Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

Почти все получили школьное образование в советской школе, 9 (20%) учились даже в техникумах, на рабочих факультетах вузов или в педагогических училищах, получая тем самым дополнительный шанс для повышения образования и успешной карьеры. 19 (42,2%) своим подъемом были обязаны комсомолу и профсоюзу. Поднявшись с самых низов, они стали секретарями комсомольских ячеек и районных комитетов{1259}, председателями колхозов{1260}, членами Моссовета{1261}, членами фабричной и заводской администрации{1262}или по поручению комсомола направлялись в различные места, чтобы снимать там кино или форсировать коллективизацию сельского хозяйства{1263}.

На удивление много (8 чел., или 17,8%) детство провели сиротами или беспризорниками[124]. Эти лишенные корней люди, которые не испытали нормальной семейной жизни и вели жалкое существование без традиционных ценностных представлений, обрели в комсомоле и затем в партии замену семье и одновременно ту инстанцию, которая обеспечивала социальную защищенность и стабильную систему ценностей наряду с заданными непреложными истинами, на которые они могли ориентироваться.

То же наблюдение относится, вероятно, к тем комсомольцам, кто провел детство в деревне. Русская деревня имела традиционный нравственный авторитет, равно как и православная церковь, правда, утратившая после 1917 г. силу своего воздействия. С переездом же выросших в селе юношей в город они лишались оставшихся связей и помощи в ориентации, тем более что теперь — в силу явных различий между городом и деревней — сельская жизнь должна была им казаться безнадежно отсталой. Они также обретали в комсомоле и партии новый авторитет, обещавший им поддержку[125].

Среди опрошенных комсомольцев не нашлось, разумеется, таких, кто признался бы, что является отпрыском кулацкой семьи, хотя на строительстве метро имелись и таковые{1264}. Их восприятие коллективизации 1928-1933 гг. было безусловно иным, чем у детей бедняков, которые ушли в город, где стали рабочими, а в 1930 г. по поручению комсомола возвратились в деревню для проведения коллективизации, приняв активное участие в выселении кулаков. Для тех, кому плохо жилось в деревне, переезд в город и участие в социалистическом строительстве означали социальный подъем и улучшение жизненной перспективы. Разрушение прежнего сельского уклада и преследование кулаков многие из них открыто считали необходимым делом[126].

Известная комсомолка Татьяна Федорова, которая в 1933 г. была мобилизована на Метрострой, в 1937 г. избрана в Верховный совет СССР и впоследствии, в 1961-1986 гг., работала заместителем начальника Метростроя, описала в своих, впрочем, весьма преукра-шенных воспоминаниях, как она, родившаяся в 1915 г. и выросшая в селе на Дону, еще ребенком поклялась в верности Советской власти. В годы гражданской войны ее село было разграблено и сожжено бандитами. Вдруг, как в сказке, появились красноармейцы и отогнали бандитов: «Что значит Советская власть, что такое союз рабочих и крестьян, я в первый раз узнала в раннем детстве, в то далекое и тяжелое время. Городские рабочие, Красная армия пришли на помощь погорельцам. […] На наших глазах поднялись хаты, и еще краше, чем прежде. Они отремонтировали любимый всеми народный дом, место общих собраний, праздников, вечеров, театральных постановок. […] Никогда в жизни не забуду я этот маленький дом. […] В моем первом пионерском отряде я поняла, что значат коллектив и дружба. Нам говорили: “Вы молодые хозяева страны, вы за все в ответе, вам все по плечу”. С этим чувством я жила и живу сегодня. Советская власть -это мы»{1266}.

Некоторые из этих биографий могли состояться только в условиях советской системы, а именно когда разнорабочие, батраки и уборщицы[128] с незаконченным школьным образованием в кратчайший срок поднимались на ведущие позиции или выполняли поручения своей организации, которые были связаны с властью над жизнями многих людей (реквизиции зерна, коллективизация). Даже приняв во внимание тот факт, что описанные в интервью истории успеха и социального подъема связаны с конструированием биографий в желательном для режима свете — в духе вышеупомянутого советского «учебного романа», — все же нет оснований сомневаться, что многие действительно воспользовались предоставленным системой шансом для социального взлета.

Раскинутая по всей стране сеть комсомольских, партийных и профсоюзных организаций сулила сотням тысяч активистов, которые в иных условиях по уровню образования стали бы в лучшем случае квалифицированными рабочими, возможность занять высокие посты если пока еще не на предприятии и в управленческом аппарате, то по меньшей мере в общественной организации. Легко представить, что такие люди испытывали чувство лояльности по отношению к партии, комсомолу и советской системе в целом, события вокруг себя воспринимали как прогресс и в дальнейшем продолжали служить системе.

Некоторые уже сделали карьеру функционера, которого по заданию своей организации на пару месяцев «бросали» на новое место, как на военном языке называли тогда эти служебные задания[129]. Эта постоянная готовность к новой работе в психологическом плане усиливала чувство собственной «важности» и готовности в переломный момент занять место на передовой линии фронта, так сказать, делать историю, что во многих интервью читается между строк.

Мотивы, которыми руководствовались комсомольцы, когда добровольно записывались на Метрострой или после окончания срока командировки оставались здесь, несмотря на ужасающие условия, были весьма различны. Идеалистов подталкивала сама идея строительства метро. «Я очень хотела на Метрострой, чтобы там правильно работать и оказывать помощь в комсомольском духе. […] Они не отпускали меня, мне оставалось только реветь», — описывала комсомолка Лукьянова безуспешную попытку пойти по мобилизации на строительство метро, несмотря на противодействие руководства ее предприятия. Ей позволили уйти с фабрики только в январе 1934 г.{1267} Другого опрошенного, по его выражению, охватило «радостное настроение и большое желание поработать на этой шахте», когда секретарь комсомольской ячейки на Электрозаводе под надуманным предлогом послал его на работу в шахте Метростроя{1268}. Стремление поработать на строительстве метро у некоторых было столь велико, что они не обращали внимания на предостережения, что работа там тяжела, грязна и плохо оплачивается. Они отказывались даже от медицинского осмотра из опасения, что их могут признать негодными{1269}.

Некоторыми двигало желание собственными руками поучаствовать в советском строительстве и иметь возможность прикоснуться к сделанному: «Я много читала, как работается на новых стройках. Я хотела сама возводить стены, проходить по тоннелям и дотрагиваться рукой до всего, что сама построила», — рассказывала одна комсомолка, которая без разрешения райкома комсомола, признавшего ее чересчур юной, отправилась на строительство метро{1270}. Подобные же мотивы руководили, по всей видимости, работницей, которая подала заявление о переходе с текстильной фабрики на Метрострой: «Меня все время тянуло к земле, потому что с детских лет занималась сельским хозяйством»{1271}.

Приход на Метрострой столь же воодушевляет, как отправка на фронт. Сами экстремальные условия работы в шахтах для ряда молодых людей воспринимались как вызов на бой. Строительство метро для них было пробой сил, актом эмансипации, ощущением борьбы и военным переживанием, служившим для них своего рода заменой революции и гражданской войны, в которых им по возрасту не пришлось участвовать. Они не хотели уступать поколению отцов, о подвигах которых в годы гражданской войны они слышали и читали. Один комсомолец описывал охватившие его чувства, когда он прочитал в брошюре, что юный Саша Косарев, в 30-е гг. генеральный секретарь комсомола, в 15-летнем возрасте сражался на фронтах гражданской войны: «Когда я прочел, на меня это произвело огромное впечатление, у меня появился громадный энтузиазм. Я думал о том, что вот Саша Косарев боролся, а где же мне теперь бороться, и я сказал сам себе — найдется и тебе, где бороться. И вот я перехожу на другой фронт, на фронт строительства»{1272}. В шахте он затем себя чувствовал буквально героем на фронте, тем более что был назначен бригадиром и тем самым выполнял функции «командира»{1273}. Многие комсомольцы черпали энергию из идеи, что они находятся на войне[130].