевский. А настоящим кормчим для осуществления таких грандиозных планов стал князь Юрий Звенигородский. По крайней мере — этого факта уже нельзя отрицать, хотя можно с таким утверждением не полностью соглашаться.

Игумен Савва делал многие вещи в те времена вместе с князем Юрием. Это они задумали построить каменный храм над ракой Сергия Радонежского в Троицкой обители. Ведь Савва Сторожевский был одним из первых его учеников, а князь Юрий — крестным сыном. Москва не подумала о своем заступнике и духовном покровителе, а Звенигород — взял да и сделал, построил и украсил.

Этот замечательный собор радует сегодня тысячи паломников. Сюда на закате жизни направится и Андрей Рублев.

Для этого храма он написал икону «Троица». Так кто же мог подготовить для этого почву? Где и как могла зародиться идея не просто общерусского почитания Троицы, которую, как известно, развивал преподобный Сергий, а написания самой иконы с таким необычным для того времени сюжетом? Сюжетом Единения — перед лицом возникающей братоубийственной войны за права наследования нераздельного целого — будущего великого княжества Московского!

Мог ли предвидеть все это Сергий Радонежский перед своей кончиной так много лет назад?

Но это не только предвидели, но и знали — другие. Те двое, о которых мы сейчас и говорим. Князь Юрий и преподобный Савва. Те, кого уважали, хотя и опасались, кто имели силу духа и мощь строить новую Звенигородскую Русь, создавали невиданную крепость и возводили один за другим исполненные «велелепием» храмы. Они ведали — к чему могли привести междоусобицы и братские раздоры. И не начинали их.

То же самое можно сказать и о Звенигородском чине, который мы сегодня можем видеть в Третьяковской галерее лишь фрагментарно. Чудом сохранилось только три иконы (хотя предполагается, что есть и четвертая). «Спас Звенигородский» уже давно стал одним из символов России, как и «Троица».